Точка зрения канта нравственное поведение людей

По мнению Бентама, ценность поведения определяется доставляемым им удовольствием («добродетель основывается на индивидуальной пользе и измеряется полезностью»). Назначение морали состоит в том, чтобы способствовать естественному стремлению людей испытывать наслаждение и избегать страданий, содействовать «наибольшему счастью (удовольствию) наибольшего числа людей».

Методологическое обоснование утилитаризму дал Дж. Ст. Милль. Его концепция (работа «Утилитаризм»,1863) направлена против кантовского ригоризма, абсолютизма и эгоизма. Милль считает, что нравственные чувства и принципы имеют опытное происхождение. Развитое нравственное чувство состоит в стремлении к достижению «наибольшей суммы общего счастья», т.к. в общественной жизни следует учитывать взаимные интересы.

В чем состоит универсальный моральный закон по мнению И.Канта?

Основным законом этики у Канта выступает категорический императив (формальное внутреннее повеление): поступай так, чтобы твой поступок мог стать нравственным образцом для всех.

Осознание нравственного долга следует отделять от чувственной эмпирической склонности к выполнению нравственного закона. Поступок будет моральным только в том случае, если он совершается единственно из уважения к нравственному закону. В случае конфликта между чувственной склонностью и нравственным законом Кант требует безусловного подчинения нравственному долгу.

Что является критерием нравственного поведения с точки зрения И.Канта?

И. Кант считал, что, себялюбие, изначально заключенное в чувственной природе человека, представляет собой « радикальное зло». Моральным эгоистом является тот, кто сосредоточивает все цели на самом себе, не видит никакой пользы ни в чем, кроме своей выгоды.

Всякая личность, по мнению Канта, есть самоцель и никогда не может рассматриваться как средства для осуществления каких-либо целей (даже для достижения всеобщего блага).

В чем суть принципа автономии морали И. Канта?

Кант вводит принцип автономии морали, согласно которому невозможно объяснить мораль, основываясь только на эмпирических предпосылках. Ни природное начало в человеке, ни его социальная основа не является источниками морали. Мораль заключает причину в самом себе, она самодостаточна.

Нравственный закон носит внеэмпирический характер. Он происходит из чистого разума. Быть добрым или злым – зависит от воли человека. Человеческая воля автономна, она определяется не внешними причинами, а внутренним законом.

Почему этика И. Канта характеризуется как деонтологическая?

Этику Канта можно назвать деонтологической (должное, нужное). В отличие от утилитаристских теорий, она оценивает действия исходя из мотивов, замысла, выбора средств для реализации действий.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском:

Лучшие изречения: Сдача сессии и защита диплома — страшная бессонница, которая потом кажется страшным сном. 7964 — | 6580 — или читать все.

193.124.117.139 © studopedia.ru Не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования. Есть нарушение авторского права? Напишите нам | Обратная связь.

Отключите adBlock!
и обновите страницу (F5)
очень нужно

Вопросам этики Кант посвятил философскую работу «Критика практического разума». По его мнению, в идеях чистый разум говорит свое последнее слово, а далее начинается область практического разума, область воли. Ввиду того, что мы должны быть нравственными существами, воля предписывает нам постулировать, считать познаваемыми некоторые вещи в себе, как, например, нашу свободу и Бога, и вот почему практический разум имеет первенство перед теоретическим; он признает познаваемым то, что для последнего только мыслимо. В силу того, что наша природа чувственна, законы воли обращаются к нам в виде приказаний; они бывают или субъективно-действительны (максимы, волевые мнения индивидуума), или объективно-действительны (обязательные предписания, императивы). Среди последних своей несокрушимой требовательностью выделяется категорический императив, повелевающий нам поступать нравственно, как бы ни влияли эти поступки на наше личное благополучие. Кант считает, что мы должны быть нравственными ради самой нравственности, добродетельными – ради самой добродетели; исполнение долга само по себе составляет цель хорошего поведения. Мало того, вполне нравственным может быть назван только такой человек, который совершает добро не вследствие счастливой склонности своей натуры, а исключительно из соображений долга; истинная нравственность скорее побеждает склонности, нежели идет с ними рука об руку, и в числе стимулов добродетельного поступка не должно быть природной склонности к таким поступкам.

Согласно идеям этики Канта, закон нравственности ни по своему происхождению, ни по своей сущности не зависит от опыта; он априорен и поэтому выражается только в виде формулы без всякого эмпирического содержания. Он гласит: «поступай так, чтобы принцип твоей воли всегда мог быть и принципом всеобщего законодательства». Этот категорический императив, не внушенный ни волей Бога, ни стремлением к счастью, а извлекаемый практическим разумом из своих собственных глубин, возможен только при предположении свободы и автономии нашей воля, и неопровержимый факт его существования дает человеку право смотреть на себя, как на свободного и самостоятельного деятеля; правда, свобода – идея, и реальность её не может быть доказана, но, во всяком случае, ее необходимо постулировать, в нее необходимо верить тому, кто хочет исполнить свой этический долг.

Иммануил Кант

Высшим идеалом человечества является соединение добродетели и счастья, но опять-таки не счастье должно быть целью и мотивом поведения, а добродетель. Однако Кант полагает, что этого разумного соотношения между блаженством и этикой можно ожидать только в потусторонней жизни, когда всесильное Божество сделает счастье неизменным спутником исполненного долга. Вера в осуществление этого идеала вызывает и веру в бытие Бога, и теология, таким образом, возможна только на моральной, но не на умозрительной почве. Вообще, основанием религии является мораль, и заповеди Бога – это законы нравственности, и наоборот. Религия отлична от морали лишь постольку, поскольку к понятию этического долга она присоединяет идею Бога, как морального законодателя. Если же исследовать те элементы религиозных верований, которые служат придатками к моральному ядру естественной и чистой веры, то надо будет прийти к заключению, что понимание религии вообще и христианства в частности должно быть строго-рационалистическим, что истинное служение Богу проявляется только в нравственном настроении и в таких же поступках.

Точка зрения канта нравственное поведение людей

Две вещи наполняют душу все новым и нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них, — звездное небо надо мной и моральный закон во мне.

Краткая биографическая справка.

Будущий мыслитель родился 22 апреля 1724 года в восточной части прусского королевства, в Кёнигсберге. В своих воспоминаниях о родителях, Кант писал, что “мои родители, происходя из сословия ремесленников, будучи людьми образцовой честности, нравственной благопристойности и порядочности, не оставив состояния (но также и долгов), дали мне воспитание, которое, если смотреть на него с моральной стороны, не могло быть лучше и за которое я, при каждом воспоминании о них, чувствую глубочайшую благодарность”. В 1740 году Иммануил стал студентом теологического факультета Кёнигсбергского университета, куда он поступил по настоянию родителей. А больше всего его интересовали естествознание, философия, математика.

С 1746 по 1755 г., после окончания университета служил домашним учителем. И только в 1755 Кант начинает преподавать в родном университете. Хотя это было не так просто. В соответствии с правилами ему пришлось защитить три диссертации в течении двух лет. Первая диссертация давала право на преподавательскую деятельность, вторя — звание приват-доцента. И третья — право на занятие должности экстраординарного профессора, которую он получил только в 1770 году.

С 1786 года Кант занимает должность ректора университета, а в 1788 г. переизбирается на второй срок.

Любимая поговорка Канта: “жить стоит главным образом для того, чтобы работать”. И когда по состоянию здоровья он в 1797 г. отказался от чтения лекций, а через несколько лет вовсе перестал заниматься научной деятельностью, он начал тяготиться своей жизнью.

Как утверждают его биографы, 12 февраля 1804 года с чувством облегчения и чуть ли не удовлетворения, великий философ ушёл из этого мира.

Оставленное Кантом наследие вот уже двести лет считается началом тех процессов, которые со временем изменили весь мир. Его критическая философия стала основой естественнонаучного материализма. Хотя в более зрелом возрасте он пришёл к выводу, что для объяснения процессов жизни только этого, как он называл — механистического представления, недостаточно, его теория уже стала жить своей жизнью.

Свобода с точки зрения философии Канта.

