Кто сходится в точке зрения на

Точка зрения человека это субъективизм в чистом виде и он встречается везде. Начиная от обыденных пародий вида «блондика и кто угодно» и заканчивая такими вещами, как мировоззрение и самосознание. Тем не мене, однобокий взгляд на ситуацию это не всегда хорошо. Наверное, за свою жизнь каждый хотя бы раз слышал такие замечательные фразы, как «одна голова хорошо, а две лучше» (речь не о радиации), «посмотреть на ситуацию с разных сторон» и прочие. Или же может быть, узнавая чужую точку зрения, открывал для себя несколько больше, чем видел до этого раньше.

Однако, как бы это не показалось странным, рассмотрение ситуации с разных точек зрения может не всегда давать только положительные результаты. Вернее сказать, проблема не столько в разных точках зрения, это как раз хорошо (чем больше информации у вас на руках, тем легче вам приходится), а сколько в их оценки и сопоставлении. Так, к примеру, если взять любую незнакомую вам тему, где есть четко выраженные противники, то вы можете обнаружить интересный момент. В каждой из них будут свои логические доводы и в каждой из них будут свои плюсы и минусы. Существуют и другие моменты, но все по порядку.

Возьмем для начала крайний случай из примера чуть ранее. Если вы не являетесь приверженцем какой-либо одной стороны, то для вас, скорее всего, будет странным поведение обоих групп. Вернее, логику обоих групп вы будете видеть и понимать, а в некоторых случаях даже сочувствовать или наоборот смеяться. Тем не менее, даже оценив тематику с разных, казалось бы абсолютно противоположных, сторон, это не будет означать, что вы полностью оценили ситуацию. И тому есть много причин.

Во-первых. В действительности, обе группы могут смотреть на ситуацию не с противоположных сторон, а лишь с чуть-чуть отличающихся. Не забывайте, что существуют еще и такое понятие как «масштаб». Поэтому, вполне возможно, что отойдя на более далекое или же наоборот более близкое расстояние, смысл точек зрения будет уже совершенно другим. Хороший тому пример разница между тактикой и стратегией. К примеру, победа в битве, но с потерей практически всей техники, может легко означать проигрыш в войне.

Во-вторых. В пылу баталий, сторонники групп рассматривают большое количество точек зрения, ведь чтобы опровергнуть чужую точку зрения нужно знать на каких постулатах она базируется. Поэтому, вполне может оказаться, что в действительно одна из групп будет знать ситуацию гораздо лучше.

В-третьих. Точки зрения могут быть поверхностными и никак не относится к реальности, несмотря на всю детальность аргументов и логичность доводов. Показательным примером является демагогия.

В-четвертых. Далеко не всегда несколько точек зрения могут охватывать полностью всю ситуацию. Всегда остается шанс того, что какая-то мелкая деталь не была рассмотрена, даже если вы будете изменять масштаб.

И многие другие.

Взгляд с разных точек зрения не означает замену одного другим

Возьмем тот же пример, но для случая, когда вы являетесь приверженцем одной из сторон. Взгляд с разных точек зрения не означает, что одно должно быть заменено другим. К примеру, если вы считаете что-то плохим, то это не означает, что если вы взгляните на это самое с другой стороны, то оно вдруг станет или должно становится хорошим. Суть в данном случае заключается в том, что у каждой стороны есть что-то хорошее и что-то плохое. Как у Инь и Янь. Однако, наличие хорошего совершенно не означает отсутствие плохого.

А теперь, чуть более простыми словами. Вы смотрели фильмы? Нет, ну честно? Вам попадались такие замечательные произведения искусства, где один из злодеев выслушал лекцию о труде и заботе, а затем вдруг стал хорошим? Особенно, такие, где вокруг сразу начинают петь птички и танцевать пчелки. Так вот, одна из деталей, которую обычно «как-то» упускают, это то, что вообще-то злодей натворил кучу плохих дел до этой «чудотворной лекции». По сюжету же, все обычно заканчивается тем, что злодей расчувствуется, скажет слова вида «ох, я был не прав, я буду думать об этом до конца жизни» и на этом все разойдутся с счастливыми лицами.

Нет, конечно, в принципе идея того, что человек не всегда есть сосредоточение зла имеет под собой основы. Однако, важно понимать, что одно не заменяет другого. Ведь каждый проходил в жизни «я больше так не буду делать».

Точка зрения не означает, что вы не смотрите на ситуацию через призму

Вы когда-нибудь смотрели или может быть читали детективные истории? Только не те, где все понятно сразу, так как показали морду главного злодея и раз пять акцентировали внимание на его причастности ко всем злодеяниям, а те, где ситуация вначале видится одним образом, а потом, выяснив в конце пару деталей, становится совершенно другой. Такие истории очень показательны в этом смысле. Ведь, один и тот же набор фактов резко меняет свое значение, после появления дополнительных.

Как бы это не казалось очевидным, но. Достаточно часто, при рассмотрении точек зрения, люди пропускают такой крайне важный момент, как проверка того, что вы не смотрите на ситуацию через призму, чем обычно и занимаются детективы в рассказах. Помните такие фразы, как «тут что-то не сходится». То есть доводы, логика, плюсы и минусы — это все хорошо, здорово и просто великолепно, но если вы смотрите не на реальную ситуацию, а на ее изображение через призму, то все они несколько бесполезны. Считаете это маловероятным в обыденной жизни? Тогда вспомните сколько раз вы обсуждали ситуации по чьему-то пересказу. Пересказ ведь то же является призмой, так как аспект «испорченного телефона» еще никто не отменял. А сколько раз из них вы были действительно близки к реальному пониманию ситуации, а не просто «обсудили, ну и здорово»?

Существуют и другие моменты, но автор такой негодяй, что предпочёл о них умолчать.

СЕКРЕТЫ ЗРЕНИЯ И НАУКА ГЕОМЕТРИЯ

Кандидаты педагогических наук Марина ЕГУПОВА и Наталья КАРПУШИНА.

Что такое угол зрения

Всякий предмет имеет линейные размеры: длину, ширину и высоту. Но как только он попадает в наше поле зрения, то приобретает ещё один размер — угловой. Давайте разберёмся, что это означает. Когда мы смотрим на предмет, то через каждую его точку можно провести от глаза луч, называемый лучом зрения. Понятно, что их будет бесконечно много. Любые два луча зрения образуют угол зрения. Тот угол зрения, под которым предмет виден целиком, и принято называть угловым размером предмета. Как и всякий плоский угол, он измеряется в градусах, минутах, секундах или в радианах.

Понятие углового размера используется в геометрической оптике, геодезии, астрономии. Встречается оно и в геометрии, но здесь принято говорить об угле зрения, под которым из указанной точки «виден» данный отрезок — высота фигуры, её диаметр и пр.

Угловой размер зависит от выбора точки наблюдения, в чём легко убедиться, измерив его из двух точек, расположенных на разном расстоянии от предмета. В зависимости от характера предмета величину угла зрения, под которым он виден, определяют при помощи специальных приборов, например, для измерений на местности используется теодолит, для определения высоты небесных объектов над горизонтом — секстант и т.д.

