Добро и зло с точки зрения науки

ДОБРО И ЗЛО
Рассмотрение теоретической части этики мы начнем с самых фундаментальных категорий, которые являются предельно общими для данной области знания. Речь пойдет о добре и зле. Действительно, все остальные понятия этики, которые встречались нам в ее истории, например добродетель, благо, счастье, мораль, долг, ценности, могут быть объединены понятием добра. Все они выражают либо один из его важнейших аспектов, либо считаются его социокультурными трансформациями.

7.1. Понятия добра и зла

С одной стороны, добро и зло представляются настолько очевидными понятиями, что попытка их определения мо¬жет показаться бессмысленной. Действительно, все знают, что лгать и воровать плохо, а прийти на помощь другому человеку — хорошо. Нужно ли для подтверждения правильности таких отношений формулировать строгое определение? Но, с другой стороны, добро часто используется в ином значении — как некая положительная ценность, совершенное благо, не имеющее никакой примеси вреда. Существует ли оно в реальности, и если да, то в чем заключается? В этом плане многие бы захотели знать точное как можно более содержательное его определение.

В самом широком смысле в этике под добром понимается положительное отношение человека к какому-либо явлению, а также само явление, вызывающее в нас одобрительную оценку. То есть добро — это и предмет, и наше отношение к нему. Однако приведенное выше определение сугубо формально. Прочитав его, справедливо спросить:

а какие именно предметы, как правило, вызывают одобрение? Если брать философскую мысль Европы, на которую свой отпечаток наложило движение гуманизма, под добром понимается все, что служит торжеству человечности, развитию творческих способностей личности, взаимопомощи, солидарности и расцвету жизни. Соответственно, зло — это разделение, разрушение, уничтожение, отрицание положительного опыта. Отсюда качества «добрый» и «злой» воспринимаются нами как носители указанных ценностей. В дальнейшем изложении мы также будем придерживаться гуманистической трактовки добра.

7.2. Добро как предмет изучения этики

Хотя этика традиционно понималась как дисциплина, изучающая добро и зло, далеко не всегда эти категории становились центральным предметом ее внимания. Если просто перечислить определения этой науки, данные в упомянутых нами крупных учениях, то получится слишком большое разнообразие. Разумеется, любая этика искала нечто несомненно положительное, например, Аристотель -подлинную добродетель, Спиноза — свободу, а Кант — чистый долг. Можно ли все это считать добром? Тем более, если мы вспомним Ницше, то поймем, что у добра очень запутанная историческая эволюция.

На рубеже Х1Х-ХХ вв. в Англии появилось новое направление в моральной философии, названное «метаэтикой». Ее основателем считается Джордж Эдвард Мур (1873-1958). Он поставил задачу проанализировать сам язык, на котором говорит моральная философия, в результате чего станет возможным придать строгий смысл каждому из используемых в ней понятий. В частности, в своей главной книге «Принципы этики» (1903) он решил навести порядок в неразберихе, царящей относительно главного понятия практической философии — добра. Результатом работы стало логическое деление самой категории добра на три важнейших понимания.

1. Добро как характеристика какой-либо вещи, синоним слова «хорошее». В данном случае ему придается значение оценки. С точки зрения Мура, мы могли бы объяснить, почему мы считаем тот или иной объект хорошим, например «хороший студент», «хороший автомобиль», но дать точное

определение прилагательному «хороший» невозможно. Его смысл постигается интуитивно.

2. Добро как положительный поступок. В данном случае он является синонимом понятия «правильное».

3. Добро как идеал, совершенное состояние.

Можно ли считать это деление исчерпывающим? На наш взгляд, здесь упускается нечто важное, а именно сами объекты, которые: 1) оцениваются как хорошие; 2) являются целью правильных поступков; 3) составляют содержание идеального состояния. Иными словами, в каждом случае ускользает материя добра. Но можно ли сказать, что добро существует самостоятельно и не зависит от наших оценок?

7.3. Объективное значение добра

Очевидно, что добро существует для человека и создается им. Но надо учитывать, что одно и то же явление способно вызвать разные, подчас противоположные оценки. Возможна и другая ситуация: какой-либо выдающийся нравственный поступок останется неоцененным по достоинству современниками и лишь с течением времени обретет причитающуюся ему славу. Поэтому жестко связывать оценку и предмет нельзя. И то и другое обладают определенным значением для нравственного сознания. Но все же: существуют ли добро и зло само по себе, вне воли человека? Они относительны или имеют абсолютное значение?

Здесь уместно привести простой пример, популярный еще в Средние века: если бы все люди вдруг в мире исчезли, осталось бы добро? А зло? Религиозное сознание утверждало бы, что Бог — это и есть абсолютное добро, и Он может существовать без людей. Но это вопрос веры. Если пытаться обойтись без метафизических предположений, то мир без людей окажется совокупностью физических предметов, которым вряд ли потребуются нравственные отношения. Более сложный вопрос: существуют ли такого рода отношения в природе, например в животном мире? Мы еще поговорим об этических теориях, дававших положительный ответ на этот вопрос. Но, во-первых, они, как правило, говорили лишь о зачатках моральности, а во-вторых, в науке еще нет достаточного количества знаний из области зоопсихологии, чтобы однозначно утверждать о

наличии у животных совести, любви, сострадания, чувства долга.

Мы снова возвращаемся к тому, что добро и зло — это характеристики направленности человеческой воли. Причем она должна быть именно свободной волей, способной нести вину и ответственность. Но из этого нельзя сделать однозначный вывод, что добро и зло — лишь оценки, которые даются окружающим нас событиям. Мы разделяем следующую точку зрения: существуют феномены, которые являются добром сами по себе, вне зависимости от оценок окружающих людей. Речь идет о человеческих поступках, мотивах, переживаниях, без которых нельзя представить подлинную человеческую жизнь: взаимная помощь, милосердие, совесть, справедливость, героизм, материнство и т.д. Их объективный смысл заключается в том, что без них человек невозможен как личность, а лишь как индивид, лишенный связи с другими людьми.

Высказанная точка зрения называется в философской этике абсолютизмом. Против нее можно привести немало аргументов. В первую очередь замечают: даже самые яркие феномены нравственной жизни все равно считаются таковыми благодаря оценке общества. Но, с другой стороны, обществом обусловлено все содержание нашей жизни, поскольку оно составляет объективные условия нашего существования. Соответственно, оценка, данная социумом и при этом сложившаяся по итогам его тысячелетнего развития, есть наиболее объективная реальность. Далее оппоненты замечают, что оценка различных явлений менялась. Если, к примеру, сострадание для христианской философии является положительным явлением, то для мировоззрения стоицизма оно признается упадочной эмоцией, ведущей человека к деградации. Это верно, как и то, что найдутся люди, склонные скорее признать за добродетель жестокость, чем жалость и милосердие. Но дело в том, что мы живем здесь и сейчас, в определенном культурном контексте. И в нем никто публично не признает жестокость нормой отношения между людьми. Классический стоицизм нам интересен как факт из истории этики, но его нравственная позиция с точки зрения реалий сегодняшнего дня не может считаться приемлемой.

Следующий аргумент критиков абсолютизма кажется еще более неотразимым. Наша жизнь настолько изменчива, что один и тот же предмет сегодня может считаться

добром, а завтра — злом. Например, человек владеет земельным участком и рассматривает свою собственность как несомненное добро. Но через некоторое время власти ввели огромный налог на недвижимость, угрожающий этому человеку разорением, и он уже свою собственность станет считать злом. Получается, что добро определяется исходя из ситуации. Все это верно, но в данном примере речь идет о частных благах и целях. Они, бесспорно, изменчивы, но можно ли их считать добром? Предметы внешнего мира, которые сами по себе не имеют связи с нашими отношениями с другими людьми, не могут быть оценены как добрые или злые. Добро появляется там, где мы должны определять принципы отношений с другими людьми. И здесь уже они не будут столь изменчивы. Допустим, у нас был друг, которому мы всячески помогали. Но затем друг нас предал; означает ли это, что мы имеем право отныне, из соображений мести, наносить ему вред? Конечно же такое поведение не будет нравственно оправданным.

Таким образом, многообразие мнений о добре, иногда достаточно противоречивых, должно навести нас на мысль не о том, что оно относительно, а напротив, что не все высказанные мнения правильные. Поэтому на данный момент зафиксируем следующую мысль: не человек определяет важнейшие понятия о добре, а, напротив, добро как особая реальность, делающая возможным наши отношения с другими людьми, определяет в значительной степени жизнь самого человека. Подробнее эту тему мы рассмотрим, когда будем говорить о различных теоретических концепциях морали.