Центральная идея философии Канта — антитеза свободы и природы, прямое выражение постулируемой ею раздвоенности всего существующего на мир явлений, совокупность которых образует природу, и на его первооснову — мир “вещей в себе”, пребывающий по ту сторону категориальных определений природы. Необходимость, каузальные отношения, так же как и пространство, и время относятся лишь к миру явлений, мир “вещей в себе” свободен от этих определенностей и поэтому образует царство свободы — свободы от неумолимых законов природы. Таким образом, Кант с одной стороны, доказывает безусловную подчиненность явлений законам природы, строжайшему детерминизму, а с другой _ столь же решительно настаивает на том, что свобода- первое, довременное звено причинно- следственной цепи событий. Правда, существование этой изначальной свободы недоказуемо, она непознаваема, сверхчувственна, трансцендентна. Но если мы соглашаемся с тем, что существуют не только явления, но и “вещи в себе”, то, что вывод о наличии свободы становится вполне оправданным. Если же мы напротив отвергаем бытие “вещей в себе”, то мы отвергаем тем самым всякую возможность, ибо природный детерминизм не знает исключений.

Кант полагает, что его непоколебимое убеждение в существовании особой, принципиально отличной от эмпирической (природной) свободной причинности, т. е. необусловленного предшествующим временным рядом начала эмпирической каузальной последовательности, отнюдь не беспочвенно. У этого убеждения имеется, с одной стороны, космологическое, а с другой — этическое основание.

Тезис третьей космологической антиномии гласит: “ В мире существуют свободные причины”, а ее антитезис утверждает: “Нет никакой свободы, все есть природа”. Кант не считает антиномии принципиально неразрешимыми апориями. Одну из главных задач трансцендентального идеализма он видит не только в установлении, но и в положительном разрешении антиномий. Так, решение антиномии, абсолютно противопоставляющей необходимость и свободу, заключается в допущении, что ее антитезис относится к природе, а тезис — к сверхприродному миру “вещей в себе”. Принимая этот постулат, Кант утверждает: “ природа и свобода могут без противоречия быть приписаны одной и той же вещи, но в различном отношении: в одном случае — как явлению, в другом — как вещи самой по себе”.

Что же это за “вещь”, которая есть явление, безусловно определяемое необходимостью, и вместе с тем есть явление, безусловно определяемое необходимостью, и в месте с тем есть запредельная миру явлений , миру необходимости, “вещь в себе “ . Такой “вещью”, по учению Канта может быть только человеческое существо. Нравственное сознание присущее человеку, несмотря на совершаемые им ненравственные поступки (они как раз и указывают на наличие нравственного сознания), неопровержимо свидетельствуют о вменяемости человеческого индивида, его ответственности за свои поступки, а значит, и о его свободе. В этом смысле кант говорит о практическом (нравственном) доказательстве свободы воли. А это, в свою очередь, служит если не доказательством, то все же аргументом в пользу признания свободной космологической причинности, без которой едва ли была бы возможна свобода воли.

Итак, человек не свободен как явление природы, естественное существо, определяемое законами природы. Человек, говорит Кант, “ может быть сколь угодно изобретателен, но он не может навязать природе другие законы”. Он не свободен как чувственное существо, обусловленное своими восприятиями, переживаниями, страстями. Каждый поступок человека происходит в определенный момент времени, который необходимо обусловлен тем, что предшествует ему во времени. Следовательно, “в каждый момент времени, в который я действую, я никогда не бываю свободным”. Но есть лишь форма бытия явлений, Его нет в мире “вещей в себе”. Время идеально, оно — чувственное априорное созерцание, имеющее отношение лишь к чувственно воспринимающему миру. Именно идеальность времени делает возможной свободу.

Человек, поскольку он не только эмпирический индивидуум, то и трансцендентальный субъект, не подвержен необходимости и, следовательно, свободен. Было ошибочно полагать, что Кант пытается примирить, синтезировать эти противоположные, фактически несовместимые направления. Он ровно не согласен как с индетерминистами, так и с детерминистами. Первые игнорируют законы природы, которые не делают исключения ни для чего. Вторые — абсолютизируют необходимость, игнорируя то обстоятельство, что природа не есть единственная реальность. Поэтому Кант отвергает аргументы, как той, так и другой стороны. И лишь в своей трансцендентальности, человек выступает как разумное, разумно действующее, нравственное, свободное существо. Соответственно этому, и человеческая воля может быть правильно понята лишь с учетом двойственности всего существующего. Признание свободы воли отнюдь не равнозначно утверждению, что воля всегда свободна. Как и человек в целом, воля принадлежит двум мирам и поэтому характеризуется противоположными определениями. Кант разъясняет: “ одну и ту же волю в ее проявлении (в наблюдаемых поступках) можно мыслить, с одной стороны, как необходимо сообразующуюся с законом природы и постольку не свободную, с другой же стороны, как принадлежащую вещи в себе, стало быть, не подчиненную закону природы и потому как свободную.

Таким образом, Кант занимает своеобразную позицию в многовековом споре о свободе воли. Философы, отстаивающие свободу воли, обосновывали свое убеждение аргументами индетерминизма. Их противники, приверженцы детерминизма, доказывали, что свобода воли в принципе невозможна, ибо все явления, в том числе и волевые акты, представляют собой следствие определенных причин. Нравственное сознание присущее человеку, несмотря на совершаемые им ненравственные поступки (они как раз и указывают на наличие нравственного сознания), неопровержимо свидетельствуют о вменяемости человеческого индивида, его ответственности за свои поступки, а значит, и о его свободе. В этом смысле кант говорит о практическом (нравственном) доказательстве свободы воли. А это, в свою очередь, служит если не доказательством, то все же аргументом в пользу признания свободной космологической причинности, без которой едва ли была бы возможна свобода воли.

Кант не соглашается и с Х. Вольфом выдающимся последователем Лейбница, который, как справедливо отмечает В.А. Асмус полагал что “человек детерминирован в своем физическом поведении- поскольку он есть тело, но свободен в поведении психическом, поскольку он есть субъект”. Такая аргументация, от которой, кстати сказать, не был свободен и Кант в своей ”доктрической” период, теперь отвергается им самым решительным образом. Не называя Х Вольфа, Кант указывает, что представление будто бы мы в своих помыслах, желаниях, намерениях, в отличие от наших телесных состояний , свободны, есть “жалкая уловка, за которую кое-кто все еще готов ухватиться, полагая, будто таким мелочным педантизмом разрешается трудная проблема, над решением которой тщетно бились в течение тысячелетий. ”.В противовес Х. Вольфу и другим сторонникам указанной выше концепции Кант утверждает, что человек, поскольку он есть явление природы, равно определяется необходимостью и как объект, и как субъект. Следовательно, психические акты человеческого существа так же подвластны природному детерминизму, как и его физические состояния.

Мы видим, что Кант предельно заостряет постановку проблемы свободы. Человеческое существо оказывается в ситуации, которая, во всяком случае, на первый взгляд, представляется нереальной, невозможной. Человек свободен, утверждает Кант, лишь как трансцендентная “вещь в себе”, из чего, по-видимому, следует, что во всей своей эмпирической, реальной жизни он не свободен. Такой вывод был бы правильным, если бы Кант ограничивался одним лишь противопоставлением явлений и “вещей в себе”, реального и потустороннего. В действительности же Кант в известной мере снимает, преодолевает это противопоставление, поскольку, согласно его учению, человек как разумное существо, т.е. в той мере, в какой он действует разумно, находясь в рамках эмпирических обстоятельств, представляет собой не только явление, но свободно действующую “вещь в себе”.

Возможность такого сочетания эмпирического и трансцендентного, необходимости и свободы не стала еще предметом специального рассмотрения исследователей философии Канта. А между тем эта возможность со всей очевидностью выявляется в кантовском понимании разума. Кант, как известно, различает эмпирический и чистый разум. Свою вторую “ Критику. ” Кант, в отличие от “Критики чистого разума”, назвал “Критикой практического разума”, поскольку одной из ее главных задач было исследование возможности и действительности наряду с эмпирическим практическим разумом, существование которого не подлежит сомнению, чистого практического разума, который способен самоопределятся безотносительно к чувственным обстоятельствам.

Не следует думать, что согласно Канту, человек обладает двумя разумами, эмпирическим и чистым. Один и тот же человеческий разум выступает в двух ипостасях: эмпирической и умопостигаемой. И в этой последней форме, т. е. как чистый разум, он есть “вещь в себе”, которая существует и в повседневной жизни человека, поскольку он поступает разумно. Понятно поэтому следующее замечание Канта: » в конце концов, мы имеем дело с одним и тем же разумом, который должен иметь различие лишь в применении”.