В древности с той же целью применяли более примитивные инструменты. Один из них — посох Якова, предшественник современного секстанта. Он представлял собой стержень, по которому скользила поперечная рейка; на стержень были нанесены деления, соответствующие некоторым углам (их предварительно измеряли транспортиром). Наблюдатель подносил один конец посоха к глазу, другой направлял в сторону измеряемого предмета и затем перемещал рейку до тех пор, пока она одним концом не «коснётся» линии горизонта, а другим — небесного объекта. После этого оставалось только «снять показания» — посмотреть, какому делению на стержне соответствует рейка. Этот удобный и простой инструмент легко изготовить самому, он вполне годится для примерного измерения углов в любой плоскости.

Наконец, оценить угловой размер предмета можно буквально «голыми руками». Угломером послужит кисть руки, если, конечно, знать некоторые углы. Например, ноготь указательного пальца вытянутой перед собой руки мы видим под углом, приблизительно равным 1 о , кулак — под углом 10 о , а промежуток между концами расставленных большого пальца и мизинца — под углом 22 о .

Угловой размер и расстояние

Угловой размер предмета — величина не постоянная и зависит от расстояния предмета от глаза: чем предмет дальше, тем меньше угол зрения, под которым он виден.

Чтобы понять причину этого явления, вспомним, что на сетчатке глаза изображение предмета получается обратным и уменьшенным. При удалении предмета его изображение на сетчатке становится меньше, поэтому он и кажется нам уменьшающимся. При сокращении расстояния изображение, напротив, увеличивается и предмет кажется увеличивающимся. На языке геометрии это означает, что величина угла зрения обратно пропорциональна расстоянию до предмета.

Такая особенность зрения помогает понять некоторые наши действия и явления вокруг нас. Почему, например, чтобы рассмотреть детали висящей на стене картины или мелкий шрифт на странице книги, приходится подходить к холсту ближе или подносить текст к глазам. Ответ прост: нам необходимо увеличить изображение на сетчатке, а для этого следует увеличить угол зрения, что мы и делаем, уменьшая расстояние до предмета.

Другой пример. Представьте себе две «убегающие» вдаль параллельные линии (железнодорожные рельсы, края прямолинейного шоссе). Они кажутся «сходящимися» в одной точке. Такое же впечатление создают ряды телеграфных столбов или деревьев вдоль дороги. Зрение будто пытается убедить нас в том, что вопреки законам геометрии параллельные прямые пересекаются. Но это лишь иллюзия, которая возникает из-за видимого уменьшения расстояния между прямыми по мере их удаления.

Под одним углом зрения

Часто приходится сталкиваться и с другой ситуацией. Если рассматривать предметы одинаковой формы, но разных линейных размеров под одним и тем же углом зрения, то кажется, что их размеры равны. Это подтверждает простой опыт. Выстройте по росту несколько матрёшек и по-смотрите на них со стороны самой маленькой фигурки, а затем медленно отойдите назад, не изменяя направления взгляда. Вы увидите, как матрёшки начнут «сливаться», загораживая одна другую. Наконец, когда вы отодвинетесь на некоторое расстояние, будет видна только одна матрёшка — ближайшая к вам. Если теперь сместить фигурки в стороны так, чтобы все они были полностью видны, то визуально матрёшки будут казаться одного размера.

Похожее явление можно наблюдать и в природе. Например, при полном солнечном затмении лунный диск в точности заслоняет солнечный. В этот момент наблюдатель с Земли видит оба небесных тела под одним углом зрения. Увидеть такое уникальное явление было бы невозможно, если бы линейные размеры Солнца и Луны, а также расстояния от них до Земли не состояли в определённой математической зависимости.

С точки зрения геометрии в обоих случаях мы имеем дело с подобием фигур, точнее говоря, с гомотетией, с центром, совпадающим с глазом наблюдателя. Поэтому, если два схожих по форме предмета видны под одним углом зрения, то их линейные размеры отличаются во столько же раз, во сколько раз отличаются расстояния до предметов. Таким образом, диаметры Солнца и Луны (D и d) и расстояния от этих тел до Земли (L и l ) связаны простой формулой:

Мы раскрыли далеко не все секреты зрения. Особенности зрения, когда человек смотрит двумя глазами, объяснение некоторых зрительных иллюзий, создание зрительных эффектов в архитектуре и живописи — разговор об этом впереди.

Точка зрения

В нашей жизни очень многое зависит от точки зрения. Точка зрения — это жизненная позиция человека, на основании которой он строит свои мнения.

Точка зрения, фото jplus.ru

Можно разделить всех людей на три вида: пессимист, оптимист и реалист. Вот тут как раз и можно поговорить про зависимости уровня жизни от точки зрения.

Пессимистам живется хуже всего, они предвидят худшее и получают его. В этот момент он достигает некоторого удовлетворения: «Говорил же я вам. » Окружающим постоянно хочется размазать пессимиста по стенке. Жить с ними невыносимо тяжело. И их почему-то никто не любит.

Оптимистам тоже приходится нелегко. Они надеются на лучшее, но жизнь их часто обламывает, что может довести до отчаяния и до превращения оптимиста в пессимиста.

Реалистом, наверное, быть предпочтительнее: твердо стоять на земле, не ждать чего-то слишком хорошего (возможны сюрпризы!), и главное, не морочить голову окружающим.

У каждого своя точка зрения, фото photoprikol.net

Различные точки зрения на проблему, фото marketing-ua.com

Основная точка зрения + дополнительная, фото way9.ru

«Дополнительная точка зрения» играет определенную роль в восприятии тех впечатлений, которые не осознаются нами, но она всегда находиться за пределами нашего обычного сознания. То есть мы даже не подозреваем о ее существовании. Но если мы изменим привычное направление взгляда на противоположное, то все впечатления, вся информация, поступающая в эту часть сетчатки глаз станет постепенно осознаваться нами. Мы действительно увидим иную реальность.

С точки зрения вечности. фото skravchenko.ru

Здесь приведена схема возможных точек зрения с разных времен.

Точка зрения мужчины и женщины, фото kotomatrix.ru

Даже отношения в семье зависят от точки зрения. С точки зрения влюбленной женщины: «мой сладкий сидит в одном носке напротив телевизора», а с точки зрения нелюбящей жены: «вот придурок, опять в одном носке сидит, козел!». Причем, это может быть одна и та же женщина с разницей в несколько лет.

Выхода нет, фото goldwebmaster.net

Как всегда всё хорошо, что в меру. Поменяйте точку зрения и, возможно, всё будет не так страшно.

Правильная точка зрения. фото demotivators.ru

Методы определения дальнейшей точки ясного зрения

Содержание:

Дальнейшая точка ясного зрения характеризует ту или иную рефракцию, поэтому определить рефракцию у данного субъекта это значит узнать, где находится дальнейшая точка его ясного зрения. Мы располагаем для определения рефракции (или, что то же, дальнейшей точки ясного зрения) методами субъективными и объективными.

↑ Субъективные методы.

