С точки зрения логики язык представляет

В статье предлагается логическое представление современного естественного языка взять за основу понимания сущности языка.

Ключевые слова: естественный язык, синтакс, схема предложения.

Цель статьи — отойти от стереотипов лингвистического понимания языка, ставших тормозом в его развитии.

Новизна — в обобщенно толковании языка привычными для логика средствами.

По долгу службы и в силу приверженность концепции мышления как внутренней речи, мне постоянно приходится работать с литературой по современным естественным языкам. Бесспорно, многое удалось почерпнуть из лингвистических источников. Вместе с тем, по ряду принципиальных для логики аспектов языка информация минимальна или отсутствует. Вне внимания языковедов Оказываются речевые конструкции, являющиеся ключевыми в современной логике. Конечно, функтор «Все S суть Р» не является частью речи в том смысле, какой вкладывают в это понятие лингвисты, но ведь это — настоящая речевая конструкция, которая более значима для языка в целом, чем предложение «Все люди смертны». Думаю, что полной неожиданностью для авторов «Современный русского языка» [см. 1] окажется признание понятия речевой конструкции в ряду процессов кодирования таких как именованием. Я не говорю о функфорах, пропозициональных функциях, формальных выводах и других речевых конструкциях, составляющих каркаса не только логики, но и процесса говорения, о чем в языковедов — ни слова.

В тени остается операциональная сторона речевого процесса — важнейшая для логиков. Так, для лингвиста определением называется «второстепенный член предложения, относящийся к членам предложения — слову с предметным значением и характеризующий называемые этим словом предмет со стороны качества, признака или свойства» [там же, с. 494]. Напротив, любой логик будет Настаивать на том, что определение — это такая операция . и т.д. Аналогичным образом толкуются обстоятельства и дополнения и в целом все части речи. Основной категорией для авторов по современным языкам является «часть речи». Все в языке есть часть речи: и слова, и предложения, и части предложения. Пожалуй, неожиданной для лингвиста является дефиниции прилагательного как операции по преобразованию слова, обозначающего предмет, в слово, обозначающее свойства (свойство, а порой, состояние), тождественное с предметом по содержанию. Такое же операциональное определение можно дать и предложению, и вторым частям речи.

Расхождения между логиками и языковед можно было бы перечислять далее, но подведем, однако, Некоторый итог. Мне кажется, что логики и языковеды знают естественный язык с разных сторон. Возможно, кому-то интересы признания логика по поводу сущности современных языков. Этой задаче служит предлагаемая статья.

С точки зрения логика язык — одна из упорядоченных, действующих как

система эноки (n-ок) [Ai А ₂ . А _м | (содержание фрагментов Ai А ₂ А _м раскрывается

ниже). Чтобы не отпугнуть читателя, напомню: п-ка — это симбиоз n-ого числа множеств Аи Аг, а _п таких, что любые х из А, и в A, (i ^ j; i, j пробегают значения от

к п) — сущностно, качественно, субстратно различны.

Обычное множество отличается от Энки тем, что в нем элементы сущностно, качественно, субстратно идентичны. Например, ряд натуральных чисел: числа отличаются количеством единиц. Но человек — это системно действующий организм, или энка из пяти фрагментов: костной системы, тканевой, кровеносной, нервной и органов. Аналогично: двойка [С L], где С — словарь некоторого языка, a L

действия со словами, — представляет собой Энку из двух частей. Каждый из читателей согласится, что язык представляет собой упомянутую двойку, хотя Не только ее. Конечно, встает вопрос о полноте и окончательном составе А _ь А ₂ , . а _п любого языка. Согласимся, что на страницах настоящей статьи речь может идти о полном перечне известных к настоящему времени фрагментов: я не случайно назвал раздел «Естественный язык с точки зрения логика», чтоб предупредить читателя об условности предлагаемого решения.

Итак, начнем раскрыв ряд А _ь А ₂ , . а _п слева, с А, . А, — это центр действий с фрагментами языковой реальности, носитель языка, субъект речевого действия, инициатор речи, ее преобразователь, законодатель, обладающий соответственно обычными интеллектуальным свойствами (памятью, вниманием, волей) и обычными речевыми способностями. Как правило, S, или субъект, или А |

в тени. В качестве S может выступать и Выступает личность, группа людей, воспроизводящее или преобразующее речь устройство. Согласимся с тем, что естественный язык — это функция, отправления, Некоторый способ бытия S, и не включит S в полную Энку под названием «естественный язык» мы не можем. В качестве А ₂ Выступает способ существования языка, его функционирования, в частности, — речи. При характеристике А | я уже употреблял термин «речь», хотя и не имело права это делать. Впрочем, такую ​​ошибку делаю Не только я — в упомянутой книге «Современный русский язык» ключевым термином является «речь» или «часть речи». Уместно было бы назвать книгу не «Современный русский язык», а «Современная русская речь». Среди способов опредмечивания, выражения, распространения языка наблюдается Не только речь. Речь — это естественная форма, основанная на голосовых возможностях человека. В собственном составе речи есть две ф?? Рмы — внутренняя и устная. Обычно к этим видам добавляют «письменную речь», что выглядит уже некоторое натяжкой. Тем большей натяжкой выглядит присоединение к ней РАЗЛИчНЫХ механических, физических, машинных форм существования, функционирования, распространения языковых форматов. Нас в дальнейшем будут интересовать три формы речи — устная, внутренняя и письменная как способы существования языка. Этим и ограничимся. «Письменную речь» для простоты дальнейших рассуждений присоедине к видам речи.

Е ₂ также входят интонационные (повествовательная, побудительная, вопросительная, восклицательная) и стилистические (например, художественнолитературная) виды речи.