Чистый разум, утверждает Кант, “присутствует и остается одинаковым во всех поступках человека при всех обстоятельствах времени, но сам он не находится во времени и не приобретает, например нового состояния, в котором он не находился раньше, он определяет состояние, но не определяется им”. Следовательно, чистый разум не есть явление, он не подчинен каким — либо условиям чувственности. Свобода есть порождение чистого разума, следствие присущей ему способности “самопроизвольно начинать ряд событий”. Речь идет об эмпирических событиях, которые вызваны априорным утверждением о существовании чистого разума, т.е. безотносительно к эмпирическим обстоятельствам.

Как же конкретно совершается свободное действие, инициируемое чистым разумом, который хотя и присущ живому, смертному индивиду, существует вне времени и пространства, из чего следует, что здесь нет места причинно-следственному отношению, предполагающему отношение во времени между “прежде” и “после”. Чистый разум инициирует свободные действия не как непосредственная, ближайшая причина (такое имеет место лишь в эмпирическом казуальном ряду), а как определенный “образ мыслей”, духовный склад личности, ее нравственная ориентация. При такой постановке проблемы понятие трансцендентального субъекта свободной воли в значительной мере утрачивает мистический привкус. Чистый разум, т.е. разум, свободный от чувственных побуждений, эгоистических пристрастий, предубеждений, оказывается общественным сознанием, общественным разумом. В понятии чистого разума преодолевается противопоставление личного общественному, т. е. личное, природа которого социальна, возвышается до уровня, определяемого собственной природой. Такое возвышение не есть, конечно, устранение личного в частности стремления к счастью, Речь идет лишь о подчинении личных стремлений нравственному закону. Нельзя поэтому согласиться с другими исследователями философии Канта, которые отказываются видеть в кантовском понятии свободы его социальные, т.е. по существу эмпирические интенции, заблуждается, например, Г. Шульете, утверждающий в противовес Канту: ”Я знаю лишь свободу тела. Я воспринимаю ее, ощущая свое тело, передвигаясь, заботясь о своей жизни, продолжая ее. Я постигаю свободу вследствие страха ее потерять. Эту свободу Кант не может мыслить”. Между тем Кант вовсе не исключает из сферы свободы телесные действия, если они инициированы разумом. Он не отрицает и свободы как источника поступков, противных нравственности.

Еще более конкретное представление о трансцендентально-идеалистическом понимании свободы воли, проявляющейся в поступках эмпирического, т.е. подчиненного законам природы человеческого существа, дают положения Канта о фундаментальном значении идеи свободы. Напомню, что тремя основными, неискоренимыми идеями чистого разума являются, идея бессмертия человеческой души, идея свободы и идея Бога. Кант называет эти идеи регулятивными принципами, указывая тем самым на их роль в поведении людей, в формировании их менталитета. В этой троице основных идей чистого разума идее свободы принадлежит, по существу, определяющая, ведущая роль, ибо познание бытия Бога и личного бессмертия предлагает выбор между противоположными убеждениями, что немыслимо без свободы воли. Понятно поэтому категорическое утверждение Канта: “Каждое существо, которое не может поступать иначе, как руководствуясь идеей свободы, именно поэтому в практическом отношении действительно свободно. ”.

Таким образом, идея свободы как сущностное содержание чистого разума, а не просто как убеждение, мнение отдельных индивидов, это идея, осознаваемая человеком во всем ее значении, нравственно освобождает, нравственно преображает эмпирическое человеческое существование. Не может быть более высокой оценки свободы, чем та, которая дана Кантом:” идея свободы делает меня членом постигаемого мира”. Это значит, что, по меньшей мере, в сфере нравственности существует переход из мира явлений в мир “вещей в себе”. Это возвышение эмпирического индивида до общечеловеческого трансцендентального субъекта, который Фихте, продолжая учение Канта, назвал абсолютным субъектом.

А. Фулье, французский философ позитивистского склада, пытавшийся с “реалистических” позиций интерпретировать учение Канта о свободе писал, что человеку внутренне свойственны идеи, которым присуща “аристотелевская способность или сила”. И, поскольку идеи суть силы”, они определяют наши поступки. Среди многочисленных идей Фулье выделяет идею свободы, подчеркивая ее утверждение в сознании каждого человека: «Мы являемся на свет с инстинктом свободы”. Однако, несмотря на попытку глубинного постижения и, так сказать, субстанциального обоснования кантовского учения об идеях, Фулье практически объединяет это учение, так как он игнорирует основную характеристику чистого разума как общественного, общечеловеческого сознания: только в этом качестве разум может быть действительно высшей инстанцией.

Воля, учит Кант, есть практический разум, свободная или чистая воля есть чистый практический разум. Все учения Канта о чистом практическом разуме с необходимостью приводить к заключению, что “воля есть способность выбирать только то, что разум независимо от склонностей признает практически необходимым, т.е. добрым”. Иными словами, “свободная воля и воля, подчиненная законам, — это одно и то же”. Разумеется, здесь имеются в виду законы нравственности: лишь подчиненные подчинение этим законам совместимо с действительной свободой воли.

Докантовские мыслители, начиная с первых христианских теологов и философов, обосновывали тезис о свободе воли, имея в виду источник первородного греха, морального падения человека вообще. Такое по существу негативистское понимание свободы воли превращало ее в нечто аналогичное тем порокам, которые считались вытекающими из нее. Кант, как мы видим, принципиально по-новому оценивает свободу воли, видя в ней, прежде всего глубинный, трансцендентальный источник нравственности. Животные не обладают волей, утверждает Кант. Человек же отличается от животного не только наличием воли, но и наличием свободной воли. Последняя также отличает человеческого индивида как личность от других человеческих индивидов. В своих посмертно опубликованных заметках Кант подытоживает этот ход мысли:” Вопрос, возможна ли свобода, по-видимому, совпадает с вопросом, является ли человек подлинной личностью”.

Тождество свободной воли с нравственным деянием — одно из важнейших положений трансцендентального идеализма Канта. Понятие чистого разума — основное в этой системе — имманентно содержит в себе идею свободной воли как доброй воли. Однако такая постановка проблемы свободно порождает немалые трудности, с которыми постоянно сталкивается Кант.

Существует не только добрая, но и недобрая воля, действия которой не являются следствием внешних, независимых от нее обстоятельств. Поскольку злая воля ответственна за свои акты, она свободна. И Кант, настаивая на том, что свободная воля — добрая воля не может избежать противоречия, которое он осознает и в определенной мере преодолевает в метафизике нравов. Я подчеркиваю — в определенной мере, так как кантовское решение этой проблемы не преодолевает всех трудностей и постоянно вызывает все новые и новые вопросы возражения.

Еще в 1888 г. в английском журнале “Mind” Г. Сиджвик опубликовал статью “Кантовская концепция свободной воли “, которая затем была включена им в книгу “Методы этики”, неоднократно переиздававшуюся. Кант, указывает Сиджвик, обосновывает принцип: свободная воля есть воля, сообразующаяся с нравственным законом. Однако, объясняя причины зла, Кант вынужден признавать наличие свободной воли, которая делает выбор вопреки категорическому императиву.

Н. Поттер, современный американский философ, анализируя статью Сиджвика и полемизируя с ним, тем не менее, признает, что у Канта действительно имеется двойственность в его понимании свободы, Но дает ли это основания для утверждения о наличии у Канта двух, по существу, несовместимых понятий свободы? Отвечая на этот вопрос, Поттер заявляет: “ В действительности Сиджвик заблуждается, у Канта нет двух различных концепций свободы. У него одна, единственная концепция свободы, по меньшей мере, в его поздних трудах. ”.

Ссылаясь на исследования американских кантоведов Л. Бека и Дж. Сильбера, Поттер приходит к выводу, что Кант разрешил указанное противоречие в “Метафизике нравов“ путем разграничения свободы и произвола. Это заключение требует существенного уточнения, Прежде всего, следует учесть, то, что у Канта отсутствует характерное, например, для Гегеля, противопоставление свободы и произвола. Произвол трактуется Кантом в основном положительно как произвольное действие. С этой точки зрения свобода воли предполагает произвол, включает его в себя, поскольку она невозможна без свободы выбора. Воля, рассматриваемая безотносительно к произволу вообще, лишена своих специфических характеристик. Такую волю, которая “ имеет в виду только закон и ничто иное, нельзя назвать ни свободной, ни несвободной. Следовательно, только произвол может быть назван свободным”, — пишет Кант.