7.4. Исторические образы добра

Если добро имеет объективное значение, составляет важнейшую, определяющую часть нашей жизни, то в чем заключается его положительное содержание? До сих пор мы говорили о нем формально, лишь условно разделив на три оставляющих: качество вещи, поступок и идеал. Но в чем состоит их сущность? Ценности, определяющие добро с точки зрения его содержания, получили в этике название «благо». Далее мы укажем, суммируя сведения из истории этических учений, какие феномены наиболее часто указывались моральной философией как благо.

Наибольшее разнообразие определений по данному вопросу было представлено в античности. В эту эпоху были сформулированы важнейшие толкования добра (блага), которые в Новое время лягут в основу целых систем нравственной философии:

133
— добро как польза как самому человеку, так и всему обществу. Этого мнения придерживались Семь Мудрецов, софисты, Сократ. В качестве теоретической программы принцип пользы был развит в этике утилитаризма, где ключевому понятию пользы придавалось конкретное толкование;

— добро как добродетель — главная мысль античной этики, проходящая через всю ее историю. В дальнейшем данное понятие входило во многие этические системы, например большое значение ей придавала христианская философия, возрожденческие и просвещенческие моральные доктрины;

— добро как счастье, как идеальное, самодостаточное состояние. Эвдемонистический взгляд также считается отличительной чертой античной этики. Вообще в истории моральной философии встречается минимальное количество учений, не считавших счастье благом и частью общего блага. Но как рационально обоснованные, теоретические системы они доминировали не всегда. Эпохи счастья – это Античность, Возрождение, Просвещение и ряд учений, сложившихся в Х1Х-ХХ вв. Частным случаем счастья как блага является удовольствие, свойственное античному гедонизму и опять же некоторым просвещенческим взглядам. Как правило, когда рассуждения об удовольствии превращались в систему, они суммировались в представление о счастье;

— добро как справедливость, которая в Античности понималась в качестве адекватного воздаяния за поступки, а также правильного распределения благ. Категория справедливости сыграет значительную роль в социальной этике Нового времени и современной философии;

— добро как совершенное внутреннее состояние человека, например бесстрастие (апатия) в мировоззрении стоиков. Эта линия, замыкавшая благо на внутреннюю жизнь личности, противостоящей враждебному окружающему миру, была впоследствии развита несколькими философами, например Спинозой и Ницше.

Христианская нравственная философия и этика Нового времени выдвинули несколько новых трактовок блага:

— добро как блаженство. Как мы отмечали ранее, христианское понимание добра трудно выразить одной фразой. В самом исключительном смысле высшее благо для христианина — это Бог, т.е. сверх-Добро. Но благо земное, доступное человеку, выражено в стремлении укрепить личную, мистическую связь с Богом. Отсюда добро для христианства представляется и как особые религиозные добродетели (вера, надежда, любовь), и как представление о совершенном блаженстве, доступном благодаря подвижнической жизни (святости);

— добро как всеобщее благосостояние — возможно, самый могущественный идеал европейской цивилизации. Здесь благо всего общества трактуется как сумма благ каждого индивида, и, более того, благо индивида не может в полной мере осуществиться без общественного блага. Данное понимание добра включает в себя огромное количество различных ценностей, в разное время считавшихся важнейшим общественным достоянием. Например, права человека, политические свободы, национальные и культурные традиции, правосознание и т.д.;

— добро как добрая воля. Данное понимание стало, бесспорно, самым важным в этике Нового времени. Оно замкнуло благо на правильные поступки человека и придало им значение необходимого условия для получения внешнего блага (счастья). При этом сами правильные поступки должны отличаться особыми чертами, которые можно также трактовать как блага: бескорыстие, свобода решения, самоотречение, разумность, ответственность. Данное понимание добра может быть также названо свободой личности, которая стала важнейшей ценностью для западной цивилизации. На ней делали особый акцент интеллектуальные движения Просвещения, рационализма и либерализма. Наиболее концентрировано указанное понимание блага выразилось в этике И. Канта.

Приведенный выше список философских интерпретаций ключевой для этики категории добра далеко не полный. Можно долго обсуждать их различные оттенки и разновидности, но мы остановились лишь на магистральных линиях, осуществленных ведущими учениями моральной философии.
135
7.5. Зло, виды зла
Если добро воспринимается нами как норма жизни, устойчивый порядок вещей, способствующий налаживанию отношений между людьми, то зло, напротив, есть разрушение, растление, выход за рамки нормальных человеческих взаимоотношений. Субъективно зло вызывает возмущение, всплеск отрицательных эмоций. Но все ли, что вызывает в нас возмущение, на самом деле является злом? Разве не бывает так, когда добрый поступок осуждается людьми, которые ориентируются на иную систему ценностей? Парадоксально, но, существуя в мире, полном проявлений зла, мы не имеем четкого критерия для его отличия. Ведь зло часто облекается в одежды добра. Поэтому вопрос о смысле зла приобретает особое значение для этики.

В моральной философии существует знаменитое разделение зла, восходящее к Г. Лейбницу: метафизическое, физическое и нравственное. Первое, метафизическое, представляется самым загадочным. С точки зрения современного взгляда мы можем его представить в виде инвариантных, объективных ограничений человеческого существования. Люди — это несовершенные существа, обладающие ограниченными силами. Они разделены и изолированы друг от друга, обречены на непонимание, долгое, трудное налаживание отношений и, как следствие, эгоистическое поведение. Этот вид зла включает в себя все условия, отталкивающие людей друг от друга. Несовершенство нашей природы является как раз той реальностью, которая требует от нас сгладить ее особо тяжелые последствия посредством нравственного поведения.

Физическое зло — то, которое с первого взгляда не зависит от воли человека. Его классические примеры — стихийные бедствия, болезни, старость, смерть. Все это доставляет страдания людям, разрушает полноту их бытия, перечеркивает стремление к счастью. Физическое зло прекрасно демонстрирует ограниченность доктрин, призывавших жить согласно природе. Помимо естественной красоты, природа часто поворачивается к нам своей разрушительной стороной. Тем не менее ряд религиозных доктрин настаивают, что физическое зло далеко не всегда самостоятельно. Например, болезни часто становятся следствием неправильного образа жизни; время наступления старости также напрямую зависит от стиля жизни и психологического

состояния человека: для кого-то тридцать лет становятся окончанием активного поведения, а другой в девяносто считает, что все еще впереди. И даже смерть иногда воспринималась как следствие несовершенства человека; не как естественный, а противоестественный конец жизни. В этой связи можно вспомнить философию выдающегося русского мыслителя Николая Федоровича Федорова (1829-1903), считавшего смерть следствием слепой и неразумной силы природы и призывавшего трудиться над воскрешением умерших предков, чтобы исправить несправедливость постигшей их смерти. Наконец, события нашей современной жизни показывают, что стихийные бедствия часто становятся следствием неправильного отношения человека к природе. Очевидно, что деятельность людей достигла таких масштабов, что нарушила нормальное функционирование экосистемы земли.

Иногда к классификации Лейбница современные философы добавляют еще один вид зла — социальное. Оно выражается в виде войн, преступности, коррупции, бедности, в различных формах девиантного поведения. На первый взгляд все указанные явления суть проявление индивидуальной воли людей, но, с другой стороны, в их основе лежит не только межличностное взаимодействие, но также сложные связи между значительными группами, преследующими многочисленные интересы. Конечно, здесь не все зависит от решения отдельного человека, но именно то, что не зависит, может быть с полным правом отнесено в первую разновидность зла — метафизическую. Только здесь речь уже идет не о природе индивидуальности, а о социальной природе человека, так же несовершенной и нуждающейся в изменении своих отрицательных свойств посредством воздействия морали.

Но главным видом зла все же является «нравственное», т.е. укорененное в свободном решении самого человека. Оно представляет собой определенность нашей воли отрицательным, бесчеловечным мотивом, разрушительным как для нас самих, так и для окружающих людей. В нравственном зле также можно выделить разновидности. С этой целью обратимся к основателю этики Аристотелю, который усматривал три его составляющих:

— зверство — отсутствие в человеке собственно человеческого, разумного начала, сознательный отказ от добродетельной жизни;

137
— невоздержанность — неумение руководить своими желаниями, слабость воли, неумеренность, распущенность, тяга к избыточному наслаждению;

— порочность — сознательное нежелание быть добродетельным, безнравственное поведение, приносящее вред окружающим.