А ₃ Современные формы существования естественных языков характеризуются разделением их на Отдельные качественно различные группы фрагментов — букв, слов, словосочетаний, предложений, текстов. Существует склонность языком объяв множество любой природы, фрагменты которого разбиты на подмножества букв (алфавит), сочетаний букв (слова), сочетаний слов (предложные и непредложные), сочетаний предложений (тексты) и которое также включает действия с элементами ЭТИХ подмножеств. Иными словами, языком объявляется упорядоченная шестерка [А _зь А ₃₂ , а ₃₃ , а ₃₄ , а 35 , а ₃₆ ], в которой A ₃ i — буквы, а ₃₂ — словарь, а ₃₃ — словосочетания, а ₃₄ — предложения, а ₃₅ — тексты, а ₃₆ — действия и правила действий в А _зь А ₃₂ , а ₃₃ , а ₃₄ , а ₃₅

Языковеды обычно ограничивают четырьмя субстратным фрагментамиА _зь А ₃ 2, а ₃₃ , а ₃₄ . Все заканчивается предложениями. В логиков, в частности, у Б. Рассела, можно разглядеть неясную попытку расширения субстратного состава языка за счет текстов. Б. Рассел ввел в логику дескрипцией — тексты-описания. Неизбежность введения в предмет наук, изучающих естественные языки, форм языка, больших, чем предложения, после активной проработки этого вопроса в постмодернизме, становится очевидной. Текст дискурсивен, он имеет собственные законы (сводимые в методы организации), отличные от законов грамматического построения предложения. К примеру, аксиоматическому метод построения, гипотетико-дедуктивный, генетический и др. Такое понимание языка назовем «тонким» в отличие от «широкого», учитывающего все уже Упомянутые компоненты и то, Которые еще предстоит указать.

Расширение субстратного ряда языковых фрагментов в логиков НЕ ограничивается включением в него «текста». Еще одно наполнение языка, активно используемой логиками, ки не включенное в Традиционные языковедческие исследования. Это — схемы речи, в первую очередь — схемы предложных форм естественного языка.

Посмотрим еще раз на выделенный субстратный ряд естественно языка: буква

слово — предложение — текст. Выстроенный ряд можно рассматривать как уровневый ряд естественных языков. Члены ряда объединяет то, что они слышимые, видимые, внутренне фиксируемые как факты сознания. Что касается предложных схем речи, то видеть их в группе предложений можно после того, как кто-то указал на это. Между тем, они открыты логиками, используемые в полной мере, достроены в настоящих языков в узком смысле слова. Вне них современной логики существовать быть не может.

В начале XX века Б. Рассел ввел в оборот науки термин «пропозициональная функция». Как явление пропозициональная функция известно еще со времен Аристотеля. Но только в XX веке стало ясно, что логика есть запись имеющейся информации в логической реальности на языке пропозициональных функция.

Название «пропозициональная» произошло от латинского слова «Ваше предложение» — предложение. В чистом виде — это любое предложение, в котором вместо подлежащего или сказуемого используются переменные (неизвестные), например, «Все X есть у» или «Есть х нечетное, то X — простое». Или: «А и В», «Если А, то В», где вместо А и, соответственно, в можно подставить любое предложение. В этом случае возникает иное видение естественных языков, естественный язык оказывается набором нескольких схем с Указанными (заданным) областями изменения переменных. И ничем иным. Такой поворот резко разнообразит набор естественных языков, делает их исследование компактным и перспективным в указанных направлении.

А ₄ — поле семиотических наполненый языка. К настоящему времени выделены, аргументированы и тщательно разработаны логиками синтаксический и семантический аспекты языков. Предполагается существование прагматический аспекта, его детальная проработка, возможно, открытие новых семиотических аспектов, а пока будем говорить о двух — синтаксических и семантическом.

Инициатива этого разделения принадлежит Г. Фреге. Его рассуждения о «Венере» (слове) — «планете утренней зари» и «планете вечерней зари», интуитивно ясны и стали классическими, но, как показывает анализ, являются недостаточно проработанными. В самом деле, «Венера», т.е. слово, представляющее буквосочетания В, е, н, е, р, а, служит в русскоязычного сообществе знаком второй планеты от центра Солнечной системы. Сама планета, по терминологии Фреге, — это «значение» знака «Венера». Но в примере Фреге фигурируют словосочетания «планета утренней зари» и «планета вечерней зари». Эти обстоятельства Фреге связывает со смыслом знака, но нигде дифиницирует смысл. Есть примеры смысла, но нет его определения. Остается загадкой, что же такое смысл. Можно было бы думать, что смысл слова — это понятие, сопровождающее значение слова всякого естественного языка, а значит, это то, что мы знаем о значении знака. Во всяком случае, «планета утренней зари» — это определяющая часть определения «Венеры». Можно бы думать также, что смысл — речевая конструкция, связываемая со словом, имеющим значение. А можно-что это функция слова именовать Отдельные обстоятельства окружающей нас действительности. Как бы там ни было, из примера высматриваются синтаксические и семантические аспекты языка: все, что связано со значением или смыслом знака — семантика, а все прочее — синтаксис. При этом, что же такое «все прочее» так и осталось вербально НЕ проясненным в то же мере, в какой не прояснены смысл. Следует заметить: синтаксис в понимании Фреге и в понимании языковедов — это две большие разницы. Для языковедов синтаксис — это «раздел грамматики, изучающих предложения и способы сочетания слов внутри предложения» [2, с. 662]. Все Указанное позволяет нам по-своему растолковывать Упомянутые явления естественного языка и по-своему выделять семиотическое разнообразие языка, составляющее А ₄ Список языковых конструкций, наполняющих А ₄ , я обычно начинаю с A ₄ i — Синтаксическая. Термин «синтакс» введен нами в логические исследования в 1998 году в «Кратком курсе логики», в первом издании [см. 3] Здесь же введен разделение письменных и звуковых Синтаксическая, построен каскад отдельных исчислений Синтаксическая. В дальнейшем понятие «синтакс» было Использовано другими авторами, в частности, в диссертации Коротченко Ю.М. «Моделирование знаковых структур (на материале текстов культуры)» [см. 4].