Итак, простая ссылка на произвол, которой ограничиваются Поттер и некоторые другие исследователи-кантоведы, явно недостаточна для уяснения кантовского понимания недоброй воли, оказывающейся также свободной и поэтому ответственной за совершаемые ею поступки. Дело в том, что понятие произвола у Канта далеко не однозначно. Кант разграничивает свободный произвол, определяемый чистым разумом, и произвол, который в большей или меньшей мере подвержен воздействию эмпирического разума, эмоциям, различного рода склонностям. Эти воздействия, как бы ни были они значительны, не могут вполне определять человеческую волю, т.е. они не в силах устранить ни произвола, ни ответственности субъекта за совершаемые им недобрые действия. В этом смысле Кант утверждает. что “ человек как чувственно воспринимаемое существо обнаруживает на опыте способность делать выбор не только сообразно с законом, но и противно ему.” Еще определеннее говорит Кант об этом в статье “Религия в пределах только разума”: “. моральное зло должно возникнуть из свободы. склонность ко злу может укорениться только в моральной способности произвола”.

Таким образом, воля свободна, поскольку она согласна с нравственным законом, ибо это согласие и есть ее выбор, но она также свободна, когда вступает в противоречие с этим законом, так как и в этом случае, она делает вполне определенный выбор. Выбор, который делает воля, нельзя рассматривать как эмпирический, обусловленный каким либо предшествующим во времени состоянием, — в таком случае он не был произвольным, свободным, не был бы по существу выбором. Это значит, что и недобрая воля, поскольку она ответственна за свои акты, имеет свое основание не в ближайшем побудительном мотиве, а в разуме, конкретнее в определенном образе мыслей, противном нравственному сознанию. “Если человек, — говорит Кант, — в моральном смысле бывает или должен быть добрым или злым, то он сам себя должен сделать или делает таким. И то, и другое должно быть результатом его свободного произвола, иначе и то, и другое не могло бы быть вменено ему”.

Правильное понимание учения Канта о свободе должно в полной мере учесть его высказывания о первоначальных, объективных задатках, присущих человеческой природе. Это, прежде всего «задатки животности человека как живого существа”. К ним Кант относит всю жизнедеятельность живого организма, поскольку она совершается без участия разума и следовательно, несвободно. Таковы стремления к самосохранению, к продолжению рода, к жизни совместно с другими людьми. Задатки животности могут при известных условиях стать источником пороков, которые Кант называет скотскими: обжорство, похоть, дикое беззаконие. Задатки человечности предполагают наличие разума. К этим задаткам относится стремление человеческих индивидов добиваться признания своей ценности во мнении других. С этим связано желание добиваться превосходства над другими, честолюбие, соперничество, ревность. Из этих специфически человеческих задатков могут возникнуть такие пороки, как зависть, неблагодарность, злорадство, которые Кант называет пороками культуры.

Задатками личности Кант называет способность воспринимать уважение к моральному закону как сам по себе достаточный мотив произвола. Понятие личности совпадает, таким образом, с понятием нравственного субъекта

Приведенный краткий перечень задатков, присущих природе человека, указывает на то, что Кант в полной мере учитывает объективные определенности человеческого существа, определенности, которые в большей своей части характеризуют человека как явление природы, подчиненное ее законам. Естественно возникает вопрос: каково же место свободы, свободного произвола в жизни реального эмпирического человека? Вопрос этот постоянно ставиться Кантом, трудность его неустанно подчеркивается философом. Сошлюсь снова на посмертно опубликованные “ Размышления о метафизике”. Кант здесь подчеркивает: “Трудность в понимании свободы состоит в том, что субъект зависим и все-таки должен действовать независимо от других существ”. Но сколь бы ни было существенно, важно для каждого человеческого индивида все, что относится к его эмпирическому существованию, Кант полагает, что сущность и возможность человеческого существ могут быть правильно оценены лишь с точки зрения трансцендентальных идей чистого разума: свобода, бессмертие души, Бог.

Чтобы разрешить эту трудность можно, конечно, допустить, что человеческий индивид действует частью свободно, а частью несвободно. Кант категорически возражает против такого допущения: “Свобода не может быть частично Человек или совершенно свободен или вовсе не свободен. Может показаться, что приведенные выдержки не согласуются с идеями, обоснованными Кантом в его основных, опубликованных при жизни трудах. Однако такой вывод был бы заблуждением.

Суть дела заключается в том, что эмпирически субъект полностью подвластный законам природы, не является по Канту, действительным человеческим существом, личностью, подлинную сущность которой образует трансцендентальный субъект. Весьма показательно, что не только следование категорическому императиву, но и противные ему поступки предполагают выбор, т.е. трансцендентальный акт воли. Эмпирически субъект не делает выбора, ибо он не обладает свободой воли. В этом смысле понятие эмпирического субъекта является абстракцией, фиксирующей одну из сторон человеческой природы в отрыве от другой, определяющее ее стороны, какой, по учению Канта, является трансцендентальный субъект. Конечно, человеческое тело, возраст, болезни, наконец, смерть все это относится к эмпирическому субъекту. И Кант вовсе не игнорирует бренность индивидуального человеческого существования, анализу которого в значительной своей части посвящена его Антропология.

Трансцендентальная позиция Канта определяет его понимание природы человека. Традиционное философское воззрение на человеческую природу включало в себя представление об изначально существующей и в принципе неизменной определенности. Докантовские философы допускали возможность повреждения, извращения человеческой природы, стали в этой связи задачу восстановления ее естественной изначальной целостности. Никто из предшественников Канта не связывал понятие природы человека с его волей, свободой, произволом. Кант, следовательно, решительно пересматривает воззрения своих предшественников на природу человека. Для него она вовсе не есть изначально данная и в принципе неизменная сущность. «Здесь, пишет Кант, под природой человека подразумевается только субъективное основание применения его свободы вообще, которое предшествует всякому действию, воспринимаемому нашими чувствами». Совершенного очевидно, что эта новая концепция человеческой природы, радикально отличная от природы всех других живых существ, органически связана с кантовским понимание свободы как практического разума, благодаря которому личность сама формирует себя.

Список использованной литературы.

1. Кант И. Критика практического разума. Соч. Т.4(1). М.,1965. С. 423.

2. Кант И. Критика чистого разума. Соч. в 6-ти т. Т. 3 С. 94. М., 1966.

3. Кант И. Основы метафизики нравственности. Соч.Т.4(1).С.226. М.,1965

4. Кант И. Сочинения. Т. 3. С. 493.

5. Кант И. Метафизика нравов. Соч. Т. 4(2). С. 135.

6. Кант И. Трактаты и письма. М., 1980. С. 101

Каков нравственный императив Канта?

«Поступай так, чтобы стиль твоего поведения служил примером для подражания». то есть он может делать только то, с чем он согласился бы, если бы это делали все вокруг него. И. Кант определял максиму как некое суждение, которое связывает между собой цели человека и его поступки. Это субъективные взгляды на то, как следует себя вести, даже не столько взгляды, сколько принципы, убеждения. Категорический императив Канта предполагает, что следует иметь только те взгляды, которые нас устроят, если станут убеждениями для всех, кто нас окружает, для социума вообще. Категорический императив Канта – это нечто обязательное само по себе, критерий, которым можно определять нравственность поступков. При этом никакого значения не играет конкретная ситуация – все, что соответствует императиву, –нравственно. То, что предлагает Кант – это предложение разуму, а не чувствам, подобную оценку своих действий может произвести разум, сердце на такое не способно. Хотя познание человеком окружающего мира начинается с эмпирического, то есть с чувственных ощущений, оно неполно. Вернее, в деле познания природы этот способ достаточно хорош. Но чтобы судить о нравственном, нужно нечто иное. Так как, по мнению философа, законы нравственности нельзя вывести на основе собственного опыта. Кант считал, что категорический императив априорно заложен в сознании людей, что в свою очередь убеждает, что Бог существует

Кант отрицательно относился к мнимой морали, основанной на принципах полезности и приятности, на инстинкте, внешнем авторитете и на различного рода чувствах. Ни благоразумие, ни умение еще не составляют нравственности. Лишь такая воля, желающая добра ради него самого, а не ради чего-нибудь другого, есть чистая, или добрая, воля, имеющая цель сама в себе. Ее правило, или нравственный закон, не будучи обусловлен никакой внешней целью, есть категорический императив, выражающий абстрактную обязанность.

Кант призывает: определи себя сам, проникнись сознанием морального долга, следуй ему всегда и везде, сам отвечай за свои поступки. Такова квинтэссенция кантовской этики, строгой и бескомпромиссной. Именно долг перед человечеством и перед своей совестью заставляет нас вести себя нравственно.