Метод, основанный на показаниях остроты зрения.
Определяют сначала visus больного без коррекции. Затем приставляют к испытуемому глазу сферические стекла (convex и concave) и спрашивают больного, улучшают они его visus или нет. Если стекла convex ухудшают зрение, a concave улучшают, то это говорит скорее за миопию. Если стекла convex улучшают зрение или во всяком случае не ухудшают его, a concave ухудшают зрение или не улучшают, то это дает право предполагать наличие гиперметропии. Наконец, при эмметропии стекла convex ухудшают зрение, a concave не улучшают.

Способ это неудобен тем, что дает много простора для симуляции и аггравации низкого зрения и, кроме того, неприменим в тех случаях, где понижение зрения не связано с рефракцией (атрофия зрительных нервов, глаукома и т. д. и т. п.).

Определение рефракции путем редуцирования дальнейшей точки ясного зрения.
Проще всего было бы просто измерить расстояние дальнейшей точки ясного зрения от глаза. Если у пациента имеется миопия, при которой дальнейшая точка ясного зрения находится на близком расстоянии от глаза, то сделать это легко. При эмметропии же врачу, чтобы измерить это расстояние, пришлось бы удалиться на бесконечно далекое расстояние, а при гиперметропии еще дальше — по ту сторону бесконечности.

Чтобы не ставить себя в такое „неловкое» положение, можно дальнейшую точку ясного зрения искусственно приблизить к глазу (редуцировать). Для этого ‘мы приставляем к глазу пациента сильное двояковыпуклое стекло и определяем (измеряем) затем, на каком дальнейшем расстоянии от глаза он ясно различает с этим стеклом показываемый ему предмет. Переводя это на расстояние в диоптрии, мы из полученного числа диоптрий вычитаем силу того стекла, которое было приставлено к глазу, остаток и показывает его рефракцию. Например, со стеклом -4-4,0 D дальнейшая точка ясного зрения пациента находится в 25 см. от глаза, что соответствует миопии в 4,0 D.

Для определения рефракции мы рассуждаем так: пациент стал миопомв +4,0D после того, как мы приставили к его глазу стекло в +4,0 D. Стало быть, его рефракция = 4,0 D— 4.0D — 0, т.е. наш пациент — эмметроп. Метод этот на практике не привился. Измерять расстояние и производить вычисления — дело довольно громоздкое. К тому же способ субъективен, все зависит от показаний больного.

↑ Метод определения рефракции путем исследования глазного дна в прямом виде.

Так как в принципе для того, чтобы видеть глазное дно в прямом виде, важно, чтобы рефракция врача и пациента в сумме составляла два эмметропических глаза, то эта сумма может быть разложена и не поровну. Например, врач-гиперметроп в 3,0 D будет видет глазное дно миопа в 3,0 D без приставления к глазу каких-либо стекол, так как — 3,0 D+ 3,0 D в сумме дают 0, т. е. два эмметропических глаза. Другой пример: врач-миоп в 7,0 D будет видеть глазное дно гиперметропа в 7,0 D. Таким образом, если врач знает свою рефракцию, то он может и не коррегировать ее, приняв ее лишь во внимание при окончательном расчете.

Пример: врач-гиперметроп в 2,0D, не коррегируя своей рефракции, видит глазное дно пациента после приставления к его глазу стекла convex в 1,0D. Какова рефракция пациента?

В данном случае мы имеем уравнение: гиперметропия в 2,0 D (—2,0D)+ l,0D + х=2 эмметропических глаза = 0, или проще: — 2,0D + 1,0D + x = 0; — 1,0D + Х: = 0; X=1,0D, т. е. наш пациент миоп в 1,0 D.

Так как брать стекла из очкового набора, вставлять их в очковую оправу и вынимать крайне неудобно и отнимает много времени, то устроены так называемые рефракционные офтальмоскопы, в которых позади зеркала находятся вращающиеся диски с двояковыпуклыми и двояковогнутыми стеклами различной силы. Поворотом винта можно поставить перед глазом любое сферическое стекло, имеющееся в офтальмоскопе.

↑ Оценка этого метода.

При указанном методе определения рефракции врач не зависит от показаний пациента, и этот метод можно было бы считать идеальным, если бы не одно чрезвычайно важное обстоятельство, которое в значительной мере его обесценивает. Дело в том, что все наши рассуждения были справедливы при предположении, что ни врач, ни пациент не аккомодируют и что у них имеется лишь та или иная рефракция.

В действительности же они оба могут аккомодировать. Аккомодацию пациента мы можем парализовать на время атропином, врач же в обычных условиях своей работы не пускает себе в глаза атропина и аккомодирует. Бея суть в том, что он не знает, насколько он аккомодирует. Врач- эмметроп при разглядывании глазного дна в прямом виде оказывается de facto миопом, но в какой мере —ему это остается неизвестным. Таким образом, в необходимом при этом способе уравнении: „глаз врача+глаз пациента = 2 эмметропических глаза» оба ингредиента входят как неизвестные величины. Получается как бы уравнение с двумя неизвестными. Вот потому-то этот метод и нельзя считать объективным.

Определение уровня различных частей глазного д н а. Тем не менее указанный способ определения рефракции путем исследования глазного дна в прямом виде сохранил некоторое значение и до настоящего времени, а именно, для измерения различия в уровне отдельных частей глазного дна. Дело в том, что если какая-либо часть глазного дна выдается над уровнем окружающих частей, например, при застойном соске, то расстояние ее от узловой точки укорачивается, и рефракция глаза соотвественно этому месту уменьшается. Например, если застойный сосок бывает в эмметропическом глазу, то рефракция этого глаза по отношению к застойному соску будет гиперметропической. Рассматривая глазное дно в прямом виде, врач увидит ясно только часть его и одновременно не сможет различать деталей, находящихся на другом уровне. Чтобы увидеть последние, он должен изменить оптическую систему и вставить между своим глазом и глазом пациента соответствующее сферическое стекло. Это стекло и будет показывать разницу в рефракции различных частей глазного дна, находящихся на неодинаковом уровне.

Так как разнице рефракции в 3,0 D соответствует различие в уровне отдельных частей глазного дна приблизительно на 1 мм, то можно таким образом вычислить, насколько та или иная точка «а дне глаза возвышается над уровнем окружающих частей сетчатки или, напротив, углублена на глазном дне.

Указанный способ имеет практическое значение: пользуясь им, можно определить глубину истинной задней стафиломы при миопии, степень экскавации при глаукоме и т. д. и т. п.

↑ Объективный метод (скиаскопия).

Если с помощью глазного зеркала навести свет на зрачок пациента и вращать зеркало справа налево или сверху вниз, то можно заметить в области зрачка синхроничное с движением зеркала движение тени либо в ту же сторону, куда движется зеркало, либо в противоположную. При этом, если от плоского зеркала (скиаскопа) тень движется в ту же сторону, то при движении вогнутого стекла (офтальмоскопа) движение тени будет направлено в противоположную сторону, и наоборот.

Основное положение скиаскопии: только яри одном условии движение тени исчезает (какое бы зеркало мы ни взяли — плоское или вогнутое) — если глаз наблюдателя находится в дальнейшей точке ясного зрения исследуемого глаза. Отсюда вытекает, что самый простой способ определить рефракцию заключается в том, чтобы найти такое место (нейтральную точку), где можно констатировать исчезание тени при движении зеркалом, а затем измерить линейкой расстояние от этого места до глаза пациента.