синтаксиса называется любое явление действительности, удобное для манипулирования человеком и используемой им при кодировании или в коммуникации в качестве сигнала. Это может быть узелок веревочки, Брошенный на перепутье камень, след карандаша на бумаге, звуковой комплекс и т.д. Каждый синтакс имеет собственное содержание, как правило, не связанное с содержанием того предмета, знаком или сигналом которого он выступит. Естественно, при кодировании или коммуникации, что иногда одно и то же, используются множества Синтаксическая, системы Синтаксическая, среди которых удобно выделять языки в узком смысле слова. После того, как синтакс представлен по существу, сам по себе, можно дать иное его определение как знака в отвлечение от смысла и значения.

В естественных языках в качестве Синтаксическая привлекаются (по небольшим исключением) три категории явлений:

издаваемый человеком простые звуки и звукосочетания; следы письма в разнообразных сочетаниях

атомарные фрагменты внутренней речи и образованные из них сочетания.

На основе ЭТИХ явлений образуются устная, письменная и внутренняя речь.

множество Синтаксическая устной, письменной и внутренней речи, как правило, системно организованы и Представлены в форме языков в узком смысле слова, т.е., Имеют алфавит, словари, предложные состав, а также правила образования из букв — слов, из слов — предложения, из предложений — текстов. Все вместе это удобно называть синтаксисом: буквы в слова и слова в предложения соединяются на синтаксический уровне исключительно формальным способом. Так, словом называется любая линейная, конечная, непрерывная строчка слов длиной не более п, где п — число букв. Предложением Считается любая линейная, содержащая пробелы, конечная строчка из слов. Возможно Формальное построение на синтаксический уровне любого естественного языка с подлежащим, сказуемыми, дополнениями, определениями, обстоятельствами, без учета семантической базы языка.

А ₄₂ , а ₄ с. Синтаксы сами по себе без привнесения в них содержания в форме значений или смыслов малоинтересны. Именем называется слово, имеющее значение. Буду считать, уважаемый читатель, что Вам уже известны, что такое «х имеет значение 1» и что значит «приписать некоторое значение». Это то же самое, как если некоторое бумажке — денежной купюре, приписать номинал 100 долларов, хотя, конечно, она сама по себя не стоит этого. В данном случае используется способность людей приписывать предметам некоторые свойства, которых у них имеется, и оперировать ими так, как если бы они Этими свойствами обладали. Имена обозначают некоторые явления, выступают их знаками, получаются в результате особой процедуры, в которой сказано выше. Имена составляют часть словарей любого развитого языка, включены в А42, подвергаются грамматическим воздействиям, в результате чего появляются разнообразные речевые (в том числе, и логические) конструкты, общее количество и качество которых пока в полной мере НЕ зарегистрировано. Но среди них находятся важнейшие: смыслы, аденотанты, понятия, тезаурусы.

грамматически правильную конструкцию имен, имеющую статус сложного слова, назовем смыслом. Ряд смыслов имеет значение, то есть, ими можно назвать некоторые объекты. Будем говорит, что некоторое слово имеет смысл, если предъявлен такой смысл, что значения слова и смысла совпадают, или если слово является именем смысла.

Нэт подходящего имени для большого количества слов естественных языков, имеющих смысл, ки не имеющих значения во внешней по отношении к человеку реальности. Речь идет о таких словах, как леший, гномик, ведьма, черт и т.п. Предлагаю их называть, вслед за Коротченко Ю.М., аденотантамы. Среди аденотантов есть такие, Которые со временем приобретают значение. Так получилось, например, с нейтрино, 104-м элементом системы Менделеева — курчатовием и т.д.

Из множествслов, имеющих значение, и аденотантов можно построить тексты. Например, будем считать, что бабы Яги во всем остальном (кроме своей «ягосты») похожи на людей: ходят, едят, спят. О них можно писать романы, и текст будет иметь смысл, но не иметь значения. Множества аденотантов наполняют А43.

Среди имен привлекают внимание имеющие значения, но Лишенные по ту или причине смысла. Назовем такие конструкции «чистыми». Среди «чистых» наблюдаются «чистые в принципе», т.е., такие, Которые вообще не имеют и не могут иметь смысла. Это: движение, порядок, множество и т.п. Слова без смыслов, но со значениями, образуют тезаурусы.

А44. Реальное мышление протекает, в основном, в словах, имеющих смысл и значение. Кстати, имеется специального термина для обозначения слов со смыслом и значением. Казалось бы, для этого подходит термин «знак» в понимании Г. Фреге. Но у Фреге всякий знак имеет смысл и значение. В то же время не все, имеющее смысл и значение, является словом. Нам бы хотелось зафиксировать именно в языке класс слов со смыслом и значением. Условимся называть их Семион. Именно из семионов в основном составлены толковые словари естественных языков. По отношении к Семион имеет резон говорит об объеме и содержании, именно их отношения изображаются кругами Эйлера и их определяют, делят, обобщают, ограничивают, классифицируют, пишут учебники под названием «Логика», употребляют в суждениях и умозаключениях.

А441. Важными инструментами речевого мышления являются конструкции, построенные из имен, аденотантов и Симеонов, в частности, понятия. Человечество НЕ изобрел ничего более мощного, чем понятия. Большинство логиков понятие рассматривают формой мысли, выводят их из зоны речевого мышления. Поэтому с их точки зрения все, что далее мной будет говорится о понятиях, только оснований. Для меня же только основанный все то, что они говорят о понятии как неком внеречевом явлении. Но об этом — в Отдельной статье.