Кант сформулировал моральный закон — нравственный императив: «поступай так, чтобы твое поведение могло стать всеобщим правилом». Он выдвинул идею о «вечном мире», основанном на экономической невыгодности и правовом запрете войны.

В философии Канта нравственное слияется с идеей религиозного, божественного. По Канту, согласно идеалу веры, церковь есть всеобщее и необходимое нравственное единение всех людей. Она представляет собой царство Божие на земле. С точки зрения религиозного развития человечества в истории, господство нравственного миропорядка в земной, чувственной жизни, есть высшее благо. При этом в опыте идеал церкви превращается в эмпирически объяснимые формы, выступившие в истории.

Отрицание божественного существования, согласно Канту, — полнейший абсурд.

Вопрос 17.

«Философствовать – это значит возрастать в своей человеческой сущности». – Как Вы можете это развить?

1 вариант На протяжении всей жизни люди развивают себя, пытаются стать всё совершеннее и совершеннее. Развивать в себе человека, это когда ты познаёшь этот мир не только в его материальных благах, но и в духовных ценностях. Философия прежде всего связана с душой и мировоззрением человека. Его взгляда на мир, его отношение к окружающим, его поведения в обществе. Это всё духовный мир человека. Определённое верование человека, поиски себя и смысла жизни. Это всё помогает развиваться как личность, найти себе место в этой жизни. Понять чего ты хочешь, что ты умеешь и с чем ты готов бороться, что бы достичь своей цели.

2 вариант Для меня — философствовать, это размышлять на любую тему, исходя из своих знаний, ощущений, принадлежности к религии, нравственными качествами, и интересом к данной теме. Предаются ей, конечно же, не все, но те, у кого есть жажда познания.. Всегда основной задачей человека было познать себя и мир. Познавая себя, человек узнавал о мире вокруг, а значит он «рос» в своей человеческой сущности.
Я думаю, что философствовать — это важный процесс для духовного развития. А развиваясь духовно, мы всегда «растём» и в глазах окружающих. Ведь душа, а значит и способность философствовать присуща только человеческой расе, да и то не всем ….. Философствуя, размышляя о жизни, познавая её законы и устройство, легче и интереснее жить. может, в тот момент, когда мы философствуем, наши Душа и Разум соединяются вместе, чтобы познать Мир, и в этот момент Сознание пусть на мгновение соединяется с божественными структурами Вселенной, с тем Домом, откуда Душа пришла на Землю.
Кстати,Вы заметили, что изначально мы размышляем и приходим к философствованию в большинстве случаев только из-за чего-то плохого. это Жизнь призывает нас задуматься о смысле и законах бытия, развиваться. Когда некоторые люди думают «ну почему же всё так плохо?» (Жизнь подталкивает их, как маленьких детей, чтобы они в скоротечной жизни оставили после себя положительный след для человечества, а не тлеющую плоть. А единственный способ подтолкнуть — неудача..). по сути философия — способ найти свой духовный Путь в Жизни, познать себя и Мир.

Вопрос 18. В чём вы видите причины «живучести» религии?

1 вариант Религия возникла в глубокой древности, еще в те времена, когда человек выделился из царства животных. Перед многочисленными и грозными явлениями природы человек сам себе казался бессильным, обреченным на произвол загадочных и непостижимых для него сил.

Причина «живучести» религий только в том, что человеку без веры в высшие силы не прожить. В мире нет и никогда не было полностью атеистического государства. Даже в Советском Союзе в официальную религию была превращена вера в партию и в «светлое будущее»(Это если не говорить о том, что работали монастыри, во время Великой Отечественной вновь были открыты церкви, а солдаты шли в бой и выкрикивали «За Сталина», предварительно перекрестившись)

Причина «живучести» религии в наше время — то, что она изображает мир таким, каким его хочет видеть человек — с бессмертием души и торжеством справедливости. Ну и, конечно, в традициях. Если человек впитал эту информацию с детства одновременно с тем, что 2*2=4, а предметы падают сверху вниз, надо приложить значительные усилия для самой мысли о необходимости пересмотра базовой информации.

Моё мнение — Люди просто очень боятся смерти, вот и все. Разуму тяжело смириться с мыслью, что он когда-то необратимо прекратит свое существование, но не думать об этом он не может. И чтобы защититься от этого всепоглощающего страха, люди испокон веков выдумывают себе варианты посмертного существования. Кто с участием богов, кто-то без, но это все одна и та же бесконечная история. Религии исчезнут вместе со страхом смерти, когда человечество откроет путь к индивидуальному бессмертию.

2 вариант Людям, пока они были первобытны, несведущи о мире и напуганы им, нужны были две вещи: защиты и объяснения. Чтобы защитить себя от превратностей и опасностей этой страшной жизни, им необходимы были некие СИЛЫ, которые можно призвать на помощь в случае чего, когда собственных сил и знаний не хватало. Поэтому люди придумали богов. Ну, а дальше так и пошло….

Кроме того, вера – способ не только защиты, но и облегчения существования. Ведь верить – легко и приятно. Думать сложнее. Жить «по правилам» — легко и приятно (особенно если внутренне их приемлешь). Анализировать, соответствуют ли именно эти правила именно тебе, обществу, в котором ты живешь, времени, в котором живешь – намного сложнее.

Надеяться на милость Божью – это здорово. А самому работать над своей судьбой – тяжело….

Кроме того, вера – психотерапевтична. Христианская вера (и православная – как часть ее) – это психотерапия для тех, кому тяжело – а сам не справляется, и это ежовые рукавицы для тех, кто сам себя контролировать неспособен, это коллективная поддержка для тех, кто в своем пути не уверен. Ведь это только в 20 веке психотерапия появилась отдельной научной и практической ветвью, до того ее функцию выполняла церковь.

Как это ни парадоксально, но религия обществу необходима. Любому. Как армия и полиция – без них люди жить не умеют. Не отдельно взятые люди, а вот именно общества в целом. Парадокс…Сами по себе люди еще как-то могут жить по совести, но вот собравшись в кучу…Увы… Религия — это сдерживающая сила. Люди слабы морально, и им это нужно – иначе перекусали бы друг друга. Все религии мира – это свод правил для народа, чего ему можно, и чего нельзя. Дисциплинирует.

Вопрос 19.В каком случае, по Платону, государство будет благоденствовать?

Совершенное государство по Платону обладает четырьмя доблестями: 1) мудростью, 2) мужеством, 3) благоразумием, 4) справедливостью.

Под «мудростью» Платон имеет в виду высшее знание. «Это искусство быть всегда на страже: им обладают те правители, которых мы недавно назвали совершенными стражами». Это знание принадлежит лишь немногим философам, которые и управляют государством. «Государство, основанное согласно природе, всецело было бы мудрым благодаря совсем небольшой части населения, которая стоит во главе и управляет, и ее знанию». Только философы должны управлять государством и только при их правлении государство будет благоденствовать.

«Мужество» — также привилегия немногих («Мужественным государство бывает лишь благодаря какой-то одной своей части»). «Мужество я считаю некой сохранностью, . что сохраняет определенное мнение об опасности, — что она такое и какова она». Мнение это по Платону обязательно должно соответствовать с законом государства.

Третья доблесть — благоразумие, в отличие от двух предыдущих, принадлежит всем членам государства. «Нечто вроде порядка — вот что такое благоразумие».

Наличие в государстве «справедливости» подготавливается и обуславливается «благоразумием». Благодаря самой справедливости каждый разряд общества и каждый отдельно взятый человек и получает для исполнения свое особое дело. «Это делание своего, вероятно, и есть справедливость».

Согласно Платону, справедливое и совершенное государство — это высшее из всего, что может существовать на Земле. Поэтому человек живет ради государства, а не государство — ради человека.

Вопрос 20. Этика Ф.Ницше: отношение к религии.