Уже здесь намечается важное различие в трактовке зла: зло внутреннее, приносящее ущерб нам самим, и внешнее, понимаемое как неправильное поведение относительно других людей. Античная этика практически все свое внимание сконцентрировала на первом виде зла, и Аристотель фактически суммировал все его основные смыслы. В нравственной философии последующих веков на роль зла на¬значались следующие понятия:

— неразумность, подверженность страстям, сознательный отказ человека жить и поступать согласно суждениям разума. На этом понимании настаивала традиция рационализма;

— своеволие. Христианское понимание зла достаточно сложно и раскрывается на трех уровнях. Первый указывает на нарушение этических добродетелей и предание себя таким отрицательным страстям, как жестокость, себялюбие, ненависть. Здесь же можно упомянуть распущенность, желание материального блага. Второй трактует зло как нарушение божественного закона, заповедей. Наконец, третий придает ему смысл бунта против Бога, выраженного в отказе от религиозных добродетелей и допущении неверия, отчаяния, уныния, гордыни. Последний вид зла — гордыня — понимается как желание спорить с Богом, строить свою жизнь не по

Его велению, а принципиально находясь в противоречии с Его замыслом. Все три вида зла отражаются в христианском понятии греха, под которым понимается желание человека жить по собственной, а не божественной воле;

— эгоизм — жизненная позиция личности, склонной ставить личный интерес выше блага другого человека, а также непонимание чужой боли, страдания. Истоки придания ей значения зла также находятся в христианстве. Кроме религиозной позиции, корень зла в эгоизме видели все учения, проповедовавшие необходимость оказывать помощь окружающим людям: гуманистическое мировоззрение, нравственный сентиментализм, А. Шопенгауэр. Частным случаем эгоизма является произвол — ориентация на жизнь исключительно в соответствии со своим желанием и игнорирование интересов других людей;

— тирания, осуждавшаяся в разных формах как на межличностном уровне, так и в виде давления государства на человека. В этом плане разновидностями зла представлялись уничтожение свободомыслия, препятствование жизни согласно собственному разуму, подавление свобод и прав человека, произвол властей. Наконец, одной из современных форм неприятия тирании является осуждение насилия как однозначно безнравственного поведения.

Рассмотрев различные исторические интерпретации зла, мы в праве задать тот же вопрос, что и в отношении добра: является ли зло объективным содержанием нашей жизни, или оно — лишь оценка наличных явлений? Применительно к добру мы утверждали, что оно является необходимым условием жизни человека, а как обстоит дело со злом? Конечно, существуют явления, очевидно опознанные моральным сознанием как зло. Это все, что касается нарушения важнейших запретов на убийство, кражу, ложь, насилие, а также субъективные мотивы, приводящие к подобным действиям, — ненависть, зависть, жестокость, зложелательство и т.д. Все эти отрицательные феномены совершенно объективно обесценивают жизнь человека, разрушают его отношения с окружающими. В истории этики зло всегда трактовалось не как созидательная, а, напротив, отрицательная сила, желающая уничтожить то, что создано для блага других людей.

Мы также указали на два существенных фактора, значительно ограничивающих добропорядочные стремления человека: несовершенство его индивидуальной и социальной природы. Тем не менее зло нельзя понимать как необходимое условие бытия личности, и в этом состоит его радикальное отличие от добра. Тот факт, что нас окружает значительное количество проявлений зла, не делает его обязательным в нашей жизни. Человек не обязан творить зло и будет свободен от его совершения, если просто пожелает этого. Таким образом, можно аргументированно отстаивать, что зло объективно концентрируется в отрицательных явлениях окружающего мира, но при этом оно не составляет сущностную характеристику нашей жизни.

Если суммировать приведенные выше точки зрения на содержание зла, то можно сказать, что субъективно оно выражено в эгоистических и человеконенавистнических моти-

вах, объективно — в нанесении вреда другим людям. В данном случае мы имеем в виду именно нравственное зло, т.е. зависящее непосредственно от нашей воли. Но здесь мы сталкиваемся со сложным вопросом. Если всем очевидно, что зло — это явно не симпатичное, безнравственное проявление активности человека, то почему же вокруг существует столько нехороших поступков, почему человеческая воля столь склонна к злу? Очень часто для многих людей именно зло выглядит значительно более привлекательным, поскольку в их представлении сулит за служение себе роскошную жизнь, славу и общественное признание.

Здесь мы сталкиваемся с одним из самых значительных парадоксов этики, известных еще со времен Сократа, Для великого античного философа не было сомнений: если человек знает, что такое добродетель, он непременно будет стремиться к ней, ибо добродетель — это высшее из доступных нам жизненных благ. Если же он творит зло, то он не знает о добре. Но уже у Аристотеля мы находим рассуждение о людях, сознательно избирающих невежество. Более того, как правило, люди прекрасно знают, что такое добродетель и порок, но почему-то намеренно стремятся к пороку. Эта ситуация была замечательно суммирована в афоризме, приписываемом, в частности, философу-стоику Сенеке: «Хорошее вижу, одобряю, но делаю плохое». В чем же заключается причина подобного поведения?

Один из возможных ответов на этот вопрос мы уже упоминали: есть объективные обстоятельства, мешающие нам всегда поступать нравственно, например, наше личное несовершенство и неудобные для жизни, часто враждебные условия, установленные обществом. Иными словами, добрая воля существенно ограничена, и эти ограничения часто заставляют ее быть злой. Но это суждение не может нам казаться полностью обоснованным. Действительно, такого рода обстоятельства часто становятся причинами поведения, далекого от морали. Но всегда ли? Рассмотрим данное суждение на примере. Допустим, нас заставляют написать ложный донос на коллегу по работе, понуждая тем самым принимать участие в кампании по его увольнению. Мы прекрасно знаем: все, что от нас требуют сообщить, — чистая ложь, но если мы откажемся доносить, то нас уволят самих и мы потеряем престижную работу. Несомненно, в данной ситуации найдутся люди, которые согласятся совершить требуемый от них поступок, утешая себя тем, что так не-

удачно сложились для них обстоятельства. Якобы они не виноваты: интриги и борьба за власть — это рядовые ситуации, сопутствующие работе крупных компаний, и здесь мы ничего не можем поделать. Но является ли данное обстоятельство необходимым принуждением к безнравственному поступку? Нам никто физически не препятствует его не совершать. Отказаться мешает страх потерять работу, но мы также в силах, если захотим, преодолеть его. Иными словами, сложные обстоятельства окружающей реальности не могут с необходимостью заставить нас поступать плохо. Все зависит от того, насколько мы готовы переносить возможные страдания, следующие за отказ сотрудничать со злом. Здесь мы снова приходим к мысли, что для человека, стремящегося к нравственной жизни, не существует обязанности совершать зло.

Второй возможный ответ был дан особого рода философскими учениями, видевшими смысл жизни не в моральном поведении, а в красоте. С взглядами одного из представителей эстетического нигилизма, Ницше, мы знакомились достаточно подробно. С его точки зрения, добро оборачивается скучным, тусклым повседневным существованием, в то время как зло освобождает в нас самые яркие творческие способности. Жизнь добропорядочного человека — это судьба вечно недовольного всем обывателя, а активность зла -это героические свершения ради торжества собственной индивидуальности. Поэтому люди, понимающие, что совершение добрых поступков навечно запрет их в удушающей атмосфере социальных предписаний, желают вырваться из него на свободу и делать то, что сами считают нужным. Эта точка зрения — значительно опаснее первой. Предыдущий взгляд хотя бы предполагал возможность личного героизма, все же способного одолеть установленный бесчеловечный социальный порядок. А здесь, напротив, исключительным поступком считается нарушение нормальных человеческих взаимоотношений ради утверждения собственного могущества.

Некоторая доля истины в приведенном мнении действительно существует. Если мы станем принимать за добро рутинное исполнение запретов, навязанных нам обществом, то, в самом деле, зло нам покажется творческим событием в скучной повседневности. Человек — это существо, вечно недовольное собой и поэтому вынужденное все время бороться и преодолевать себя. Поэтому и
141
добро, составляющее суть его подлинной жизни, должно быть творческим и понятым как преодоление собственного несовершенства и окружающих обстоятельств. Добро в принципе не может быть скучным, ибо дарит нам широкий опыт общения с людьми и ценности, которые могут быть обретены только благодаря открытым, бескорыстным отношениям, например любовь, дружба, доверие, взаимопомощь. Напротив, в зле заключено очень мало героического, поскольку оно часто действует скрытно, трусливо и боится разоблачения. Так же непросто ему стать творческим, ибо принципиальная направленность на разрушение установленного порядка оставляет мало возможностей для раскрытия высших способностей личности. Но самая серьезная ошибка эстетического нигилизма заключается в том, что как раз зло, а не добро руководствуется самыми обычными, примитивными и скучными эгоистическими мотивами личной выгоды.