Понятие — сложный речевой комплекс, фигурирующий в речевого мышлении как целое под одним именем, представляющий собой n-ку [П _ь П ₂ , П ₃ , . П _п ] фрагментов, природа которых достаточно известна Лишь в случае Пи П ₂ , П ₃ именуемых соответственно содержанием, объемом и денотат понятия. П _ь или содержание, представляет собой набор имен, каждым из которых может быть назван любой денотат тех имен, Которые составляют П ₂ . П ₂ , или объем понятия, — совокупность имен предметов, составляющих классы денотатов понятия.

A _S , A ₆ . С точки зрения логика язык в своей сущности является ни чем иным как средством кодирования подвластнымы человеку предметами — голосом, внутренней речью, письмом. Речь, если она осуществляется, — это постоянный процесс сигнализации в принятых сообществом формах. Это — стадо операций кодирования и их результатов. Все в языке, в этом логик глубоко Убежден, можно и нужно представит или как действие в некотором пространстве речевых средств, или как результат ЭТИХ действий.

К сожалению, подобный взгляд на язык НЕ разделяется языковед. Существуют Серьезные расхождения. Ограничимся для примера толкованием предложения — языковед, с одной стороны, и логиками (мной) — с другой. Даю слово лингвистам: « Предложение . — Читаем в параграфе 210 «Понятие о предложении» в «современных русском языке» (стр.450), — это синтаксическое единство, обладающее смысловой и интонационной законченностью. Предложение — особая синтаксическая категория, его важнейшая функция — сообщение . Как самостоятельная единица сообщения предложение имеет собственное отвлеченное грамматическое значение, которое определяют термином «предикативность» ». Далее идут рассуждения о предикативности. «Предложения, — читаем в« Словаре русского языка »С.И. Ожегова (стр.528), — грамматически и интонационно оформленное сочетание слов или отдельное слово, выражающему законченную мысль ». Для логика же предложение — это:

-во-первых, сложный сигнал из слов, организованный по заранее согласованной между источником сигнала и получателем сигнала схеме

во — вторых, сигнал, их которого можно узнать ответы на важные для получателя вопросы: кто?, что?, что делает?, какой?, где?, когда?, в каких условиях?, в каком порядке? и т.п.

есть заранее заготовленные схемы организации речи

есть общий набор слов, известных как отправителю, так и получателю

есть процесс наполнения словам схемы, подобающе предмета сообщения

есть процесс отправки сформированна речевого агрегата получателю.

ВЫВОДЫ. Предложение для логика есть действие по заполнению некоторое

речевой схемы словам, благодаря которому получатель, дешифрует сигнал узнает, кто, что делает, с кем, когда, если, на каких условиях, при участие кого и т.д. Все происходит так, как если бы вы, уважаемый читатель, заполнялы бланк на отправления телеграммы, когда вы в Отдельные формы с пробелами вписываем свою фамилию, имя, отчество, адрес и т.д. В этом суть предложения как действия со словами. Подобно тому, как это сделано с редакцией «предложения», можно осуществить редакцию основных ингредиентов русского или любого второго естественного языка. Так, деепричастия будет определяться как такое действие, в результате которого тот или иной глагол, обозначающий действие, превращается в слово, поясняющее некоторое другое действие или выражающему дополнительное к нему дейст?? Ие, и которое осуществляется присоединение к основе глагола соответствующего суффикса. Например: от глагола «кричат» может быть образовано деепричастия «крича»: вот глагола «плакать» — деепричастия «плача».

Конечно, было бы хорошо, если бы кому-нибудь удалось осуществить редакцию учебников современного русского языка в предлагаемом формате: есть слова и действия со словами по некоторым правилам и схемам. И ничего более.

Современный русский язык. Изд-е 4-ое, испр. и доп. — М.: «Высшая школа», 1984 — 218 с.

Ожегов С.И. Словарь русского языка. Изд.-е третье. — М.: «Госизд-во иностранных и национальных словарей», 1954 — 864 с.

Николко В.Н. Краткий курс логики. — Симферополь, 1998. — С. 49

Коротченко Ю.М. Моделирование знаковых структур (на материале текстов культуры). Автореф. на соиск. уч. ст. канд. филос. н. — Симферополь, 2003. — 20 с.

Пошук по ключовим словам схожих робіт:

Логика языка и языковая логика Текст научной статьи по специальности « Языкознание»

Аннотация научной статьи по языкознанию, автор научной работы — Салмина Лидия Михайловна

В статье ставится вопрос о необходимости разграничения языковых знаков, аккумулирующих в своих значениях знания о мире и обеспечивающих речемыслительную и коммуникативную деятельность, и языковых единиц элементов формализованной и унифицированной метасистемы, функционирующих в качестве знаконосителей. Система единиц, подчиняющаяся правилам метаязыковой логики, представлена в соотношении с системой знаков, основанной на когнитивной логике логике познанной в языке действительности, определяющей человеческие представления о ней.

Похожие темы научных работ по языкознанию , автор научной работы — Салмина Лидия Михайловна,

Logic of language units and signs

The paper presents necessity of making difference between units of language and signs of language. Natural language as a semiotic system accumulates the universal knowledge of the world and therefore the logic of this system can de qualified cognitive. The meanings of language signs supply human mentality, speech and communication as the elements of the concept model. So the logic of human vital activity is the logic of natural language. Units of language are the elements of the unified hierarchical metasystem under the rules of metalogic. Their role in communication can be described as the form of language signs. Discerning units and signs aids to avoid contradictions in language function researches.