Фридрих Вильгельм Ницше (1844-1900) – знаменитый немецкий философ, оказавший значительное влияние на формирование таких философских направлений, как экзистенциализм и постмодернизм. Философия Ницше и его работы в этой области снискали ему славу парадоксального мыслителя. Отношение Ницше к религии было весьма и весьма критичным. Из-за своей жесткой критики христианской церкви он получил прозвище, под которым войдет в историю – «Антихрист». Для Ницше идея человека высшей расы, является неразрывной частью ниспровержения христианских ценностейи христианства как такового. Христианские ценности, согласно Ницше, несут безусловное зло, так как препятствуют созданию человека нового типа, что является безусловным добром. Показательны рассуждения Ницше о Боге. Ницше не отрицает религиозную природу человека вообще, в отличие скажем, от Маркса. С точки зрения Ницше образ Бога необходим человеку на определенном этапе его развития. В будущем бог не будет нужен. В будущем человек сам займет место на Олимпе, сместив оттуда старых и новых богов. Христианство, согласно Ницше, сеет в душах людей страх и неуверенность. Но весьма интересно то, что Ницше писал следующее: «Осуждая христианство, я не хотел бы быть не справедливым по отношению к родственной религии … к буддизму». По мнению Ницше: «Буддизм – это религия благородных и изысканных рас, достигших высшей степени духовности». Более всего в буддизме, привлекала Ницше отсутствие понятия «бога-творца». Ему была по душе замена понятия «избавление от греха» — на более осмысленное, буддийское «избавление от страданий».
В соответствии с буддийскими концепциями, Ницше создает философскую тему «переоценки ценностей». По сей день ее продолжают развивать многие ученые. Безусловно связаны между собой критика Ницше христианства и принципы, которые потом легли в основу фашистской идеологии.

10. Этическая теория Канта

10. Этическая теория Канта

В своей теории этики Кант утверждает примат практического разума над собственно теоретическим, главенство деятельности над познанием. Но что такое «практическое»? В широком смысле слова в практическую сферу своего учения он относит этику, учение о государстве и праве, философию истории и религии, антропологию. Но узкий смысл термина «практический» неотъемлем от понятия разума, и практический разум у Канта — это разум законодательствующий, а значит, создающий принципы и правила морального поведения. В «Критике практического разума» излагается теория этики, причем «практическое есть все то, что возможно благодаря свободе» (11, т. 3, стр. 658). «Практический разум» Канта в своей основе — это тот же самый разум, который в «Критике чистого разума» был теоретическим, но теперь иначе, чем прежде, применяется. Правда, по Канту, он перерастает в волю, производящую выбор и действия личности, согласно ее моральным понятиям. Но вместе с тем это все-таки разум, только обособившийся от своего прежнего применения, так как «практика» Канта в принципе не опирается на познание, потому что оно не в состоянии ничем ей помочь.

Примат практики у Канта означает первенство по значению для человека вопросов моральности поведения над вопросами научного познания. Вырабатывая принцип этого примата, Кант усвоил руссоистский мотив о независимости нравственного содержания личности от ее образования и сословного воспитания. Причем у Канта теоретическое познание самое большее в состоянии подтолкнуть моральную мысль человека к активности. С другой стороны, у него возникает надежда, что в сфере морального действия человеку удастся сомкнуться с трансцендентным, приобщиться к его содержанию (см. 11, т. 4, ч. 1, стр. 436).

Этика — главная часть философии Канта. Именно с размышлений над антиномиями, и в том числе над антиномией свободы, важной как раз для решения проблем этики, началось становление его «критицизма». «В центре кантовской философии стоит человек, его достоинство и его судьба» (52, стр. 65). «Докритический» Кант, вслед за Шефтсбери и Руссо, высказывался за этику чувства, но потом стал строить мораль на принципах антологической двойственности человека, рационализма и антинатурализма. Его этика устремлена на должное, а не на сущее, она автономна и априорна. Под «автономностью» здесь понимается, в противоположность гетерономности, независимость моральных постулатов от внеморальных доводов и оснований.

Взгляд Канта на человека как на онтологически двойственное существо, причастное двум различным мирам — явлений и вещей в себе, — необходимо вел к этическому «расщеплению» человека и сферы его поведения. Эмпирический индивид и трансцендентная личность не могут обладать одними и теми же мерками оценки, выбора и действия, так что следует строить этику для человека — гражданина двух миров также и в моральном отношении, причем высшая нравственность не может быть выведена из эмпирии.

Рационализм кантовской этики означает убеждение философа в том, что не чувственные влечения и не порывы сердца, но разум должен судить о добре и зле. Поэтому, хотя «Критика практического разума» по своей основной структуре имеет аналогии с «Критикой чистого разума», в ней отсутствует часть, подобная трансцендентальной эстетике. Отсюда и антинатурализм этики Канта. Он считает натуралистическую этику Гольбаха и Гельвеция не подлинной этикой, а предписываемую ею мораль — несовершенной. Даже и Руссо не вышел далеко за пределы этики себялюбия (см. 11, т. 4, ч. 1, стр. 427). Этика, основанная на чувственных потребностях, не обеспечивает чистоты нравов. Отношение Канта к чувственности здесь, по сравнению с гносеологией, куда более прохладное.

Отсюда — жесткий нормативизм этики Канта, который ориентируется на должное (Sollen) и противопоставляется этике дескриптивной (описательной), с ориентацией последней на реально существующее (Sein). Эту позицию он занял не потому, что разочаровался в современной ему действительности, а потому, что исходил из своего учения о двойственности человеческой природы, счел структуру всякого реально существующего в смысле морали поведения в принципе недостаточной и ущербной.

И поэтому этика Канта автономна. Автономия нравственной воли означает, что она закон для самой себя (см. 11, т. 4, ч. 1, стр. 283). Практический разум сам себе предписывает принципы нравственного поведения, находит их в себе в качестве своего внутреннего априорного побуждения. Он единственный источник морали, подобно тому как рассудок превратился у Канта, в соответствии с его «критицизмом», в единственный источник законов природы. Таким образом, автономность этики Канта, доведенная им до предела, прямо перерастает в априоризм. Для этой этики ориентиром оказываются не фактические поступки людей, а нормы, вытекающие из «чистой» моральной воли. Это этика долга. В априоризме долга Кант ищет источник всеобщности моральных норм. Неправомерно противопоставляя нормы существующей моральной практике людей, он переворачивает отношение между моральной волей и законом поведения: моральная воля у него априорно формирует закон, а не наоборот.

По мнению Канта, люди по своей эмпирической природе более злы, чем добры, ибо животный эгоизм толкает их к антиморальному злосердечию и коварству, несмотря на наличие у них влечения к общительности и задатков гуманности и личного достоинства. В этом он видит реальное противоречие (см. 11, т. 3, стр. 623). Лишь как существо в себе человек полностью нравствен и в этом смысле добр. Такая постановка этической проблемы Кантом соответствовала степени развития и положению немецкого бюргерства конца XVIII в. В те годы, когда английская буржуазия захватила чуть ли не полмира, немецкие бюргеры, не имеющие экономической силы и еще неспособные к завоеванию политической власти, «дошли», по выражению Маркса, только до Кантовой «доброй воли» (2, стр. 184) и смогли утвердить буржуазные идеалы пока только в потустороннем мире, специально для этих идеалов предназначенном. Этические абстракции заменили собой реальную политику.

Но нет оснований сомневаться в общей буржуазной направленности этических концепций Канта. И это видно из характера его отношения к натуралистической этике французских просветителей. Кант возвышает их этику над животным эгоизмом, но также и принижает ее, упрекая в том, что она — самое большее — обосновывает поступки, не подлежащие порицанию, вместо того чтобы заняться обоснованием поступков, подлежащих одобрению. Просветительская мораль идет как бы по линии наименьшего сопротивления и нередко смешивает добродетель с пороком. Кроме того, она «догматична», так как ссылается на вечные законы природы.

Но здесь обнаруживается двойственность позиции Канта. С одной стороны, он безапелляционно утверждает, что эмпиризм искореняет нравственность: «…все эмпирическое… в высшей степени вредно для чистоты самих нравов» (11, т. 4, ч. 1, стр. 266), так что «эмпирические (т. е. основывающиеся на принципе житейского счастья. — И. Н.) принципы вообще непригодны к тому, чтобы основывать на них моральные законы» (11, т. 4, ч. 1, стр. 285). «Чем больше просвещенный разум предается мысли о наслаждении жизнью и счастьем, тем дальше человек от истинной удовлетворенности» (11, т. 4, ч. 1, стр. 230).