Наконец, можно назвать третью причину нравственного зла, на наш взгляд, более существенную, чем три предыдущих. Дело в том, что значительное количество людей просто не рассматривают свою жизнь в координатах добра и зла. Им представляется, что жизненный успех напрямую связан с преследованием личного интереса (часто даже не вполне осознанного ими) и соперничеством с интересами других людей. Узость и мелочность данного взгляда непременно влечет за собой скучное бессмысленное существование, о котором говорилось выше. Сам по себе мотив личного интереса становится добрым или злым поступком в зависимости от того, что он несет другим людям — благо или вред. Но часто случается так, что человек, одержимый соображением выгоды, не обращает внимания ни на свои личные мотивы, ни на последствия собственных действий для жизни других людей. Именно здесь коренится зло: в непонимании боли и радости другого человека, в неспособности проникнуть в ценностные основания жизни людей. Сказанное не означает, будто такой человек не знает о благе и зле. Он знает, но в силу полной концентрации на примитивных желаниях не понимает их влияния на собственную активность. Поэтому, как ни банально звучит, для того чтобы не становится жертвой злого мотива, следует думать о добре и зле, а также их проявлении в нашей жизни. Жизнь, осмысленная и ориентированная на важнейшие нравственные ценности, оставляет незначительные

142
возможности для злых побуждений. Напротив, неосмысленность, одномерность жизни, на наш взгляд, становятся главной причиной злых поступков.

7.7. Соотношение добра и зла

В данной главе мы до сих пор рассматривали добро и зло как отдельные феномены, но в реальности они сосуществуют рядом. Каково их соотношение на земле? В истории этики мы видели оптимистические оценки, основанные на вере в ничтожность зла и, как следствие, провозглашавшие его скорое и полное исчезновение (Бруно, Фихте), а также и пессимистические представления, считавшие зло основной сущностью мира, а добро — чудесной случайностью, явленной отдельными подвижниками (А. Шопенгауэр). Чего же больше в мире: добра или зла?

По этому вопросу в истории моральной философии выделяются три генеральных линии.

Первую можно условно назвать дуализмом добра и зла. Это означает, что они понимаются как равномощные силы, ведущие длительную борьбу друг с другом. Соответственно, человек должен выбрать, на какую сторону встать, и от его выбора и последующих усилий непосредственно зависит исход борьбы. Данное мировоззрение очень часто превращается в сюжеты популярных фильмов и книг. На зрителей завораживающе действует разыгранная на экране ожесточенная схватка темных и светлых сил с неизбежным счастливым концом. Однако в этих повествованиях достаточно редко приводится разумное обоснование, по какой причине одни силы считаются положительными, а другие — разрушительными. Тем более, если в схватке друг с другом они используют приблизительно одинаковые методы.

Но столь популярный в произведениях массовой культуры взгляд на соотношение добра и зла крайне редко встречался в философской мысли. Считается, что он составил нравственное содержание проповедей персидского пророка Заратустры (предположительно конец VI — начало V в. до н.э.) — основателя религии зороастризма. В его понимании мир представляет собой арену битвы между богом добра Агура-Маздой и богом зла Ариманом. Но более внимательное изучение священных текстов зороастризма показывает, что все-таки силы добра воспринимаются в нем

143
как субстанциальное основание мира, а зло — как соблазн, вызванный желанием противоположных сил основать свое царство. Более последовательно дуализм добра и зла был развит в учении манихейства, основанном другим персидским пророком Мани (217-276 г. н.э.), который пытался реформировать зороастризм, основываясь на идеях иудаизма и христианства. В представлении Мани в мире происходит битва сил света и тьмы, причем с переменным успехом. Но, в конечном итоге, добро все же одолеет зло. Начиная с 111-го в. н.э. дуализм в чистом виде не встречался. Появлялись лишь некоторые мотивы, метафорически трактовавшие мораль как схватку добра со злом. В этой связи можно снова вспомнить Ницше.

Однако простое этическое рассуждение показывает несостоятельность рассмотренной точки зрения. Добро и зло представляются полярными явлениями нашей жизни, но это не значит, что они — абсолютные полюса. Если абсолютное добро еще можно представить в качестве идеального состояния мира и человека, то существование абсолютного зла невозможно в силу его разрушительной природы. Такое зло неизбежно бы уничтожило само себя. Кроме того, добро и зло никак не могут быть равноценными силами. Это становится понятным хотя бы из такого простого факта, что добро всегда строило свою жизнь, не руководствуясь мотивами соперничества. Оно стремилось созидать, в то время как зло разрушало. То есть, в конечном итоге первичное действие проистекало от добрых сил, а зло лишь реагировало на уже существующую действительность.

Вторая точка зрения может быть обозначена как моральный релятивизм. Ее можно охарактеризовать как более умеренную, не придающую человеческим конфликтам характер мировой битвы. Она полагает, что между добром и злом нет абсолютного различия. То, что иногда кажется нам их схваткой, может запросто оказаться противоборством различных представлений о благе. Более того, экстремальный вариант релятивизма утверждает, что добро и зло — суть одно и то же, и различаются они только в зависимости от взгляда каждого конкретного человека или сложившейся ситуации. Например, убийство — несомненный пример зла, но убийство на войне, во имя спасения своей Родины большинством людей станет прославляться как добрый поступок. Отсюда соотношение добра и зла в мире напрямую

зависит от количества мнений, оценивающих нравственное состояние общества.

Как теоретическая программа релятивизм родился в античной софистике и был развит в философии скептиков — современников стоиков и эпикурейцев. Новый импульс он получил в просвещенческих учениях, защищавших право человека на личное счастье, а также в философии прагматизма. Критика данного взгляда нами уже была проведена в пункте, где доказывалось объективное значение добра. В данном случае мы только обратим внимание на следующий аспект. Если одно и то же явление в зависимости от ситуации может быть названо добрым или злым, то какая реальность лежит за этими характеристиками? В таком случае мы должны спросить; что именно в данной ситуации делает явление добрым, а в другой его же — вредным? В итоге мы будем вынуждены сформулировать некий абсолютный критерий, общий для всех возможных ситуаций, который будет считаться добром. Если же продолжать упорствовать, настаивая на радикальной относительности добра и зла, то закономерным итогом было бы вообще отказаться от этих понятий, заменив их иными, например выгодой, личной пользой или чем-то еще. Но это будет означать, что мы покидаем пределы этики и переходим в мир прагматического расчета, который находит свое описание в ряде социальных наук.

Наконец, последняя точка зрения встречалась в нравственной философии чаще всего. Ее принято называть «онтологической концепцией»; от древнегреческого слова «онтос» (сущее). Находясь на ее позициях, следует утверждать, что реально (онтологически) в мире существует только добро. Зло — это всего лишь недостаток добра, пародия на него, паразитирование на нем. Зло действует в мире, но оно не укоренено бытийственно и полностью зависит от слабости или непоследовательности воли к добру. Этот оригинальный взгляд на мир связывают с именем великого отца церкви Августина Блаженного. На самом деле она присуща всем религиозным и светским концепциям, склонным к отождествлению добра и бытия. У Августина получается следующая картина: зло проистекает от недостатка добра, когда человек, вместо того, чтобы любить Бога и следовать Его заповедям, любит материальный мир и следует своей похоти. Бог допускает зло, т.е. допускает наше своеволие, чтобы оно еще больше оттеняло добро. Августин подтверждает свое учение метафизическим положением: человеческое несовер-

145
шенство происходит из «ничто», того, из которого Господь сотворил мир. Момент этого «ничто» есть онтологическая пустота в добре, из которой произрастает грех и зло.

Учение Августина замечательно своей проницательностью и нравственным оптимизмом. Но у него находится много критиков, особенно из стана атеистов. Что это значит: зло — небытие, ничто? Разве зло — это не вполне реальная воля людей, оборачивающаяся не менее реальными поступками? В нашем мире зло научилось творить такие вещи, которые, пожалуй, не под силу доброй воле. Мировые войны, тоталитарные государства, международные преступные синдикаты — все это позволило даже некоторым христианским теологам сомневаться: не допустил ли Бог возможности злу становиться онтологическим? Но ведь Августин имел в виду другое. «Небытие» зла он понимал, главным образом, в антропологическом смысле, как разрушение личности. Эту мысль нам приходилось повторять уже несколько раз. Человек, творящий зло или потворствующий ему, разрушается сам как индивидуальность и закрывает себе путь к налаживанию нормальных отношений с окружающими. Наконец, он перестает существовать физически, ибо век поджигателей войн, организаторов преступных группировок или массовых репрессий, как правило, был не долгим.