Текст научной работы на тему «Логика языка и языковая логика»

УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ КАЗАНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА Том 148, кн. 2 Гуманитарные науки 2006

ЛОГИКА ЯЗЫКА И ЯЗЫКОВАЯ ЛОГИКА

В статье ставится вопрос о необходимости разграничения языковых знаков, аккумулирующих в своих значениях знания о мире и обеспечивающих речемыслительную и коммуникативную деятельность, и языковых единиц — элементов формализованной и унифицированной метасистемы, функционирующих в качестве знаконосителей. Система единиц, подчиняющаяся правилам метаязыковой логики, представлена в соотношении с системой знаков, основанной на когнитивной логике — логике познанной в языке действительности, определяющей человеческие представления о ней.

Утверждение о том, что язык представляет собой систему, уже давно стало аксиомой. Под системой в данном случае принято понимать взаимосвязь элементов, при которой существенные свойства и функциональная нагрузка каждого из них зависят от характера и степени связи с другими элементами. Определения языка как системы единиц и системы знаков настолько прочно вошли в лингвистический обиход, что стали либо различаться «по умолчанию», либо не различаться вовсе. Об этом, в том числе, свидетельствует терминологический разнобой у теоретиков языкового моделирования: единицы, знаки, средства, элементы, словоформы, компоненты.

Впервые на различие между системой единиц и знаков языка обратил внимание Кратес Малосский: в способности существительных женского рода обозначать лиц мужского пола (как сирота), а существительных множественного числа обозначать нечто единичное (как Афины) он усмотрел некую аномалию, нарушающую логику языковой системы [1, с. 11]. В прошлом веке отечественная грамматика нашла выход из этого противоречия, введя категорию так называемого общего рода: «значение, которое может быть соотнесено как с лицом мужского, так и с лицом женского пола. Сирота, . Женя, . Седых, . протеже» [2, с. 268]. Однако на самом деле никакого противоречия не существует: соотнесение с конкретным лицом возможно только в речемыслительной деятельности, т. е. в сфере функционирования знаков. Репрезентирующие их единицы не утрачивают и не меняют при этом своих грамматических характеристик, поэтому мы без всякого ущерба для логики языка можем в определенной ситуации назвать «зайцем» лицо и того и другого пола.

Начиная с Аристарха Самофракийского, утверждавшего, что все единицы языка подчиняются правилам, установленным на основе аналогии, вся последующая грамматика расценивала аналогию как основной фактор, определяю-

щий системность языка. Значительный вклад в разработку этой проблематики в 70 — 80-е годы XIX века внесла Лейпцигская школа языкознания и, в особенности, Г. Пауль.

Различные основания системности языковых единиц и знаков предложил в конце XIX века представитель Казанской лингвистической школы Н.В. Кру-шевский: «Если наши слова своим происхождением обязаны ассоциациям сходства, то своим значением они обязаны ассоциациям смежности» [1, с. 161162]. Под ассоциациями по сходству, как и младограмматики под аналогией, ученый понимает оформление по внешнему структурному образцу, обеспечивающее постепенное упорядочение системы. Ассоциации по смежности трактуются им отношения между значениями, связанными одними и те ми же контекстами употребления (например, внести будет связываться ассоциациями по смежности с деньги, залог, сумма и т. д.). Психолингвистика второй половины XX в. экспериментально доказала, что именно такие отношения связывают языковые знаки в человеческой памяти.

Теория собственно знаковых связей была создана Ф. де Соссюром, который предложил различать ассоциативные и синтагматические отношения между элементами языка. В сознании носителя языка ассоциативные отношения объединяют слова по общности основ и формантов, значений, акустического образа и т. д., что обусловливает формирование индивидуального лексикона. Синтагматические отношения имеют линейный характер и реализуются в речемыслительной деятельности, при этом каждый данный элемент входит в сочетание с соседними. Такие сочетания Ф. де Соссюр именует синтагмами и относит к ним суффиксально-префиксальные образования, словосочетания, а также сложные предложения. Концепция линейного характера речемыслительной деятельности и нелинейности сознания и языковой памяти также нашла свое экспериментальное подтверждение в современной психолингвистике.

Ф. де Соссюр не пытался соотнести между собой знаки и единицы языка, отметив только, что сведение знаков к словам и морфемам — это всего лишь дань традиции, в то время как «надо научиться сводить каждое явление к его ряду, синтагматическому или ассоциативному, и согласовывать все содержание грамматики с ее двумя естественными осями» [3, с. 136].

Что касается языковых знаков, то, по мнению Ф. де Соссюра, они «не даны нам непосредственно в наблюдении», поскольку формируются во взаимодействии «двух аморфных масс» — мышления и звучания, а следовательно, «надо стараться их уловить, понять и лишь тогда. можно будет разработать все классификации, необходимые лингвистике для приведения в порядок подлежащих ее ведению фактов» [3, с. 110].

Что касается последующей лингвистики, то она, вслед за Ф. де Соссюром, поставила во главу угла не элементы системы, а отношения между элементами, что естественным и закономерным образом привело к приоритету структуры (как формы) над семантикой (как содержанием) и в своем крайнем проявлении воплотилось в так называемом асемантичном структурализме. В этой связи интересно замечание Э. Бенвениста о том, что Ф. де Соссюр никогда не употреблял термина «структура» в каком бы то ни было смысле — самым существенным для него было понятие «системы», при этом тезис о том, что элемен-

ты языка могут быть определены только через их отношения, спровоцировал появление понятия «структура» языковой системы [4, с. 62].

Неопределенность статуса языкового знака имела своим следствием то, что попытки «наведения порядка», предпринятые последователями Ф. де Соссюра, не увенчались значительным успехом, а получивший благодаря исследованиям Пражских лингвистов широкое распространение функциональный подход к изучению языка обусловил в языкознании ту ситуацию, в которой «мы видим, что лингвист занимается, по существу, только речью, которую он молчаливо приравнивает к языку» [4, с. 40].