С другой стороны, Кант высказывается более умеренно. Он допускает, что счастье и полезные следствия воли, определяемой себялюбием, «могли бы, несомненно, служить вполне подходящим типом для нравственно доброго, но все же не были бы с ним тождественны» (11, т. 4, ч. 1, стр. 395). Отношение практического разума к натуралистической этике счастья в таком случае уже не таково, что он ее «совершенно исключает». Достаточно того, что «чистый практический разум сдерживает самолюбие, ограничивая его…» (11, т. 4, ч. 1, стр. 398). Эгоизм может стать просвещенным, а просвещение есть «великое благо». Тем самым этика счастья оправданна, но в отличие от законов рассудочного познания она не должна полностью возобладать даже в мире явлений. Кант увидел ограниченность буржуазного эгоизма, столь идеализированного Локком и французскими просветителями, и он стремится сузить поле его деятельности. Это видно из учения Канта о видах императивов в этике и из его взглядов на соотношение «легальных» и «моральных» поступков.

Императив — это правило, содержащее «объективное принуждение к поступку» определенного типа. Основных видов императивов, выделенных Кантом, два. Во-первых, — это гипотетические императивы, в смысле не «предположительных», но «зависимых от условий» и изменчивых. Такие императивы свойственны гетерономной этике, например, той, предписания которой определяются стремлениями к удовольствию и успеху и другими личными целями.

Среди поступков этого типа могут быть поступки, сами по себе заслуживающие одобрения: это поступки, которые сами по себе не могут осуждаться; они, с точки зрения нравственности, допустимы, легальны.

Но Кант ратует за этику, обосновывающую такие поступки, которые в высшем смысле слова моральны. Основанием их являются априорные законы морали. Их априорность состоит в их безусловной необходимости и всеобщности. Это не значит, будто люди всегда их осознают, а тем более всегда им следуют или что все частные законы и правила поведения могут быть извлечены из них строго дедуктивным образом. Априорные законы морали не суть указания к конкретным поступкам, они лишь форма всякого конкретного морального воления, дающая ему общее направление. Сами они восходят к единому верховному принципу — категорическому императиву. Это императив аподиктический, необходимо безусловный. Как и императивы гипотетические, он вытекает из человеческой природы, но уже не из эмпирической, а из трансцендентной. Категорический императив независим от эмпирических побуждений. Он не признает никаких «если» и требует поступать нравственно ради самой нравственности, а не каких-то иных, в конечном счете частных, целей.

Соотношение между легальными и моральными поступками, между гипотетическими и категорическими императивами у Канта таково, что первые принижены, но не унижены: они оправданы несовершенной моралью и не «моральны», но они не антиморальны. Ведь один и тот же поступок, например спасение утопающего, если отвлечься от его мотивов (одно дело — расчет на награду и другое — бескорыстное стремление из одного только чувства долга), может оказаться и легальным и моральным. В одном и том же поступке могут соединяться оба типа поведения и «случайно».

Разграничительная линия между теми и другими поступками проходит на основании различия в их мотивах. Внимание Канта не столько к содержанию поступков, сколько к их мотивам говорит именно о неформальном подходе его к вопросу об оценке поведения людей. Важно не внешнее совпадение поступка по его «структуре» с требованием нравственного долга, но желание именно ему следовать, и притом ради долга, как такового, а не ради того, чтобы прослыть нравственным человеком и вызвать к себе симпатию, а заодно исполниться приятным чувством морального превосходства. Кант разъясняет, что в случае легального поступка это приятное чувство может ему предшествовать в виде предвкушения состояния самодовольства, но в поступке моральном нравственный закон и сам поступок непременно появляются одновременно. Интересно, что у Канта по сути дела именно этика легальных поступков приводит к формализму: ведь критерий «легальности» состоит именно в формальном соответствии поступков требованиям нравственности, хотя содержание сознания и внутренняя установка того, кто эти поступки совершает, могут не иметь с нравственностью ничего общего.

Этика легальных поступков соответствует области обыденного нравственного сознания, но также, как уже отмечено, и этике «разумного эгоизма» Гольбаха и Гельвеция. Воззрения Канта на нее низводят ее до уровня обычного буржуазного поведения, развенчивая тем самым идеализацию ее просветителями. Кант делает это с той же самой буржуазной позиции, но еще недостаточно развитой и потому еще более охваченной идеализирующими иллюзиями. Незрелость немецкой буржуазии, которая еще не доросла до идей французских просветителей и не решается принять их, — вот что нашло свое выражение в Кантовом противопоставлении «чистой» нравственности «разумному» эгоизму. Предпочитая первую второму, Кант нимало не ниспроверг эгоизма, но зато принизил разумность.

Итак, согласно Канту, нравственно только то поведение, которое полностью ориентировано на требования категорического императива. Этот априорный закон чистого практического разума гласит: «Поступай согласно такой максиме (т. е. субъективному принципу поведения. — И. Н.), которая в то же время сама может стать всеобщим законом» (см. 11, т. 4, ч. 1, стр. 279), т. е. может быть включена в основы всеобщего законодательства. Речь идет здесь о законодательстве в смысле совокупности общеприемлемых правил поведения для всех людей.

Уже из самой общей формулы категорического императива вытекает некоторая конкретизация его требований. Он ориентирует людей на деятельность и общежительность, прилагает предикат моральности к такой деятельности, которая осуществляется с постоянной «оглядкой» на ее социальные последствия и в конечном счете имеет в виду буржуазно понятое благо общества в целом. Кант вкладывает в формулу императива требование жить природосообразно, уважать себя и всех других, отбросить «скупость и ложное смирение». Необходима правдивость, потому что лживость делает невозможным общение между людьми; необходимо соблюдение частной собственности, так как присвоение чужого разрушает доверие между людьми, и т. д.

И все же категорический императив слишком формален. Поэтому его даже сближают с Гольбаховым императивом «разумного эгоизма». Ведь меркой «всеобщего законодательства» оказывается общественная польза, а значит, и личная польза данного члена общества. А далек ли императив Канта по своему содержанию от обывательского правила общежития do ut des?

Нельзя, однако, забывать о форме категорического императива, которая в приведенную выше его формулировку как раз не вошла. Ведь Кант имеет в виду, что, следуя императиву, нельзя искать какой-то, хотя бы и косвенной, для себя выгоды; поступать сообразно императиву надо именно потому и только потому, что это диктуется велением морального долга. Именно наш долг требует содействовать тому, чтобы люди жили, как подобает Людям, т. е. в обществе, а не как животные: «…каждый должен сделать конечной целью высшее возможное в мире благо» (11, т. 4, ч. 2, ст,р. 11).

И все же возникает вопрос: почему так? Потому, что все должно делаться во имя Человека. Абсолютное отрешение от эмпирии оказалось для Канта невозможным, хотя он и пытается убедить своих читателей в том, что не об эмпирических, а о трансцендентных интересах человеческой личности идет речь. Но разве процветание общества не в интересах посюстороннего человека? Ведь Кант дает вторую формулировку категорического императива: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству» (11, т. 4, ч. 1, стр. 270). Существование человека «имеет в себе самом высшую цель…», недаром достоинство его личности выше любой другой ценности в мире: «…только нравственность и человечество, поскольку оно к ней способно, обладают достоинством» (11, т. 4, ч. 1, стр. 277). Итак, веление долга означает «собственное совершенство и чужое счастье» (11, т. 4, ч. 2, стр. 319).

Абстрактно-гуманистическая формула императива направлена против религиозного самоунижения. Он «…устранит, во-первых, фанатическое презрение к самому себе как к человеку (ко всему человеческому роду) вообще…» (11, т. 4, ч. 2, стр. 380). Далее императив призывает к активности, ибо необходимо «деятельное, практическое благоволение». И Кант полагает, что он разрешает свойственное «разумному эгоизму» противоречие между индивидуальным и общественным, которое глубоко укоренено в современном ему обществе. Совершенно для всех одинаковый нравственный интерес превращает людей в равных между собой соучастников «мира разумных существ как царства целей». Философ отметает сословные традиции и предрассудки, игнорирует различия и перегородки между сословиями, провозглашает единый для всех мыслящих существ критерий оценки поведения. Категорический императив «будит чувство уважения к себе…». Всякий простой человек, бюргер, крестьянин вовсе не «подл» по сравнению с высшими сословиями и имеет не меньшее, чем они, право на моральное достоинство. «Не становись холопом человека. — Не допускайте безнаказанного попрания ваших прав другими» (11, т. 4, ч. 2, стр. 375). Мало того, он считает, что простые горожане заслужили гораздо больше уважения, чем дворяне. «…Перед простым скромным гражданином, в котором я вижу столько честности характера, сколько я не сознаю и в себе самом, склоняется мой дух» (11, т. 4, ч. 1, стр. 402). Буржуазная направленность этих заявлений несомненна.