Как бы мы ни относились к мнению Августина, следует признать, что ему удалось чрезвычайно точно указать основные характеристики зла. Перечислим их еще раз:

— разрушительное воздействие на личность, ведущее ее к одиночеству, болезням, деградации, нередко безумию и в итоге к смерти;

— паразитирование на добре, использование его слабостей в своих целях;

— двуличность, скрытность, стремление выдать себя за добро путем обмана, приписывания себе благих помыслов и мнимых заслуг;

— соблазнение добра путем порождения в нем сомнения в правильности избранного пути; обещание скорейших благ и выгод;

— момент шутовства: иронизирование над благими помыслами, осмеяние прекрасных поступков, общее критичное убеждение относительно способностей людей приходить друг другу на помощь.

Это далеко не исчерпывающий перечень характеристик зла. Так или иначе, но мы в дальнейшем будем вынужде-

ны возвращаться к их различным интерпретациям. Если же подводить итог размышлениям о соотношении в мире добра и зла, то, на наш взгляд, представляется очевидным, что добро имеет изначальное и неоспоримое преимущество перед злом. Если бы зло было доминирующей тенденцией в развитии человечества, то оно уже давно прекратило бы свое существование. Даже в самых страшных условиях разгула ненависти людей спасала солидарность и взаимопомощь, дарившие не только возможность выжить, но и силы бороться. И нередко бесчеловечная сила жестокости отступала перед человеческой силой любви.

7.8. Человек между добром и злом

Но как рассуждения о соотношении в мире добра и зла возможно применить к нашей жизни? Ведь очевидно, что оба нравственных явления причудливо сочетаются не только в окружающей действительности, но и в нашей душе. И как раз драма бытия человека заключается в том, что он зачастую растерян, будучи не в состоянии разобраться, какие из его мотивов благие, а какие злобные?

Тем не менее, несмотря на растерянность, практически все люди живут и поступают согласно вполне определенным представлениям о добре. Кант выразил эту ситуацию посредством банального на первый взгляд афоризма: «Человек знает, что он должен делать». Действительно, мы понимаем, что ожидают от нас другие люди и знаем, в каком мире мы бы хотели жить сами. Но здесь возникает вопрос: насколько мы способны осуществить добро своим поведением? Если мы настаиваем на его абсолютном значении, то как его можно обрести в нескольких поступках? А если его нельзя обрести, то какой же смысл от такого добра?

Подобное возражение Аристотель адресовал своему наставнику Платону. Согласно его убеждению, представление о добре как абсолютной космической идее ничего не дает нам для жизни, где требуется найти четкий критерий добродетели для реального поведения. Но дело в том, что моральный абсолютизм, представленный не только платонизмом, но и, например, христианской этикой, никогда и не настаивал на том, что совершенное добро можно обрести посредством обычного поведения. Более того, считать, что мы на это способны — означает питать в себе слишком высокие,
147
непозволительные амбиции. Такая позиция, требующая совершенства от каждого поступка, неизбежно приводит к разрыву с окружающим миром и неверию в возможности морали. При этом человек, желающий немедленно установить райское состояние на земле, склонен предъявлять слишком завышенные требования к окружающим и жестоко осуждать людей за их неисполнение.

Человек является несовершенным существом, принципиально неспособным творить чистое, совершенное добро, Даже самые жертвенные поступки могут иметь отдаленные неблагоприятные последствия и, напротив, злые поступки, как правило, имеют побочные добрые последствия. Но это опять же не доказывает правоту морального релятивизма. Абсолютный смысл добра состоит не в том, что оно реально торжествует где-то на земле, а в том, что оно существует как самый высокий ориентир нашей жизни, придающий ей смысл. И стремление к его обретению требует серьезно продумывать и по возможности минимизировать отрицательные последствия наших решений. Конечно, одним действием мы не осуществим идеал блага, но в моральной философии речь идет не только о поступках, но о целых жизненных программах, которые могут быть реализованы в течение длительного времени. Некоторые из них мы упоминали в связи с историей этики. Следуя подобным системам нравственных представлений, можно существенно преобразить свою жизнь и превратить ее в дорогу если не к совершенному, но все же к наивысшему счастью, доступному человеку на земле.

Этика настаивает на том, что положение человека между добром и злом нельзя понимать как раз и навсегда определенное. Если мы удовлетворимся наличным существованием, это будет означать, что мы соглашаемся с действием зла в мире, ограничивающим добрые побуждения. Человек с точки зрения моральной философии — это личность, находящаяся в процессе постоянного движения от эгоистических мотивов к добродетельной жизни.

7.9. Нравственный прогресс

Но если человек — это постоянно развивающееся существо, чья моральность выражена в стремлении посредством своей жизни реализовать высшие нравственные ценности,

возможно ли то же самое сказать в отношении всего человечества? Справедливо ли будет утверждать, что сообщество людей неуклонно развивается в сторону торжества добродетели? Здесь мы сталкиваемся со сложной проблемой нравственного прогресса. Разумеется, выше речь шла лишь о желаемом движении, которого требует от себя человек, недовольный своим нравственным состоянием. Так может ли желаемое стать действительным в масштабах всего человечества?

Для обсуждения этого вопроса необходимо кратко затронуть его историю. Идея линейного развития общества впервые появилась в христианстве. Согласно его мировоззрению, история движется от Первого до Второго пришествия Христа. В дохристианскую эпоху античной философии считалось, что история движется по кругу. Однако христианское представление было склонно оценивать линейное развитие человечества как регресс: чем ближе оно находится ко Второму пришествию, тем глубже погружается в пучину греха. Мысль о прогрессе как необратимом развитии, дающем качественное улучшение состояния человеческого общества, закрепилась в философии эпохи Просвещения. В частности, убежденными прогрессистами были Кант, Фихте, Гегель. Для них, как и для большинства предшественников, прогресс науки был неотделим от прогресса моральности. По их мнению, познание и совершенствование жизни — единый род деятельности.

В настоящее время мы можем утверждать, что прогресс науки и технологии в современном мире развивается огромными темпами. Еще 30 лет назад трудно было представить многие технические новинки, окружающие нас теперь. Но справедливо ли будет утверждать то же самое относительно нравственного прогресса? Можно ли сказать, что человечество в ходе своего исторического движения становится добрее, гуманнее, милосерднее?

Поиск ответа на этот вопрос приводит нас к парадоксальным суждениям. С одной стороны, XX в. явил нам невиданный доселе разгул зла. Мировые войны, геноцид целых народов, массовые репрессии, проводимые тоталитарными государствами, появление и применение оружия массового уничтожения, биологические и социальные эксперименты на людях. Осмысляя страшную картину, сложившуюся в середине XX в., один философ сказал, что после появления концентрационного лагеря «Освенцим» надо раз и навсегда
149
прекратить все разговоры о морали. Но есть и другая сторона истории, позволяющая увидеть ростки нравственного прогресса. Рассмотрим ситуацию двухсотлетней давности. В то время право властей прибегать к смертной казни, войне и другим формам насилия считалось неоспоримым, в некоторых странах сохранялось и даже процветало рабство, продажа и перепродажа людей считалась нормальным положением дел, в обществе даже не могло быть и речи о половом, расовом и часто национальном равенстве. На се¬годняшний день, по крайней мере в странах, называющих себя цивилизованными, все эти явления признаны преступ¬ными. Большинство стран отказываются от смертной казни, подписывают антивоенные декларации, ведут программу по разоружению, принимают и соблюдают законы против различных форм дискриминации и ксенофобии, развива¬ют социальные программы. Кроме того, совершенствуются новые формы массовой коммуникации, позволяющие че¬ловеку почувствовать себя не одиноким в мире, найти себе единомышленников, попросить о помощи.

В размышлении о моральном прогрессе важно избежать крайностей. Надо понимать, что ситуация в мире с точки зрения места в нем нравственных ценностей всегда остает¬ся приблизительно одинаковой: люди вечно будут желать улучшения жизни и при этом будут недовольны, что его не происходит или оно происходит слишком медленно. С точ¬ки зрения этики можно отметить два важных аспекта в по¬нимании этой проблемы. Во-первых, не все философы оце¬нивали саму идею прогресса как оправданную с моральной точки зрения. Например, наши соотечественники Л. Н. Тол¬стой, Н. Ф. Федоров и Н. А. Бердяев отмечали: данная идея означает, что благоденствие потомков будет куплено ценой страданий отцов. Фактически она свидетельствует о пере¬мещении ответственности за состояние мира на будущие поколения. Получается, вместо того чтобы заботиться о на¬стоящем, мы уповаем на будущее и поэтому нередко склон¬ны приносить ему жертвы.