Действительно, укоренившаяся в лингвистике традиция неразграничения единиц и знаков языка привела к целому ряду существенных противоречий. Так, определение языка как знаковой системы, по сути дела, не имеет под собой оснований, поскольку единственным безоговорочно принятым знаком языка считается слово. Хотя Ф. де Соссюр неоднократно предупреждал об опасном заблуждении относиться к языку как к номенклатуре предметов.

Оперирование знаками языка в процессе речемыслительной деятельности подменяется функционированием языковых единиц — особо показательна в этом смысле такая единица языка, как предложение, представляющая собой в грамматиках сплав языкового знака (функция обозначения ситуации), языковой единицы (структурная схема и парадигма) и речевого действия (субъективные смыслы).

Как отмечает Ю.А. Левицкий, «неоднозначность и противоречивость существующих определений предложения объясняются смешением в большинстве определений самых разнообразных категорий: языка и речи, мышления и коммуникации, наименования и сообщения и, наконец, формы и содержания»

Наиболее ярко эти противоречия обнаруживают себя в определении предложения, представленном в «Грамматике-80»: «Простое предложение — это такое высказывание, которое образовано по специально предназначенной для этого структурной схеме, обладает грамматическим значением предикативности и своей собственной семантической структурой, обнаруживает эти значения в системе синтаксических форм (в парадигме предложения) и в регулярных реализациях и имеет коммуникативную задачу, в выражении которой всегда принимает участие интонация» [6, с. 89-90].

Следует при этом отметить тот факт, что теоретические сложности и противоречия в определении предложения никоим образом не влияют на практику их функционирования, ибо носитель и использователь языка, интуитивно или осознанно, ассоциирует предложение с законченной мыслью.

Школьное определение, имеющее своим источником античную лингвистику, оказывается наиболее жизнеспособным, и это вряд ли можно назвать случайностью. В свое время А.А. Реформатский назвал это определение не неправильным, но непонятным, «так как здесь одно неизвестное (предложение) определено через другое неизвестное (законченная мысль)» [7, с. 330]. Однако для античных философов такое определение было самым естественным, ибо законченность мысли понималась как ее оязыковление, обеспечивающее ее непосредственную действительность.

В этой связи пристального внимания, на наш взгляд, заслуживает позиция Б.Н. Головина, который рассматривает предложение в контексте коммуникативной функции: «Предложение выражает отдельную мысль, т. е. такую, которая формально отчленена от соседних с ней мыслей и может быть самостоятельно передана за один акт коммуникации» [8, с. 197]. Нетрудно заметить, что Б.Н. Головин дает характеристику предложения с позиций теории знаков, а не единиц языка.

Что касается слова, то дифференциальный подход успешно преодолел рамки значения единицы языка, что было обусловлено поворотом к изучению речемыслительной деятельности, оперирующей знаками.

Одним из первых и решительных шагов в этом направлении стало включение в семантическую структуру слова коннотативного макрокомпонента [9, с. 105], а с распространением теории речевых актов Дж. Остина и Дж. Серля -прагматического значения [10, с. 20]. Открывшаяся счастливая возможность учета в структуре языкового значения всего «внеязыкового», с одной стороны, имела своим следствием беспредельное расширение значения за счет таких компонентов, как, например, эмпирический, образный, культурный, идеологический, мировоззренческий и пр., а с другой — оставила очень мало сомнений в том, что значение слова объемней и шире, чем это представляется в традиционной семасиологии.

Настаивая на необходимости перехода к интегральной концепции значения, И.А. Стернин вводит в научный оборот понятие «коммуникативной модели значения», включающей в себя и такие компоненты, «по которым слова не вступают в структурно значимые оппозиции внутри лексических микросистем, но которые, тем не менее, являются вполне реальными компонентами значения слова и активно проявляют себя в семантике — актуализируются в коммуникативных актах, ложатся в основу семантического развития слова и т. д. . Коммуникативная модель выступает как более общая модель значения, включающая дифференциальную парадигматическую модель как свою часть, как частный лучай» [11, с. 15-16]. По сути дела, предложенная модель значения представляет собой модель актуального значения языкового знака.

Считаем, что в контексте речемыслительной и коммуникативной деятельности дифференциация языка как системы знаков и как системы единиц представляется не только целесообразной, но и необходимой.

Ср.: «Единица и знак — явления разного характера. Знак необходимо представляет собой единицу, но единица может и не быть знаком» [4, с. 82].

Если система знаков предполагает их связь, опосредованную языковой действительностью, то система единиц основана на их непосредственных взаимоотношениях, которые регулируются метаязыковой логикой.

Ср. у А. Соломоника: «Внедрение в язык грамматики происходит на основе уже имеющегося опыта работы с языком как с системой» [12, с. 158].

Формирование системы языковых единиц и метаязыковой логики, регламентирующей внутрисистемные законы и правила сочетаемости знаков, сопряжено с опытом речемыслительной деятельности и обусловлено стремлением зафиксировать результаты этого опыта в памяти носителей языка как знаний о языке.

Обеспечивая функционирование знаков, языковые единицы выступают в качестве своего рода знаконосителей. Ср. у А. Соломоника: «Когда мы поправляем себя в процессе коммуникации, мы можем изменять форму сообщения, дабы лучше донести его внесистемный смысл. Когда мы замечаем в своей речи грамматическую ошибку и исправляем ее, — это применение логики действий системы» [12, с. 182].

Изучение знаковой природы языка необходимо при освоении навыков речевого и коммуникативного поведения, и помочь в этом может семиотика.