На практике, однако, этой возможностью не приходится пользоваться по следующим причинам:

1. при измерении линейных расстояний возможны ошибки;
2. указанным путем можно исследовать рефракцию лишь миопов, у которых дальнейшая точка ясного зрения находится на конечном расстоянии от глаза. При эмметропии же врачу пришлось бы отодвигаться в поисках нейтральной точки в бесконечность, а при гиперметропии — по ту сторону бесконечности. Поэтому поступают иначе: усаживаются на определенном расстоянии против пациента (скажем, на расстоянии 1 метра) и, наведя глазным зеркалом свет на зрачок пациента, приставляют к его глазу оптические стекла (из тут же находящегося очкового набора) различной силы до тех пор, пока движение тени не исчезнет. Далее мы рассуждаем так: раз тень на расстоянии 1 метра никуда не движется, то мы находимся в дальнейшей точке ясного зрения пациента, т. е. мы превратили последнего с тем или иным, стеклом (напр. c + 5,0D) в миопа в 1,0 D. Чтобы сделать его эмметропом, очевидно, надо из стекла + 5,0 D вычесть 1,0D, остается +4,0D, т. е. наш пациент гиперметроп в 4,0 D.

Еще несколько примеров:

1. допустим, что движение тени исчезает после приставления к глазу пациента стекла B + 0,5D. Рассуждения аналогичны описанному выше случаю: наш пациент стал миопом в 1,0 D после того, как мы приставили к его глазу стекло +0,5D; очевидно, что эмметропом он станет, если из стекла +0,5 D вычесть 1,0 D, остается — 0,5 D, т. е. наш пациент миоп в 0,5 D.
2. Допустим, что тень исчезает после приставления к глазу пациента стекла concave в — 7,0 D. Рассуждаем попрежнему: пациент стал миопом в 1,0 D после того, как мы приставили к его глазу стекло — 7,0 D; чтобы он стал эмметропом, очевидно, надо из стекла concave —7,0D вычесть 1,0D, получится — 8,0 D, т. е. наш пациент миоп в 8,0D. Отсюда вытекает правило: из алгебраической величины стекла, с которым тень исчезает, всегда вычитают 1,0 D. Полученное число диоптрий коррегирует пациента до эмметропии и соответствует той или иной рефракции.

Как же узнать, в каких случаях надо приставлять к глазу convex, а в каких concave? При помощи построения соответствующих чертежей можно убедиться, что при пользовании офтальмоскопом одноименное движение тени означает миопию больше 10D следовательно, для нейтрализации тени надо брать из очкового набора стекла concave; если же тень движется в противоположную сторону, то перед нами одна из трех возможностей: либо миопия меньше 1,0 D, либо эмметропия, либо гиперметропия. Во всех трех случаях надо приставлять к глазу пациента стекло convex При пользовании плоским зеркалом соотношения обратные: при миопии больше 1,0 D тень движется в противоположную сторону, а при миопии меньше одной диоптрии, эмметропии и гиперметропии движение тени одноименное.

Как отличить плоское зеркало (скиаскоп) от вогнутого (офтальмоскопа)? Так как характер зеркала влияет на направление тени, то нужно уметь отличать плоское зеркала от вогнутого. При помощи зеркала наводят „зайчик» от источника света (пламени свечи) на. стену: от вогнутого зеркала изображение пламени свечи будет четким и представлено в обратном виде (острием вниз).

Каким зеркалом лучше пользоваться при скиаскопии-скиаскопом или офтальмоскопом? Офтальмоскоп очень удобен, так как им можно одновременно и скиаскопировать и офтальмоскопировать, т. е. рассмотреть глазное дно Скиаскоп же дает более точные данные о рефракции. „Идеальная постановка оптических условий,- пишет С. С. Головин, требует чтобы в одной точке находился и глаз наблюдателя и источник освещения.

При плоском зеркале источником освещения является отражающая поверхность самого зеркала. Зеркало же находится столь близко от глаза, что небольшим расстоянием между ними в обычной практике можно пренебречь. При вогнутом же зеркале источником освещения служит не поверхность самого зеркала непосредственно, а находящееся в его фокусе воздушное изображение пламени. Поэтому здесь уже необходимо принимать во внимание фокусную длину взятого зеркала и вычисление диоптрий производить так, как будто бы глаз наблюдателя находится там же, где и источник освещения, т. е. в фокусной точке зеркала».

Положим, что в исследуемом глазу миопия больше 1,0 D (текст и чертежи заимствованы из учебника Крюкова — Одинцова). Лучи, идущие от источника света А(см. рис. 21, надают на зеркало офтальмоскопа, находящееся в положении 1— 1, отражаются от него и соединяются в а, откуда идут в исследуемый глаз где и освещают известный участок Ь; так как исследуемый глаз мимический, то лучи света, выходя из глаза от 6, принимают сходящееся направление и соединяются в дальнейшей точке ясного зрения это глаза, напр. в с; из с они в виде расходящегося пучка идут через отверстие в зеркале в глаз наблюдателя и освещают на его сетчатке участок d. Если теперь исследующий, сделает движение зеркалом, слева направо, т. е. даст ему положение 2—2, то получится следующее: изображение пламени а передвинется в аь в исследуемом глазу изображение передвинется из Ь в Ьъ воздушное изображение освещенного места передвинется из с в сь освещение в глазу исследуемого переместится из d в dx. Проецировать в пространстве передвижение освещения (и тени), происшедшее в глазу наблюдателя, последний будет в обратную сторону, т. е. к сь так что ему будет казаться, что тень (освещение) передвигается в ту же сторону, что и зеркало офтальмоскопа, следовательно, слева направо.

Итак, если при пользовании офтальмоскопом тень движется в ту же сторону, то перед нами миопия выше 1,0 D. Иначе будет дело, если исследуемый глаз гиперметропический или эмметропический или миопический менее 1,0 D (рис. 22).

Является ли скиаскопия действительно объективным и точным методом исследования рефракции? Скиаскопируя, мы совершенно не зависим ни от рефракции, ни от аккомодации врача-наблюдателя. Что же касается пациента, то его аккомодация может оказывать некоторое влияние на результат исследования, поэтому самые точные результаты получаются тогда, когда глаз пациента атропинизирован. Ввиду изложенного на глазных амбулаторных карточках обычно имеется такая графа:

При прямом положении зеркала офтальмоскопа в положении 1—1, лучи от источника света соединяются в а, отсюда пойдут в исследуемый глаз, где и осветят участок Ь так же как в первом случае. Но если исследуемый глаз гиперме.тропический, то лучи света, выйдя из него, примут расходящееся направление; если эмметропический,— то параллельное, следовательно, они нигде не соединятся на про, странстве между исследуемым и исследующим.

Если глаз миопический слабее 1,0 D- то лучи по выходе из него будут, правда, иметь сходящееся направление, но, так как дальнейшая точка ясного зрения лежит на расстоянии больше метра от исследуемого глаза, то соединятся они только позади глаза исследователя. Следовательно, во всех этих трех случаях лучи, вышедшие из глаза, нигде не дадут воздушного изображения, а пойдут прямо в глаз наблюдателя, где и осветят участок й. Если теперь исследующий передвинет зеркало офтальмоскопа слева направо, в положение 2—2, то я передвинется в аи Ъ передвинется в Ьь ай в й Так как на сетчатке исследователя освещение передвинулось из й в йк т. е. слева направо,, то проецировать это передвижение он будет в обратную сторону, справа налево, в й. Значит, при движении зеркалом слева направо тень кажется ему переместившейся справа налево, т. е. в сторону, обратную движению зеркала.