Во-вторых, какой бы ни была историческая ситуация, становится ли она лучше или хуже, этика призывает чело¬века вести себя достойно независимо от обстоятельств. Ни прогресс, ни регресс не должны существенно влиять на нашу решимость поступать добродетельно. Но если мы все-таки желаем, чтобы укреплялись моральные устои общества, мы должны заботиться в первую очередь о собственном нрав-
150
ственном совершенствовании и улучшении обстановки хотя бы в ближайшем окружении. Без нашего личного усилия никакие изменения к лучшему невозможны. И если нравственный прогресс всего человечества в силу неопределенности его критериев всегда останется сомнительным, то нравственное восхождение одного человека, поставившего перед собой такую цель, будет несомненным.
Контрольные вопросы

1. Что представляют собой добро и зло как категории этики?

2. Какое разделение добра обосновал Дж. Э. Мур?

3. Какие важнейшие понимания добра существовали в этике?

4. В чем основные различия между античной и христианской

5. Как в истории этики понималось зло и какие его виды выделялись?

6. Какие концепции соотношения добра и зла существовали в истории этики?

7. В чем заключаются причины существования зла в мире?

8. Можно ли согласиться с позицией эстетического аморализма Ф. Ницше?

9. Что такое «онтологическая концепция добра»?

10. Можно ли указать точные критерии нравственного прогресса?

В последние десятилетия исследователи добились заметных успехов в выявлении движущих сил добра и зла. Оказалось, например, что за вынесение моральных суждений ответственны определенные участки мозга.

Из окна кухни Эшли Олдридж, 19-летней матери двоих детей, был хорошо виден железнодорожный переезд, расположенный метрах в ста от ее дома на колесах в Оберне, штат Иллинойс.

Мужчину в инвалидной коляске она заметила, когда, закончив кормить малышей, стала мыть посуду. В какой-то момент, подняв глаза от раковины, Олдридж увидела, что коляска как вкопанная стоит на переезде – застряла. Человек звал на помощь, но мотоцикл, а потом две машины проехали мимо.

Олдридж выскочила на улицу. Раздался сигнал приближающегося поезда и лязг опускающегося шлагбаума, Эшли, как была, босиком, бросилась к переезду. От поезда, несшегося со скоростью 125 километров в час, ее отделяло меньше километра. Олдридж попыталась сдвинуть коляску с места – безрезультатно.

Тогда она схватила мужчину под мышки, чтобы приподнять, – тоже не получилось. Поезд, громыхая, приближался. Олдридж последним невероятным усилием выдернула мужчину из коляски, и они рухнули на насыпь. Через несколько мгновений поезд снес инвалидную коляску, еще с километр тащил по рельсам обломки.

Человека, которого Олдридж спасла тем сентябрьским днем 2015 года, она не знала. Ее героический поступок – пример того, что ученые называют крайним альтруизмом. Это свойство человеческой натуры, проявляющееся в самоотверженных действиях, направленных на помощь посторонним людям с риском для собственной жизни.

Неудивительно, что многие из таких героев работают в сферах, где готовность рисковать жизнью – часть профессии. Однако и среди людей самых обычных профессий есть те, кого отличает крайний альтруизм.

Победить страх, чтобы помочь попавшему в беду Юная Олдридж, мать двоих детей, бросилась к железнодорожному переезду, чтобы спасти человека, чью инвалидную коляску заклинило на путях. Она вытащила незнакомца из коляски за несколько секунд до того, как поезд разнес ее на куски. «Я не считаю себя героиней, – говорит Эшли, – я просто пришла на помощь. Если бы такое случилось с моим дедушкой, надеюсь, ему тоже кто-нибудь помог».

Сравните эти благородные поступки с ужасными преступлениями, которые тоже совершают люди: убийства, насилие, похищения детей, пытки… Вспомните, к примеру, кровавую бойню, устроенную в октябре 2017 года на фестивале музыки кантри в Лас-Вегасе: человек расстрелял толпу зрителей.

Через три недели после трагедии были опубликованы официальные данные о жертвах: 58 убитых и 546 раненых. Подобные случаи, конечно, можно назвать из ряда вон выходящими. И все же такое происходит нередко – вернее, достаточно часто для того, чтобы подтверждать мрачную истину: мы, люди, способны быть чудовищно безжалостными.

Крайние альтруисты и психопаты воплощают, соответственно, наши самые лучшие и самые худшие инстинкты. На одном краю морального спектра – способность к самопожертвованию, великодушие и другие благородные черты, на другом – эгоизм, склонность к насилию и разрушению.

Во время музыкального фестиваля в Лас-Вегасе Чавес и его девушка попали под обстрел. Когда Чавес увидел рядом с собой залитую кровью женщину, он помог незнакомке добраться до безопасного места, а потом заметил еще одну женщину – они были шапочно знакомы. «В ее глазах не было ничего, кроме ужаса», – вспоминает Чавес. Он помог этой женщине и еще нескольким людям, парализованным страхом, спастись.

Ученые предполагают: у людей стремление помогать друг другу развилось благодаря тому, что взаимопомощь в рамках больших социальных групп была критически важна для выживания. Однако, поскольку этим группам приходилось конкурировать за ресурсы, готовность калечить, а при необходимости – убивать соперников была, к сожалению, не менее важна.

«Мы – самые общественные животные на Земле, и мы же – самые жестокие, – говорит Джин Десети, специалист по нейросоциологии. – Мы двулики, потому что оба “лица” были необходимы нам для выживания».

В последние десятилетия исследователи добились заметных успехов в выявлении движущих сил добра и зла. Эти силы, похоже, связаны с одним и тем же важнейшим свойством нашей психики: эмпатией, то есть врожденной способностью представлять, что чувствует и переживает другой человек.

Ученые обнаружили, что именно эмпатия побуждает нас помогать тем, кто попал в беду. Исследования также показали, что в основе жестокого, психопатического и антиобщественного поведения лежит недостаток эмпатии, который, по всей видимости, объясняется сбоем в нейронных цепях.

Флетчер и еще двое мужчин пришли на помощь двум женщинам (одна из них была в хиджабе), на которых в вагоне пригородного поезда в Портленде набросился человек, выкрикивавший проклятия в адрес мусульман. Нападавший нанес ножевые удары всем троим. Двое скончались, а Флетчер, получивший глубокое ранение в шею, выжил.

По его словам, он пришел на помощь женщинам, не раздумывая, инстинктивно. В детстве у Мика была диагностирована легкая форма аутизма, он подвергался издевательствам со стороны сверстников, случалось, его и поколачивали. «Если мы нормальные члены общества, то должны быть готовы вступаться друг за друга», – говорит он.

До последнего времени считалось, что маленьких детей не заботит, хорошо или плохо окружающим их людям. Однако результаты недавних исследований показывают, что дети в возрасте до года уже способны к эмпатии.

В соответствующих исследованиях Мааян Давидов, психолог из Еврейского университета в Иерусалиме, и ее коллеги анализировали поведение младенцев, видящих, что кому-то рядом с ними плохо, – это мог быть плачущий ребенок, один из исследователей или мать, делающая вид, что очень расстроена.

Многие малыши до полугода реагируют на подобные раздражители: на их личиках появляется озабоченное выражение; некоторые совершают такие движения, словно хотят приблизиться к расстроенному человеку. У полуторагодовалых детей эмпатия часто проявляется в форме позитивного социального поведения: они обнимают расстроенного ребенка или дают ему игрушку.

Однако так поступают не все малыши. У немногих участников экспериментов со второго года жизни исследователи наблюдают так называемое активное пренебрежение окружающими. «Когда кто-то жаловался им, что ударился, – рассказывает психолог Каролин Зан-Вакслер из Университета Висконсина в Мэдисоне, – эти дети смеялись в ответ и говорили: “Надо быть осторожнее!” – причем не с сочувствием, а с осуждением».

Продолжая наблюдать за этими детьми в подростковом возрасте, Зан-Вакслер и ее коллега Со Юн Ри обнаружили, что они с большой вероятностью начинают демонстрировать склонность к антиобщественному поведению и попадать в неприятные ситуации.

По пути на работу (он зарабатывает на жизнь мытьем лодок) Рамирес спас сотрудника полиции Майами, по которому преступник вел огонь из автоматической винтовки. Уильям остановил свой автофургон, открыл дверь, чтобы страж порядка мог залезть в машину, и дал по газам. «Я не мог просто проехать мимо», – пожимает плечами Рамирес.