Но насколько стимулирует человеческую активность императив Канта? Насколько действен его буржуазный гуманизм? Его ориентация на активность личности ослабляется компромиссными мотивами гражданского послушания и дисциплины: принцип верноподданничества доводится Кантом до требования покорности, соединенной, как у стоиков, с соблюдением собственного достоинства (см. 11, т. 4, стр. 12). Его гуманистическая действенность ослабляется формальным пониманием структуры нравственного поведения, доходящим в отдельных приложениях даже до антигуманных предписаний, которые стирают границу между моральными и легальными поступками, хотя имели целью, наоборот, эту границу закрепить. На самом деле, Кант не устает повторять, что наличие всяких иных, кроме следования моральному императиву, мотивов поведения, пусть самых положительных, замутняет «чистоту» нравственности. Дистанция между моральностью и легальностью начинает катастрофически уменьшаться.

Возникает парадокс: гарантией соблюдения моральности поступка оказываются неискренность и лицемерие, ибо моральным придется признать действие, соответствующее категорическому императиву, но выполняемое с противоположным чувством, например отвращения к тому, кого спасают, и т. д. Эпиграмма «Сомнение совести» Ф. Шиллера не лишена оснований:

Ближним охотно служу, но увы! Имею к ним склонность.

Вот и гложет вопрос: вправду ли нравственен я?

Нет тут другого пути: стараясь питать к ним презренье

И с отвращеньем в душе, делай, что требует долг.

Это, казалось бы, соответствует учению философа, называвшего аффективную любовь к людям «патологической» и заявлявшего, что «…всякая примесь мотивов личного счастья препятствует тому, чтобы моральный закон имел влияние на человеческое сердце». Кант даже утверждал, что «человек живет лишь из чувства долга, а не потому, что находит какое-то удовольствие в жизни». А. Швейцер выразился о Канте резко: «За гордым фасадом он возводит убогий „дом-казарму“» (43, стр. 192).

Но тот же Кант допускал, что «забота о своем счастье может быть даже долгом…» (11, т. 4, ч. 1, стр. 421), и вовсе не утверждал, что следует поступать непременно вопреки естественным стремлениям и приятным переживаниям. Некоторое внутреннее противодействие, возникающее в человеке, может служить залогом того, что намеченный им поступок побуждаем не эгоизмом, но не культивировать в себе это противодействие Кант предлагает, а лишь следовать своему долгу, не обращая внимания на то, отразится это или нет на эмпирическом счастье. А выполнение долга само приносит «аналог счастью… самоудовлетворенность». Что касается отношения к другим людям, то Кант советует действовать моральным образом, просто-напросто вне зависимости от того, какое чувство вызывает в нас объект нашего действия. Но если это чувство враждебное, то действовать вопреки ему «неприятная заслуга», а сама «ненависть к человеку всегда отвратительна…» (11, т. 4, ч. 2, стр. 337). Если нет в душе чувства любви, то пусть хотя бы будет чувство уважения. Продолжает оперировать Кант и термином «человеколюбие», понимая, впрочем, под ним только «навык склонности к благодеянию вообще».

Итак, Кант не хочет противопоставить долг счастью и превратить долг в неприятную обязанность, в преодолении отвращения к которой пришлось бы упражняться людям. Холодное равнодушие или неприязнь к людям вовсе не его идеал. С другой стороны, ожидать, что все люди будут в отношении друг к другу проявлять симпатию и любовь, было бы таким же наивным мечтанием, как и надеяться на то, что эгоизм сможет у всех людей стать «разумным». Зато вполне реально и правомерно требовать от каждого соблюдения его долга. Кроме того, Кант дальновидно предупреждает против неосмотрительного доверия к тем людям, которые внешне ведут себя безупречно, но внутренне движимы корыстолюбием и другими еще более низменными побуждениями. Вновь мы видим, что для Канта важна не чистая форма поступка, но ее соотношение с содержанием мотива.

Кант прав, что судить о людях надо не только по их поступкам, но и по мотивам, которыми они в этих поступках руководствуются. Не лишено оснований ни недоверие Канта к прекраснодушным обещаниям «осчастливить всех», ни его упование на общий нравственный интерес, который призван возвыситься над пестротой многообразия частных эмпирических стремлений. Но он не учитывает того, что поступки все же никак не менее важны, чем их мотивы, и приучение к правильным поступкам есть одно из средств воспитания нравственных чувств. Ведь «в начале было дело». Неправильно и вырывать пропасть между долгом и счастьем. Неверно превращать человека в холодного служителя долга, наоборот, долг должен быть таким, чтобы он служил счастью людей. А с другой стороны, сознание выполненного долга разве не делает людей счастливыми? Гуманистические стремления никогда не ослабляют верно понимаемого долга, но, наоборот, способствуют его исполнению. Из всех мотивов нравственного поступка Кант избирает предельно общий и потому неизбежно наиболее формально понятый мотив, максимально далекий от чувственности. Но он ошибся, так как никакая нравственность не существует без чувственности, т. е. как чистая нравственность. Другими словами, под чистой совестью он невольно понимает совесть, никогда не действовавшую в сложных житейских ситуациях (см. 73, стр. 124). Долг практикуемый не может оставаться долгом, замкнутым в своей «чистой» самодостаточности.

И все же Кант надеялся, что долг сможет сохранить свою девственную чистоту. В статье «О поговорке „может быть, это и верно в теории, но не годится для практики“» он развивает апологию долга в духе крайнего ригоризма. Не проявляя ни малейшего колебания даже в случае самых гротескных ситуаций, он придерживается того мнения, что и самое ничтожное и практикуемое в виде исключения нарушение долга было бы для моральной практики крайне губительно. Ведь «долг есть необходимость [совершения] поступка из уважения к закону» (11, т. 4, ч. 1, стр. 236) морали, именно не признающая никаких исключений.

Долг есть могучая сила бескомпромиссной совести, и своим «торжественным величием» он создает фундамент человеческого достоинства. Широко известна и часто цитируется знаменитая тирада Канта, начинающаяся со слов: «Долг! Ты возвышенное, великое слово, в тебе нет ничего приятного, что льстило бы людям, ты требуешь подчинения, хотя, чтобы побудить волю, и не угрожаешь тем, что внушало бы естественное отвращение в душе и пугало бы».

Таким образом, если французские материалисты теоретически утверждали буржуазные идеалы в виде этики земного счастья для всех без исключения, то Кант утверждает их в виде этики тотального долга, также не знающей никаких исключений. Но тем самым Кантов идеал «всеобщего законодательства» приобретает еще более, чем у его предшественников, иллюзорно надклассовый облик. Стремясь объять все многообразие жизненных положений и коллизий путем приведения их к единому знаменателю всеобщего долженствования, философ создал для них настолько растяжимые рамки, что в течение двух последующих столетий как среди академических профессоров-неокантианцев, так и среди ревизионистов марксизма нашлось немало охотников вкладывать в них самое различное — и чаще всего далекое от подлинных мыслей Канта — содержание.

Абстрактность и компромиссность не единственные изъяны этики Канта. Ее раздирает глубокое противоречие, вытекающее из ее собственных теоретических посылок, не имеющих ясной онтологической основы. На самом деле Кант утверждает, что человек должен добровольно и свободно подчиниться зову категорического императива, выполняя его с наивозможной полнотой. Ведь насильственная мораль лишена смысла. Но человек приобщен к свободе лишь как ноуменальная личность, член мира вещей в себе. В феноменальной жизни и в своих поисках счастья человек подчинен строгой детерминации, и потому для мира явлений естественна только этика гипотетических императивов. Онтологическая раздвоенность человека приводит к этической дисгармонии. Однако практический интерес требует, чтобы мораль и свобода утвердились именно в посюсторонней, практической жизни, а не в жизни потусторонней, где «практика» теряет всякий смысл. Недаром Кант придал категорическому императиву, между прочим, и такую форму: поступай так, чтобы максимы твоего поведения могли бы стать всеобщими законами природы. Значит, эти максимы должны, так сказать, оттеснить эгоистическое поведение людей на периферию их деятельности, если не вытеснить его совсем. Для реализации категорического императива как раз требуется, чтобы основы (всеобщего морального законоположения стали максимами, т. е. правилами поведения в эмпирической жизни. И это, по мнению Канта, происходит. «Практическая свобода может быть доказана опытом» (11, т. 3, стр. 159). Как же это и на какой онтологической базе могло бы быть осуществлено?