Итак, если при пользовании офтальмоскопом тень движется в обратную сторону, то перед нами либо миопия менее 1,0 Б, либо эмметропия, либо гиперметропия.

Атропинизация крайне неудобна для больного, так как лишает его на некоторое время возможности работать на близком расстоянии. Для того, чтобы и без mydriasis получить более или менее точные данные, нужно, чтобы больной расслабил свою аккомодацию.

Для этого:

1. скиаскопирование нужно производить в длинной_и темной комнате,_чтобы больному не на чем было сосредоточить свое внимание;
2. нужно просить больного смотреть вдаль, мимо уха наблюдателя.

↑ Изменения глаз с возрастом.

С годами многое меняется в глазу, поэтому, не зная возрастных изменений глаза, нельзя объяснить многие моменты динамики зрения (острота зрения, ширина аккомодации и т. д.).

Главнейшие возрастные изменения в эмметропическом глазу следующие:

• а) блеск роговицы уменьшается;
• б) появляется gerontoxon;
• в) зрачок суживается;
• г) передняя камера уплощается;
• д) склера становится плотной;
• е) хрусталик постепенно теряет эластичность, и с двадцатилетнего возраста в нем начинает развиваться ядро;
• ж) хрусталик сильнее отражает свет, что иногда служит причиной диагностических ошибок: врачи неспециалисты принимают иногда при наружном осмотре сероватый или зеленоватый рефлекс, идущий из глаза, за начинающуюся катаракту или глаукому, тогда как ни катаракты, ни глаукомы у больного не имеется;
• з) стекловидное тело становится менее прозрачным, чем в молодости, в нем появляются даже форменные элементы;
• и) стекловидная пластинка chorioideae претерпевает дегенеративные изменения;
• к) во внутреннем зернистом слое сетчатки развивается кистовидное перерождение;
• л) следствием всех этих изменений является понижение зрения.Если обозначить на абсциссе возрасты по десятилетиям, а на ординате visus, то можно составить диаграмму (рис. 23). Как видно из этой диаграммы, особенно резкое падение зрения наблюдается в возрасте 50—60 лет.

м) уменьшение ширины аккомодации. Ширина аккомодации зависит от двух обстоятельств — расстояния от глаза ближайшей и дальнейшей точки ясного зрения.

Какие же происходят с возрастом изменения в положении ближайшей точки и дальнейшей? Оказывается, ближайшая точка ясного зрения с каждым годом все больше и больше отодвигается от глаза. Объясняется это тем, что гибкость хрусталика, а следовательно, и аккомодативная способность с момента рождения ребенка с каждым годом: уменьшается, поэтому в случае сильного приближения предмета к глазу лучи, идущие от него в глаз, уже не могут настолько- сильно преломиться, чтобы изображение попало на сетчатку. Чтобы это изображение очутилось все же на сетчатке, приходится отодвигать предмет от глаза с каждым годом все больше и больше.

Наконец, рассматриваемый объект приходится удалять от глаза настолько далеко,— что детали его перестают различаться. Вот это-то явление и называется пресбиопией (по-русски—„старческая дальнозоркость»). Таким образом, пресбиопией называется такое возрастное (а следовательно физиологическое) изменение аккомодативной способности хрусталика, при котором ближайшая точка ясного зрения отодвигается от глаза больше чем на 25—30 см. Очевидно, что помочь такому субъекту можно только путем назначения двояковыпуклых очков, которые должны как бы заменить ему утраченную благодаря возрастным изменениям аккомодативную способность хрусталика.

Что происходит с дальнейшей точкой ясного зрения? По Donder’s, до 55—60 лет она остается на месте, но после этого возраста может постепенно отодвигаться на расстояние, соответствующее 2—3 диоптриям, так что эмметроп в 75—80 лет может стать на старости гиперметропом в 1—2 диоптрии. Так как к этому времени аккомодативная способность хрусталика окончательно утрачивается, то как ближайшая, так и дальнейшая точка ясного зрения эмметропа, наконец, совпадают, встречаясь в отрицательном пространстве, „по ту сторону бесконечности» (рис. 24).

Совмещение точек зрения на одном и том же уровне

Итак, различные точки зрения, вычленяемые на разных уровнях при анализе произведения, не обязательно должны совпадать; соответственно композиция такого произведения характеризуется совмещением нескольких

различных композиционных структур. В результата имеет место сложная (совмещенная) композиционная структура (для графического изображения которой может требоваться многомерное пространство), когда повествование в целом ведется с одновременным использованием нескольких точек зрения, которые находятся в различных между собой отношениях. При этом точки зрения, используемые при повествовании, могут вступать друг с другом как в синтагматические, так и в парадигматические отношения.

В других случаях подобное совмещение различных точек зрения имеет место не на разных уровнях произведения, а на одном и том же уровне. Иначе говоря, повествование производится сразу с двух (или более) различных позиций — что можно сравнить с эффектом «двойного света» в живописи, то есть с использованием сразу двух источников освещения. (Этот прием нередок, например, у средневековых .мастеров, у Рубенса и т. д. 7 .)

При этом речь идет не о смене авторской позиции, то есть не о переходе от одной точки зрения к другой в процессе повествования (этот случай уже неоднократно нами рассматривался), но именно о совмещении точек зрения, то есть об одновременном использовании при повествовании нескольких различных позиций — что можно рассматривать как результат наложения друг на друга нескольких не совпадающих между собой композиционных структур (вычленяемых при этом на одном и том же уровне анализа).

Наиболее характерным является случай, когда одной из совмещаемых точек зрения выступает специальная точка зрения некоторого рассказчика, явно или неявно присутствующая в повествовании. Эта точка зрения может склеиваться при повествовании с точкой зрения какого-либо персонажа, а иногда даже и с точкой зрения какого-то другого рассказчика. Таким образом, речь идет о совмещении (постоянном или эпизодическом) позиции рассказчика с какой-либо другой позицией при построении повествования.

Примером здесь могут служить произведения Толстого, в частности его «Война и мир».

7 См. подробнее: Л. Ф. Жегин, Язык живописного произведения.

Совмещение позиции рассказчика с какой-либо другой при повествовании в «Войне и мире»

Повествование в «Войне и мире» может вестись одновременно по меньшей мере с двух позиций (несколько ниже мы увидим, что в известных случаях их можно насчитать и больше) — с точки зрения кого-то из героев произведения (Наташи, князя Андрея, Пьера и т. д.) и вместе с тем с точки зрения какого-то наблюдателя (рассказчика), который может неявно присутствовать в месте действия. Наблюдатель этот (который, по-видимому, достаточно близок к самому автору, но не обязательно должен с ним отождествляться) выступает в позиции человека, очень хорошо знающего тех, о ком идет речь, их предысторию, а часто даже и мотивы их поступков; таким образом, ему может быть известно и то, что порой скрыто от самосознания самих действующих лиц (можно сказать, что ему открыто не только их сознание, но и их подсознание). Но при этом, по-видимому, в этой роли выступает не всевидящий наблюдатель, обладающий даром абсолютного проникновения, но просто очень проницательный и умный 8 человек — рассказчик — со своими симпатиями и антипатиями, со своим человеческим опытом и, наконец, со свойственной всякому человеку (но не обязательно автору!) ограниченностью знания. Сравни, например, следующий характерный отрывок из «Войны и мира» — с описанием Анатоля Курагина, — где достаточно ясно обрисована психологическая позиция рассказчика.

Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто

8 Последнее, между прочим, отнюдь не обязательно для рассказчика. Если у Толстого рассказчик обычно умнее (или, уж во всяком случае, не глупее) своих героев, то не так у Достоевского, где рассказчик часто занимает сниженную (усредненную) позицию: тем самым герои Достоевского могут быть проницательнее и тоньше своего рассказчика.

говорил его вид. Кроме того, в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, — манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера (т. IX, стр. 271 — 272).

С одной стороны, рассказчик находится здесь в позиции постороннего наблюдателя, который не может знать наверное, что думал и чувствовал Анатоль, но может строить предположения на этот счет (в этом отношении показательны выражения остранения, выделенные нами в тексте). С другой стороны, этот рассказчик, не зная наверно о переживаниях Анатоля в данный момент, при этом вообще довольно хорошо знает Анатоля — как может знать его, например, близко с ним знакомый человек (об этом свидетельствуют ссылки на его поведение с женщинами, на то, что он вообще мало думал, и т. п.). Наконец, рассказчик этот обладает и собственным личным опытом (он сообщает нам, например, — со своей собственной точки зрения, а не с точки зрения Анатоля — о том, что внушает женщинам любопытство, любовь или страх), ведя таким образом повествование не с какой-то абстрактной и безличной, но с достаточно конкретной человеческой позиции.

При этом иногда рассказчик отступает куда-то в сторону, пропадает, и повествование ведется исключительно с точки зрения кого-то из действующих лиц — как будто бы рассказчика и нет вовсе. Так дается, например, история разрыва Пьера и Элен. Начиная с обеда в честь Багратиона в Английском клубе, описание ведется здесь большею частью исключительно с точки зрения Пьера, которая часто переходит даже в его внутренний монолог (смотри, например, т. X, стр. 21 и далее). Лишь эпизодически описание это (с точки зрения Пьера) перебивается описанием с точки зрения кого-то еще (например, Николая Ростова, недоброжелательно и насмешливо смотрящего на Пьера) или же «объективным» описа-

нием поступков самого Пьера с точки зрения какого-то внешнего наблюдения. При этом проницательный и знающий рассказчик здесь отсутствует: очень показательно, что мы знаем об измене Элен с Долоховым ровно столько же, сколько об этом знает сам Пьер. Мы можем лишь догадываться — вместе с Пьером — об этой измене, но мы, по существу, так до конца ничего не знаем об этом достоверно (так же как и Пьер, мы знаем лишь о внешних признаках дела — таких, как анонимное письмо, вызывающее поведение Долохова и т. д.). Таким образом, рассказчик, столь много знающий в других случаях, как бы отступает здесь за кулисы, целиком предоставляя читателю пользоваться восприятием Пьера.

Вообще могут быть два типа рассказчика — независимо от того, дан ли рассказчик в произведении явно (как в «Братьях Карамазовых») или- неявно (как в «Войне и мире») 9 . Рассказчик одного типа более или менее постоянно участвует в действии; если при этом используется чья-то еще точка зрения, то возникает сложная композиционная структура с совмещением точек зрения. Рассказчик другого типа, напротив, может исчезать; соответственно описание в этом случае может производиться с точек зрения различных лиц, в том числе и с точки зрения рассказчика; таким образом, рассказчик в последнем случае выступает, в общем, в той же функции, что и тот или иной персонаж данного произведения.

В других же случаях — обыкновенно в начале какого-то нового повествования 10 — рассказ в «Войне и мире» определенно не ведется с точки зрения, принадлежащей кому-либо из действующих лиц. Но повествование от этого не становится безличным описанием, беспристрастно регистрирующим какие-то объективные факты поведения персонажей: мы можем узнать из такого описания и о субъективных переживаниях последних и даже о мотивах их поведения (которые могут быть скрыты между тем от них самих); мы узнаем далее и о том, как выглядело их поведение — с очевидной ссылкой на восприятие какого-то субъекта (не ассоциирующегося,

9 В первом случае он может вести повествование от своего (первого) лица, во втором же случае он должен быть выявлен в результате специального анализа.

10 Что, конечно, связано с функцией «рамки», см. подробнее ниже, глава седьмая.

однако, ни с кем из лиц, принимающих участие в действии).

Итак, рассказчик в «Войне и мире» дан в этом отношении так же, как и его герои (возможные носители авторской точки зрения): и здесь и там происходит ссылка на чье-то субъективное восприятие.

Любопытно в этой связи, что восприятие рассказчика может даже расходиться с восприятием героев — точно так же как могут расходиться, например, впечатления двух разных людей, воспринимающих какое-то событие. В этой связи интересен, в частности, эпизод с описанием казни Верещагина. Сама сцена казни дается Толстым с некоторой отчужденной позиции: автор не прибегает здесь ни к точке зрения графа Растопчина, которую он использовал еще совсем недавно (смотри т. XI, стр. 345), ни к точке зрения кого-либо другого из персонажей 11 ; можно сказать, что здесь используется точка зрения откровенно субъективная 12 .

Далее автор описывает, как граф Растопчин после казни едет по оставленной жителями Москве — причем в этом описании используется уже точка зрения (психологическая) — самого Растопчина, то есть подробно описываются его переживания. Терзаемый раскаянием, Растопчин вспоминает подробности только что происшедшего. «Он слышал, ему казалось теперь, зву-

11 Действительно, каждый раз, когда говорится про ощущения кого-либо из действующих лиц в этой сцене, автор считает нужным употреблять «слова остранения» — операторы, переводящие действие в план внешнего описания (см. о них выше, стр. 115). Ср., например, о Растопчине: «Растопчин . оглянулся. как бы отыскивая кого-то» (т. XI, стр. 346); «А! — вскрикнул Растопчин, как пораженный каким-то неожиданным воспоминанием» (там же). О Верещагине: «Он посмотрел на толпу и, к а к бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей. » (т. XI, стр. 347).

12 Субъективность авторского описания видна, например, в следующих фразах: «Граф! — проговорил . робкий и вместе театральный голос Верещагина» (т. XI, стр. 348); «А!» — коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано» (там же), и т. п. Автор описывает эту сцену, в общем, так же, как мог бы ее описать кто-либо из его героев.

ки своих слов «Руби его, вы головой- ответить мне!» (т. XI, стр.352). .

Но замечательно, что он не говорил именно этих слов, которые звучат теперь в его сознании!

Нам подробно описывалась — с точки зрения рассказчика — сцена казни, нам передавалось каждое слово Растопчина, и эти слова там не произносились (хотя и произносились другие, близкие им по смыслу) — во всяком случае, они не были зафиксированы в восприятии рассказчика.