В ходе других исследований с помощью опросов была измерена «степень бессердечия» и недостаточного проявления эмоций у подростков (их спрашивали, например, испытывают ли они раскаяние после того, как сделают что-то плохое).

Подростки, у которых уровень так называемой бесчувственности-неэмоциональности высок, как правило, обнаруживают склонность к частым и сильным поведенческим расстройствам: например, они очень агрессивны в драках или совершают акты вандализма.

Исследователи также обнаружили, что некоторые из этих подростков, став взрослыми, совершают серьезные преступления: убийства, изнасилования, ограбления. А какие-то становятся законченным психопатами – людьми с холодным, расчетливым сердцем, способными не моргнув глазом совершать ужасные злодеяния.

Если недостаток эмпатии, являющийся базовой причиной психопатического поведения, начинает проявляться еще в младенчестве, можно ли говорить о том, что зло таится в генах? На этот вопрос нет однозначного ответа; здесь играют роль и природа, и воспитание. Наблюдения за близнецами показали, что бесчувственность-неэмоциональность, которая бывает у некоторых детей, во многом определяется унаследованными от родителей генами.

Однако исследование, в рамках которого ученые наблюдали за 561 ребенком, рожденным матерями, отличавшимися антиобщественным поведением, доказало, что дети, живущие в приемных семьях, где царит теплая и доброжелательная атмосфера, менее склонны к проявлению бесчувственности-неэмоциональности, чем те, которые живут в неблагополучных семьях.

Дети с генетической предрасположенностью к сложностям с эмпатией, зачастую, можно сказать, обречены. «Ребенок, который не проявляет любви и привязанности, обычно свойственных детям, будет вызывать у окружающих иную реакцию, чем ребенок более покладистый и чуткий, – делится наблюдениями Эсси Вайдинг, психолог из лондонского Университетского колледжа.

– И многие из таких детей, разумеется, живут со своими биологическими родителями, так что им нередко не везет дважды: не только с генами, но еще и с семьей, где отец с матерью менее подготовлены к выполнению родительских обязанностей или сами испытывают проблемы с эмпатией».

Финеас Кейдж и лобная доля

В 1848 году Кейдж, строитель железной дороги (вверху), выжил после взрыва, хотя сильно пострадал: левую лобную долю его мозга проткнуло железным прутом. Выздоровев, из дружелюбного и вежливого человека он превратился в черствого и безразличного.

А вот пример из современной жизни одного канадца: в лобной доле у него образовалась доброкачественная опухоль, и, когда ему ее удалили, его жена сказала хирургам: «Спасибо, что вернули мне мужа». Снимки МРТ (внизу) показывают, как выглядел его мозг до и после операции. Такие случаи помогают понять, как определенные участки мозга управляют нашим поведением.

…Пожарные делали все, что было в их силах, чтобы спасти шестерых детей Мика и Мейрид Филпотт из объятого огнем дома в Дерби (Великобритания) ранним утром 11 мая 2012 года. Но, когда им наконец удалось добраться до второго этажа, где спали дети, в живых оставался только один мальчик. Через два дня в больнице скончался и он. Полиция заподозрила умышленный поджог.

Жители Дерби собрали деньги, чтобы помочь родителям погибших детей оплатить похороны. Мик Филпотт созвал пресс-конференцию. Он всхлипывал и вытирал глаза платком, который, однако, как ни странно, оставался сухим. Выходя из зала, Мик не устоял на ногах и рухнул на пол. А через 18 дней полиция арестовала Филпотта и его жену.

Следователи установили, что они вместе устроили поджог, чтобы обвинить в содеянном бывшую любовницу Мика. Суд признал их виновными в убийстве.

Притворное горе Филпотта и отсутствие раскаяния – черты, характерные для психопатов. Им свойственно пренебрежение к чувствам других людей, хотя они умеют притворяться, что испытывают те или иные эмоции. «На самом деле им неведомы сочувствие, чувство вины или раскаяние, – объясняет Кент Кил, нейробиолог из организации MindResearchNetwork. – Эти люди просто не такие, как все мы».

Последние два десятка лет Кил занимается изучением природы этого различия, сканируя мозг заключенных. С 2007 года он вместе с коллегами обследовал более четырех тысяч преступников, фиксируя активность их мозга, а также определяя размеры различных его участков.

Обнаружилось, что у заключенных-психопатов наблюдается пониженная по сравнению со всеми прочими заключенными активность миндалевидного тела (участка мозга, играющего главную роль в формировании эмоций), когда они повторяют про себя эмоционально окрашенные слова, показанные им секундой ранее экспериментаторами, такие, как «скорбь» или «недовольство».

В ходе эксперимента, призванного протестировать способность к принятию морально-этических решений, исследователи просили заключенных оценить, насколько оскорбительными им представлялись мелькавшие на экране изображения – например, горящий ку-клукс-клановский крест или в кровь разбитое лицо. Несмотря на то что оценки психопатов не сильно отличались от тех, что давали другие заключенные, у них наблюдалась меньшая активность в участках мозга, ответственных за вынесение моральных суждений.

Кил утверждает, что у психопатов есть «неисправности» во взаимосвязанных областях мозга (в том числе в миндалевидном теле и орбито-фронтальной коре) – системе, которая участвует в формировании эмоций, принятии решений и отвечает за самоконтроль. «По сравнению с другими заключенными у людей, обладающих психопатическими чертами, в этих участках мозга, как правило, содержится на пять-семь процентов меньше серого вещества», – комментирует Кил.

По всей видимости, психопат компенсирует этот недостаток, используя другие участки мозга, чтобы сознательно моделировать то, что на самом деле относится к сфере эмоций. «Иначе говоря, психопаты должны думать о том, что хорошо и что плохо, тогда как все остальные люди чувствуют это».

Эбигейл Марш, психолог из Джорджтаунского университета, вспоминает: когда ей было 19 лет, она ехала на машине по мосту, и вдруг на дорогу перед ней выскочила собака. Девушка дернула руль, чтобы не сбить животное, потеряла управление, и машину вынесло на встречную полосу, где она и остановилась. У Марш не получалось завести двигатель, а выйти из машины она боялась.

Но вдруг, на ее счастье, один из автомобилей припарковался, из него вылез мужчина, перебежал дорогу и помог завести двигатель. «Он очень сильно рисковал, перебегая шоссе, – говорит Марш. – И рисковал жизнью он только потому, что просто хотел мне помочь. Что заставляет людей так поступать?»

Вскоре после того как Эбигейл начала работать в Джорджтаунском университете, ей пришло в голову, что альтруизм, продемонстрированный тем водителем на мосту, может быть в каком-то смысле полярной противоположностью психопатии. Марш начала искать необычайно добрых людей, чтобы попросить их стать участниками исследования. Идеальным вариантом оказались добровольные доноры почек – люди, решившиеся пожертвовать почку незнакомому человеку.

Аттар, хирург-ортопед из Чикаго, ездил добровольцем в Ирак, Иорданию и Сирию, чтобы лечить людей, пострадавших в зонах боевых действий. Спасая других, он, как и все крайние альтруисты, не придает значения тому, что рискует собственной жизнью. Во время осады Алеппо в 2016 году Аттар покинул город последним из американских врачей.

Марш и ее коллеги пригласили 19 доноров со всей страны. Ученые показывали каждому участнику серию черно-белых фотографий, изображающих человеческие лица: на одних был написан страх, на других – злоба, а третьи ничего не выражали; тем временем мозг участников эксперимента сканировали томографом, определяя активность и структуру органа.

Когда доноры видели испуганные лица, в миндалевидном теле правых полушарий их мозга наблюдалась более выраженная активность, чем у представителей контрольной группы. Кроме того, исследователи обнаружили, что эти самые правые миндалевидные тела были у них в среднем на восемь процентов больше. Такие же исследования, проводимые ранее с психопатами, дали противоположные результаты: миндалевидные тела у тех были меньше и проявляли меньшую активность, чем у представителей контрольной группы.

«Испуганное лицо пробуждает озабоченность и тревогу. Если это выражение не вызывает у вас реакции, то, скорее всего, вы неспособны переживать за других, – поясняет Марш. – И альтруисты, каковыми являются доноры почек, похоже, очень чувствительны к негативным переживаниям других людей. Может быть, отчасти это объясняется тем, что миндалевидные тела у них больше, чем у многих из нас».

Большинство людей не являются ни крайними альтруистами, ни психопатами и не совершают актов насилия. Тем не менее во всем мире известно такое явление, как геноцид – организованные массовые убийства, которые требуют соучастия или как минимум невмешательства множества людей.