Семиотика понимает знаковую систему как множество знаков, упорядоченное набором синтаксических, семантических и прагматических правил. Изучением этих правил занимаются специальные разделы. Так, синтактика изучает правила построения знаков и их комбинаций; семантика — правила построения смысла; прагматика — условия использования знаков и правила действий получателей знака в так называемых знаковых ситуациях — ситуациях, в которых данный знак должен быть воспринят и понят.

Языковые знаки подчиняются тем же правилам, хотя они не являются предметом специального изучения ни в семиотике, ни в лингвистике. Более того, носитель языка, действуя по правилам, догадывается об их существовании только столкнувшись с их нарушением («И в небе осветилась погасшая звезда»; «Ты с ума мне сердце свела»), или с вопросом неносителя языка: «А почему. » (Можно приоткрыть дверь, но нельзя призакрыть?! Книга может стоять и лежать, а тарелка — только стоять?!).

По известной теории Н. Хомского, языковая способность представляет собой врожденное знание, присущее идеальному говорящему-слушающему и позволяющее ему продуцировать и распознавать грамматически правильные предложения. По мнению П.Ф. Стросона, такое объяснение языковой способности является по крайней мере неполным, поскольку речевая деятельность подчиняется — в том числе — правилам, соотносимым, но не совпадающим с грамматическими, что позволяет носителю языка конструировать, интерпретировать и критически оценивать высказывания даже без специальных грамматических навыков, но с опорой на знание элементов смысла и способов их комбинирования [13, с. 160-161].

Действительно, понятия правильности и осмысленности отнюдь не исчерпываются грамматикой — достаточно вспомнить Глокую куздру, которая штеко будланула бокра (Л.В. Щерба) или Бесцветные зеленые идеи, которые яростно спят (Н. Хомский).

Правила оперирования знаками определяются логикой самой системы. В связи с этим обстоятельством возникает закономерный вопрос о характере логики языковой знаковой системы.

Логические изыскания античных ученых, а в особенности, «Универсальная и рациональная грамматика» А. Арно и К. Лансло (1660), известная также как Грамматика Пор-Рояля, сыграли значительную роль в отождествлении так называемой формальной и языковой логики.

Такое понимание обусловило, с одной стороны, закономерную интерпретацию мышления как формально — логического процесса, а с другой — не менее закономерные возражения против такой интерпретации.

Как убедительно доказывает Э. Бенвенист на материале логики Аристотеля, формальная логика, безусловно, вторична по отношению к собственно языковой логике, поскольку язык возник гораздо раньше формально-логического мышления [4, с. 104-115].

В естественном языке мы имеем дело с когнитивной логикой, которую мы определяем как логику познанной в языке (и благодаря языку) действительности, т. е. знанием об устройстве существующего, свернутым в языковых знаках.

Авторы «Универсальной и рациональной грамматики» были совершенно правы в своем устремлении обнаружить универсальные логические принципы строения языка: если бы в свое время они проанализировали формальную логику с позиций отраженных в ней языковых категорий (а не наоборот), то уже в XVII в. было бы со всей очевидностью доказано, что формальная логика не только вторична по отношению к языковой, но и в полной мере порождена ею.

Так, с точки зрения логики центральным понятием семантики является понятие истинности, которое наиболее полно характеризует обоснованность логического вывода. Однако логический критерий истинности/ложности целиком и полностью обоснован соответствием/несоответствием утверждаемого действительности, известной нам благодаря языку, а потому вполне может быть определен как критерий языковой истинности/ложности. Ср., например: Луна светит и Собаки мяукают.

Содержание логического термина понятие не аналогично значению слова, но только по той причине, что является аналогом значения слова как знака. Ср.: «Форма мысли, отражающая предметы в их существенных и общих признаках, называется понятием» [14, с. 8]. Конечно же, мы не мыслим понятиями, но это определение еще раз доказывает, что языковые значения знаков зафиксированы в нашей памяти и таким образом принимают самое непосредственное участие в процессе мышления.

Идея об организующей функции языка по отношению к мыслительной деятельности человеческого сознания высказывалась в XVIII в. Э.Б. де Кондильяком, И.Г. Гердером, А.Н. Радищевым и послужила отправной точкой знаковой теории Ф. де Соссюра.

Этот тезис находит свою поддержку и у Л. Ельмслева, который вводит понятие смысла как «аморфной массы», существующей в таком качестве и не поддающейся анализу до тех пор, пока не приобретет языковую форму.

Наиболее полное, на наш взгляд, развитие эта идея получила в работах Л.С. Выготского, который, как и Ф. де Соссюр, ограничивает сферу речемыслительной деятельности зоной пересечения мышления и речи объяснил механизм языкового структурирования недискретного мышления [15, с. 103].

Возможность взаимодействия человека с миром обеспечивается соотнесенностью внутренней и внешней репрезентаций действительности, т. е. языковой действительности, существующей в сознании и происходящей вне его.

Роль посредника между двумя репрезентациями берет на себя речемыслительная деятельность.

Происходящее бессознательно фиксируется восприятием как мозаичное и вполне беспорядочное целое и выступает в роли референтного поля речемыслительной деятельности. Целостный характер бессознательного восприятия не

противоречит его осознанной избирательности, что проявляется в фокусировании одних объектов по сравнению с другими и отдельных признаков объекта по сравнению с другими его признаками. Избирательность восприятия обусловлена силой воздействия, которое оказывают на человека те или иные проявления референта.

Преобразуя импульсы внешнего воздействия в мысли, мышление обеспечивает таким образом осмысление происходящего, идентифицированного как существующее, т. е. присваивает ему актуальные значения — смыслы.

Актуальность значения определяется отношением субъекта к происходящему, а также потребностями его текущей и/или перспективной деятельности.