Таким образом, восприятие рассказчика и восприятие персонажа расходятся в данном случае, и это характерное свидетельство субъективности как того, так и другого.

Итак, мы вправе говорить о наличии специального рассказчика в «Войне и мире», причем рассказчик этот не дан явно — в том смысле, что не ведет (как правило) повествование от своего лица (сравни, с другой стороны, «Братья Карамазовы» Достоевского или «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя, где рассказчик присутствует в повествовании совершенно явно, хотя и не принимает участия в действии: время от времени он ведет повествование от своего, то есть первого, лица, но может и отступать, целиком переключаясь на восприятие того или иного героя).

Более того, внимательное рассмотрение позволяет выявить в «Войне и мире» не одну, а по крайней мере две позиции рассказчика — или, если угодно, двух различных рассказчиков 13 .

Одним рассказчиком является тот проницательный наблюдатель, о котором мы говорили выше; он хорошо знаком с людьми, о которых пишет, ему дано знать их прошлое (но, между прочим, не их будущее 14 ); он может анализировать их действия как в свете их сознания,

13 Ср. выделение нескольких рассказчиков в произведениях Гоголя — Г. А. Гуковский, Реализм Гоголя, стр. 46 — 48, 51, 52, 206, 222.

14 Мы уже говорили, что при определенной временной позиции рассказчик может намекать не только на свое знание прошлого, но и на знание будущего, то есть того, что только еще должно произойти (см. выше, стр. 91 — 92).

так и в плане их подсознательных побуждений, он имеет и собственную концепцию жизни, истории и т. п. (ибо нет как будто достаточных оснований считать этого рассказчика и автора отступлений в «Войне и мире» разными лицами).

Существенно, что вопрос об источниках знания о персонажах у данного рассказчика вообще неправомерен, то есть неправомерно задаваться вопросом, откуда ему известны факты, относящиеся к сознанию и подсознанию действующих лиц. На этот вопрос, если его все-таки поставить, могло бы быть отвечено, вообще говоря, — с очевидным выходом за пределы обсуждаемой проблематики, — что эти факты ему известны, потому что он создал своих героев. (Такой ответ, понятно, может показаться некорректным, но наша задача здесь — подчеркнуть, что некорректен и сам вопрос.) Иначе говоря, позиция такого рассказчика — это отнюдь не позиция непосредственного наблюдателя, но позиция повествователя вообще. Он отчужден от своих героев, занимая принципиально иную — более общую — позицию, нежели персонажи произведения.

Между тем в повествовании «Войны и мира» явно определяется еще одна позиция рассказчика; ее можно было бы определить как позицию непосредственного наблюдателя, который незримо присутствует в описываемой сцене и как бы ведет синхронный репортаж с самого поля действия. Тем самым, рассказчик здесь поставлен в те же условия, что и действующие лица в произведении; соответственно к нему применяются те же ограничения в знаниях, которыми характеризуются действующие лица.

Таким образом, во временном плане позицию этого последнего рассказчика можно определить как синхронную, тогда как позиция первого — панхронистична. Вообще, если пространственно-временная позиция второго рассказчика непосредственно связана с местом и временем описываемого события, то первый рассказчик занимает более общую и широкую позицию.

В более общих терминах можно, сказать, что второй рассказчик ведет описание изнутри описываемого действия, тогда как первый рассказчик занимает внешнюю по отношению к описываемому действию позицию. О типологических аналогиях с живописью будет сказано ниже (в заключительном разделе книги).

Обе упомянутые позиции рассказчика проявляются с первой же сцены «Войны и мира» — с вечера у Анны Павловны Шерер, которым открывается роман. Описание вечера не дается, вообще говоря, с чьей-либо специальной точки зрения 15 .

При этом очень часто здесь употребляются слова и выражения остранения (типа «видимо» и т. п.), указывающие на присутствие какого-то синхронного наблюдателя (который может совпадать либо не совпадать с кем-то из участников действия).

. сказал он (князь Василий. — Б. У.), видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей (т. IX, стр. 8).

Но среди этих забот все виден был в ней (Анне Павловне. — Б. У.) особенный страх за Пьера (т. IX, стр. 12).

Автор, конечно, здесь мог бы и просто сказать, что князь Василий был не в силах сдержать печального хода мыслей (говоря, об Анатоле) и что Анна Павловна боялась за Пьера. Однако автор явно ощущает необходимость (и это очень показательно) сослаться на чье-то впечатление — он как бы не считает себя вправе утверждать, что данные мысли действительно имели место; ссылка на действительность при том подходе, который здесь имеет место, по-видимому, вообще неправомерна.

Характерно, что автор прибегает к такому же способу описания даже тогда, когда ощущение описываемого лица не вызывает никакого сомнения:

Ему (князю Андрею. — Б. У.), видимо, все бывшие -в гостиной не только были знакомы, но уже надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно (т. IX, стр. 17).

15 За отдельными исключениями. Так, в одном месте как будто бы проскальзывает точка зрения Анны Павловны (т. IX, стр. 16), в другом месте — точка зрения Пьера (т. IX, стр. 12) — но, впрочем, и эти места могут быть в равной степени отнесены к всезнающему повествователю.

Все последующее изложение убеждает нас в том, что это не только видимость, но и действительно так и есть; знакомство с князем Андреем (на которое претендует автор в других случаях), казалось бы, должно было дать ему достаточно оснований не сомневаться, что это так. Тем не менее автор считает нужным говорить эти очевидные вещи со ссылкой на чье-то впечатление.

Чье же это впечатление? Быть может, кого-то из действующих лиц, участвующих в сцене? Так, действительно, можно было бы думать, но вот другая фраза — из разговора Анны Павловны с князем Василием:

— Avant tout dites-moi, comment vous allez, chere amie?* Успокойте меня, — сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из-за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка (т. IX, стр. 4).

Здесь речь идет опять-таки о чьем-то субъективном впечатлении, но это, конечно же, не может быть впечатление Анны Павловны; между тем, кроме них двоих, в гостиной никого нет. Следовательно, это впечатление некоего наблюдателя, незримо присутствующего на месте действия.

В то же время иногда автор становится на позицию рассказчика, не только описывающего своих героев в данный момент, но и прекрасно знающего их вообще, то есть на те позиции, которые выше мы охарактеризовали как позиции всезнающего повествователя. Сравни, например, характеристику Анны Павловны Шерер в том же отрывке из «Войны и мира»: Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших • ее, делалась энтузиасткой (т. IX,стр. 5).

Это не точка зрения самой Анны Павловны (которая едва ли сама о себе так думает) и навряд ли точка зре-

* Прежде всего скажите, как ваше здоровье, милый друг?

ния кого-то из ее собеседников; это точка зрения рассказчика, причем, как мы увидим, рассказчика, занимающего принципиально иную позицию, нежели позиция непосредственного наблюдателя.

Или еще (о князе Василии):

— . Скажите, — прибавил он, как будто только что вспомнив что-то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, — правда, что l’imperatrice-mere желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? (т. IX, стр. 6).