В истории человечества не раз случалось так, что социальные группы, объединенные по этническому, национальному, расовому или религиозному принципу, устраивали истребление других групп людей. Нацисты в Германии, красные кхмеры в Камбодже, экстремисты из племени хуту в Руанде, террористы запрещенной в России ИГИЛ.

Почему замолкает голос совести, станет отчасти понятно, если вспомнить эксперименты, проведенные в 1960-е годы в Йельском университете психологом Стэнли Милгрэмом. Участников просили посылать разряд тока человеку, находящемуся в другой комнате, если тот неправильно отвечал на вопросы, причем с каждым неверным ответом электрический импульс становился сильнее.

Поощряемые ассистентом экспериментатора в белом лабораторном халате, испытуемые часто доводили уровень напряжения до опасных величин. На самом деле ударов током никто не получал, и крики боли, слышные участникам эксперимента, были записаны заранее, но узнавали они об этом только впоследствии. Исследование показало, что, по словам Милгрэма, «взрослые люди демонстрируют полнейшую готовность идти практически на что угодно, подчиняясь тем, кто обладает властью».

Грегори Стэнтон, основатель некоммерческой организации GenocideWatch, чья цель – предотвращение массовых убийств, выделил стадии, после прохождения которых в целом приличные люди могут начать убивать. Одну из групп общества определяют как «чужую» и заявляют, что она представляет угрозу. Затем следует дискриминация: лидеры начинают называть своих жертв «недочеловеками», «низшей расой» – подрывая, таким образом, способность своих последователей испытывать к ним эмпатию.

Со временем общество поляризуется. «Организаторы будущего геноцида заявляют: “Если вы не с нами, то вы против нас”», – говорит Стэнтон. После этого начинается стадия подготовки: организаторы составляют расстрельные списки, запасают оружие и расписывают план действий. Представителей «чужой» группы иногда сгоняют в гетто или концентрационные лагеря. Затем начинается бойня.

Многие ее участники так никогда и не испытывают раскаяния – не потому, что неспособны к нему, подобно убийцам-психопатам, а потому, что находят способы дать убийствам логичное оправдание.

Исследователь природы геноцида Джеймс Уоллер вспоминает, как получил представление об этой «поразительной способности человеческого разума находить смысл в самых ужасных поступках и оправдывать их», когда проводил опрос нескольких десятков мужчин из племени хуту, осужденных за зверские преступления во время геноцида.

Некоторые из них до смерти забивали детей. А объясняли они это, по словам Уоллера, так: «Если бы я не поступил так, эти дети выросли бы и вернулись бы, чтобы убить меня. То, что я сделал, было необходимо для того, чтобы мой народ выжил».

Сью Клиболд и Кони Сандерс

Клиболд (слева) – мать Дилана Клиболда, одного из двух подростков, совершивших в 1999 году массовое убийство в школе «Колумбайн» (штат Колорадо). Она написала о пережитом книгу «Расплата матери», а всю прибыль от продаж передает благотворительным организациям, которые помогают душевнобольным. Сью Клиболд стала кем-то вроде второй матери для Сандерс (справа), чей отец погиб во время стрельбы в школе.

Много лет Сандерс ненавидела Клиболд за то, что та вырастила сына-убийцу. Но впоследствии, когда ее собственные дети достигли подросткового возраста, она ощутила сочувствие к Сью. «Если и есть человек, чье горе больше моего, то это она», – говорит Сандерс. Женщины (фото сделано на кладбище «Олинджер-Чепел-Хилл» во время церемонии памяти жертв бойни) смогли стать очень близкими людьми.

Словом, наша способность к сопереживанию и состраданию, возможно, и является врожденной, но это не значит, что ее нельзя подавить. То же относится и к тенденции превращения в опасного для общества психопата: если она проявляется в детстве, еще не все потеряно. Исследования, проводившиеся в последние годы, показали: зло можно подавить в зародыше, а наши позитивные социальные инстинкты – укрепить.

Возможность не дать склонным к насилию подросткам вырасти в закоренелых преступников изучали в Мендотском реабилитационном центре для несовершеннолетних (штат Висконсин). В это заведение направляют подростков, совершивших серьезные преступления, однако обстановка здесь больше напоминает психиатрическую больницу, чем тюрьму. У попавших сюда молодых людей обычно за плечами солидный стаж преступной жизни. «Они, по сути, выпали из человеческого общества – ни к кому не привязаны и ко всем враждебны», – рассказывает Майкл Колдуэлл, старший психолог Центра.

В Центре пытаются установить контакт с этими ребятами: несмотря на их агрессивное антиобщественное поведение, сотрудники общаются с ними спокойно и мягко. Каждый день поведение подростков оценивается. Если они вели себя хорошо, на следующий день им дают некоторые поблажки – например, возможность поиграть в видеоигры. Если получили плохие баллы – например, из-за того, что подрались, то теряют эти привилегии.

Подчеркнем: акцент делается не на наказание, а на поощрение – это отличает Мендотский центр от большинства исправительных учреждений. Со временем, рассказывает директор центра Грег Ван Риброук, подростки начинают вести себя лучше. Их бесчувственность-неэмоциональность сглаживается. Обретенная способность держать себя в руках и противиться тяге к насилию, похоже, сохраняется у этих ребят и за стенами Мендотского центра.

Как показывает статистика, подростки, побывавшие здесь, в срок от двух до шести лет после выхода на свободу реже совершают преступления, и если совершают, то не такие жестокие, как их сверстники, отбывавшие наказание в других местах. «Мы не волшебники, – говорит Ван Риброук, – однако мы, по сути, создали систему, которая оценивает тот взгляд на мир, который разделяют эти молодые люди, и пытается последовательно изменить его».

Подростковый лечебный центр Мендота

В этом исправительном учреждении для несовершеннолетних нарушителей закона в штате Висконсин действует программа, помогающая многим из них не превратиться в закоренелых преступников. Каждый день, в зависимости от того, как будут себя вести, подростки могут заработать или, наоборот, потерять некоторые поблажки на завтра – например, возможность играть в видеоигры. На фото: юноша держит график своих средних баллов за неделю, полученных в течение года.

Исследователи выяснили: часть нашего разума, отвечающая за взаимоотношения с окружающими, обладает определенной гибкостью даже у взрослых, а значит, нас тоже можно приучить быть добрее и благороднее. Таня Зингер, специалист по социальной нейробиологии из Института Макса Планка в Лейпциге (Германия), была одной из первых, кто проводил исследования в этой области.

Они с коллегами выяснили, что эмпатия и сочувствие, способные приводить к позитивному социальному поведению, задействуют в мозге разные нейронные сети. Более того, эмпатическая реакция мозга при виде другого человека, испытывающего страдание, способна порой приводить к эмпатическому стрессу – состоянию, в котором наблюдающему чужую беду хочется отвернуться, чтобы не утратить ощущения собственного благополучия.

Зингер и ее коллеги исследовали действенность различных учебно-тренировочных методик, направленных на усиление сочувствия.То есть человеческого проявления, сочетающего понимание того, как плохо другому человеку, с желанием смягчить его боль.

Одна из таких методик, позаимствованная у буддистов, предусматривает медитацию участника эксперимента: тот должен представлять любимого человека и направлять на него свои тепло и доброту, постепенно распространяя эти чувства сначала на знакомых, потом – на незнакомцев и даже на врагов.

Исследования активности определенных участков мозга показали, что люди, практиковавшие такую медитацию в течение нескольких дней, демонстрируют более сочувственную реакцию, когда смотрят короткие видеофрагменты, запечатлевшие людей, которые испытывают душевные страдания, чем те, кого медитации не учили.

В другой раз Зингер и ее коллеги изучали действенность тренировки сочувствия для развития желания помогать другим с помощью компьютерной игры: персонаж пробирается по лабиринту в поисках сундука с сокровищами, открывая двери одну за другой. Но в лабиринте он оказывается не один: там за сокровищами охотится другой герой, и наш персонаж, по условиям игры, может открывать двери не только для себя, но и для него.

Исследователи обнаружили, что игроки, прошедшие тренировку сочувствия, демонстрировали большую склонность помогать другому персонажу – своего рода чужаку, – чем люди из контрольной группы.

Наша способность менять свой разум к лучшему, развивать альтруистичность сулит обществу замечательные перспективы. Одним из способов приблизить наступление светлого будущего, по убеждению Зингер, могло бы стать введение тренировки способности к сочувствию в качестве школьного предмета.

Это наш шанс получить более милосердный мир, в котором доброта, заложенная на уровне инстинкта, перестанет быть чем-то экстраординарным и сделается одним из отличительных признаков принадлежности к роду человеческому.