Автору здесь ведомо то, что может знать только сам князь Василий, но при этом описание производится не с точки зрения самого князя Василия, а с точки зрения какого-то внешнего по отношению к нему наблюдателя; здесь опять-таки выступает позиция рассказчика, досконально знающего своих героев (не только описывающего их в некоторый данный момент, но все про них знающего вообще).,

Можно было бы думать, что различение двух рассказчиков в «Войне и мире» искусственно, то есть что в обоих случаях выступает один и тот же рассказчик, который, вообще говоря, достаточно хорошо знает своих героев, но может выступать при этом в качестве репортера, ведущего синхронный репортаж непосредственно с места действия; и действительно, в большинстве случаев принадлежащие рассказчику фразы могут трактоваться таким образом. Но с этой точки зрения особенно интересны такие фразы, принадлежащие рассказчику, которые не могут быть объединены в одну авторскую позицию.

Сравни, например (все из того же отрывка):

. сказала . Анна Михайловна с улыбкой молодой кокетки, которая когда-то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу (т. IX, стр. 21).

Это «должно быть», это ограничение авторского знания о персонаже со всей определенностью указывает на то, что описание в данном случае принадлежит непосредст-

венному наблюдателю (незримому участнику действия). Оно никак не вяжется с тем неограниченным знанием о персонаже, которое обнаруживается в характеристиках, приведенных выше. Или:

. при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего-нибудь слишком огромного и несвойственного месту (т. IX, стр. 11).

Автор не говорит здесь о том, что на самом деле испытала Анна Павловна; автор просто стоит перед задачей как-то передать выражение ее лица, причем делает это, ссылаясь на выражение лица, обычное в определенной ситуации. Таким образом, автор выступает здесь отнюдь не как всевидящий наблюдатель, но как живое лицо с некоторым реальным опытом.

Эта характерная ограниченность знания, свойственная именно непосредственному (синхронному) наблюдателю, наглядно прослеживается в таких фразах (достаточно характерных для Толстого), как: « . сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему-то книзу» (т. IX, стр. 9).

Сравни также специальные подчеркивания ограниченности авторского знания в «Войне и мире»:

Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов (т. IX, стр. 125).

Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Страшно ли ему было идти на войну, грустно ли бросить жену, — может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он. принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение (т. IX, стр. 128).

От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он (князь Ипполит. — Б. У.) долго не опускал рук. (т. 1Х,стр.28).

Две позиции повествователя в «Войне и мире» — тем самым две разные позиции, хотя они и могут склеиваться вместе при повествовании. Точно так же каждая из этих позиций может совмещаться с позицией .того или иного персонажа. Во всех этих случаях и образуется совмещенная точка зрения; при этом надо подчеркнуть, что это совмещение происходит на одном и том же уровне.

«Замещеиная» точка зрения как возможный случай совмещения точек зрения рассказчика и персонажа

Если мы обратимся к только что приведенному примеру, описывающему чувства Анны Павловны Шерер при виде вошедшего в ее салон Пьера Безухова, мы увидим, что рассказчик в данном случае как бы подменяет точку зрения (психологическую) Анны Павловны своей точкой зрения. Он говорит не столько о том, что ощущала Анна Павловна, сколько о том, что она должна была бы ощущать.. Иначе говоря, рассказчик, интерпретируя выражение лица Анны Павловны, как бы воспринимает за нее самое (вкладывая в ее душу собственные ощущения, которые он — рассказчик — имел бы на ее месте), — причем эта интерпретация может быть достаточно правдоподобна, то есть очень вероятно, что эти ощущения соответствуют действительным ощущениям самого персонажа (Анны Павловны) .

Этот прием вообще характерен для Толстого. Например, еще:

Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем (т. X, стр. 262).

Здесь психология персонажей сливается с психологическим объяснением рассказчика, интерпретирующего их позиции.

Соответственно можно считать, что в подобных случаях имеет место совмещение двух психологических точек зрения — точки зрения персонажа и точки зрения рассказчика, интерпретирующего ощущение этого персонажа путем подстановки собственных ощущений в данной ситуации.

Этот же процесс часто имеет место и в тех случаях, когда при описании внутреннего состояния персонажа автором используются слова типа «видимо», «как будто» и т. п. Подобные слова вообще (как это уже отмечалось выше) свидетельствуют об остранении авторской позиции, то есть о точке зрения постороннего наблюдателя. Эта остраненная точка зрения может относиться прежде всего к рассказчику, но при этом она может (более или менее спорадически) совпадать с точкой зрения того или иного действующего лица.

В этом плане характерен следующий отрывок из сцены охоты в Отрадном из «Войны и мира» (описывающий соревнование охотников и победу дядюшки на этом соревновании):

Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия (т. X, стр.262).

Здесь очевидно авторское остранение, то есть присутствие рассказчика, интерпретирующего ситуацию со своей (откровенно остраненной) точки зрения и в известной степени замещающего переживания персонажей своею интерпретацией. Действительно, реальных поводов для подобного рода ощущений вроде бы нет — рассказчик просто интерпретирует внешнее поведение действующих лиц, пытаясь передать как будто бы не столько действительные их переживания, сколько то, как их поведение могло быть воспринято посторонним наблюдателем.

Любопытно, однако, что абзацем ниже мы узнаем, что точка зрения рассказчика совпадает с точкой зрения Николая Ростова.

Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостаивает говорить с ним (т. X, стр.262).

Здесь можно говорить о своего рода воздействии, которое оказывает точка зрения рассказчика на точку зрения персонажа (как бы притягивая ее к себе), а в конечном счете — о специальном случае совмещения точки зрения рассказчика и точки зрения действующего лица.

Таков возможный процесс совмещения различных точек зрения в плане психологии. Совершенно аналогичную ситуацию в плане фразеологии имеем в случае так называемой «замещенной прямой речи» — когда автор говорит за своего героя, вкладывая в его уста то, что он должен бы был сказать в соответствующей ситуации. Смотри приведенный выше 16 пример из пушкинского «Кавказского пленника», когда автор за казака прощается с его родиной. Таким образом, автор здесь говорит от лица своего героя и вместе с тем от своего собственного лица; их точки зрения совмещены, причем совмещение имеет место в данном случае на уровне фразеологии.

Самый прием совмещения точек зрения путем подмены точки зрения персонажа точкой зрения рассказчика (на том или ином уровне) можно было бы обозначить соответственно как случай использования «замещенной» точки зрения. «Замещенная» точка зрения может проявляться, по-видимому, и в плане оценки (когда оценка с точки зрения персонажа подменяется оценкой с позиции повествователя).

Наконец, в плане пространственно-временной перспективы сюда подпадает, например, та достаточно распространенная ситуация, когда описание привязано к пространственной позиции некоторого персонажа (то есть используется его пространственная точка зрения), но при этом дается кругозор более широкий, нежели

поле зрения этого последнего. Таким образом, рассказчик подменяет пространственную точку зрения данного персонажа тем, что бы он сам (то есть рассказчик) увидел на его (персонажа) месте 17 .

17 В этом плане можно трактовать и приведенный выше (стр. 142) пример с Николаем Ставрогиным (но там, кроме того, имеет место еще несовпадение пространственной и психологической точек зрения).