Сущность речемыслительного процесса, по Л.С. Выготскому, заключается в том, что «мысль стремится соединить что-то с чем-то», «установить отношения между чем-то и чем-то» [15, с. 306].

Такая трактовка дает все основания для того, чтобы определить условную единицу мышления — мысль — как бинарную структуру, реализующую свойство двойного означивания, актуализируя понимание, по Э. Бенвенисту, происходящего через узнавание в нем существующего.

Инвариантную формулу содержания мысли можно записать как О Чем через Что, в которой О Чем — референт в происходящем как предмет мысли, а Что — предицируемое ему значение, известное в существующем, как мыслимое об этом предмете.

Определяя характер мышления как «абсолютно» и «чисто» предикативный, Л.С. Выготский указывает на то, что в недискретном мыслительном процессе предмет мысли и то, что о нем мыслится в данный момент, представлены в одной форме, являющейся при этом предикатом.

На наш взгляд, в данном случае можно говорить скорее о предикатеме (термин В.Б. Апухтина), совмещающей оба элемента в одной форме так же, как первобытный знак совмещал в себе номинативную и коммуникативную функции.

Непроизвольность формирования нерасчлененных мыслей подтверждается и экспериментальными данными об особенностях работы левого и правого полушарий головного мозга (см., например, работы А. А. Леонтьева, Л.В. Сахарного, А. Соломоника и др.) и может быть объяснена, в том числе, топикообразующей (номиноцентрической — у Л.В. Сахарного) функцией правого полушария. Зафиксированное мышление показалось бы отрывочным, бессвязным и непонятным, поскольку предназначается человеком для самого себя.

В отличие от мысли, высказывание во внешней речи может иметь как не-расчлененную, так и расчлененную — бинарную — форму, которой в формальной логике соответствует категория суждения. Ср.: «Суждение есть мысль, в которой при ее высказывании нечто утверждается или отрицается и которая объективно является либо истинной, либо ложной» [14, с. 24]. Суждение, как известно, состоит из двух терминов, обозначаемых как S (субъект) и Р (предикат), что полностью соответствует содержательной структуре мысли: О Чем и Что. Так называемая связка между терминами служит обозначением факта предикации.

В математической логике используется формула Y = fX), в которой Y представляет собой функцию для аргумента Х, которая, с одной стороны, является «перезаписью» формулы суждения [P = fS) и, соответственно, Что = f(О Чем)], а с другой — оказывается предпочтительнее, поскольку подразумевает как расчлененные, так и нерасчлененные формы высказываний во внешней речи. Примечательно, что обозначаемое формулой Y = f(X) в символической логике именуется пропозицией, т. е. высказыванием.

Таким образом, вряд ли может вызвать сомнения тот факт, что формальная логика, пытаясь установить общие закономерности мышления, на самом деле классифицировала формы речемыслительной деятельности. Что касается математической (символической) логики, то, начиная с Г. Лейбница, она занималась поисками оптимального и универсального способа формализации естественного языка, не более и не менее.

Благодаря математической логике стало очевидным то обстоятельство, что язык как знаковая система служит обязательной предпосылкой мышления даже в том случае, если оно осуществляется вне языка.

Заложенная в языке когнитивная логика, определяющая наше понимание действительности и одновременно диктующая правила оперирования языковыми знаками, естественным образом усваивается в процессе овладения данным языком, т. е. в значительной мере бессознательно.

По всей вероятности, именно языковое бессознательное подразумевается структуралистами под врожденным знанием языка (Н. Хомский), интуитивными комплексами (Дж. Лайонз), устойчивыми интуициями носителя языка (Д. Гриндер, Р. Бэндлер).

Языковой логике подчиняется и коммуникативная деятельность человека, которая осуществляется как интерпретирующее (означивающее) моделирование происходящего языковыми и неязыковыми знаковыми средствами.

L.M. Salmina. Logic of language units and signs.

The paper presents necessity of making difference between units of language and signs of language.

Natural language as a semiotic system accumulates the universal knowledge of the world and therefore the logic of this system can de qualified cognitive. The meanings of language signs supply human mentality, speech and communication as the elements of the concept model. So the logic of human vital activity is the logic of natural language. Units of language are the elements of the unified hierarchical metasystem under the rules of metalogic. Their role in communication can be described as the form of language signs.

Discerning units and signs aids to avoid contradictions in language function researches.

1. Березин Ф.М. История лингвистических учений. — М.: Высш. шк., 1975. — 304 с.

2. Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов. —

М.: Просвещение, 1985. — 399 с.

3. Соссюр Ф. де. Заметки по общей лингвистике. — М.: Прогресс, 1990. — 280 с.

4. Бенвенист Э. Общая лингвистика. — М.: Прогресс, 1974. — 447 с.

5. Левицкий Ю.А. Предложение и высказывание. — Пермь: Изд-во Пермск. пед. ин-та, 1988. — 72 с.

6. Русская грамматика. — М.: Наука, 1980. — Т. II. — 709 с.

7. РеформатскийА.А. Введение в языковедение. — М.: Аспект Пресс, 1997. — 536 с.

8. Головин Б.Н. Введение в языкознание. — М.: Высш. шк., 1973. — 320 с.

9. Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка. — Л.: Просвещение, 1973. — 303 с.

10. Никитин М.В. Основы лингвистической теории значения. — М.: Высш. шк., 1988. -168 с.

11. Стернин И.А. Лексическое значение слова в речи. — Воронеж: Изд-во Воронежск. ун-та, 1985. — 171 с.

12. СоломоникА. Семиотика и лингвистика. — М.: Молодая гвардия, 1995. — 352 с.

13. Стросон П. Грамматика и философия // Новое в зарубежной лингвистике. — М.: Прогресс. — Вып. 18. — С. 160-173.

14. Бойко А.П. Логика. — М.: Новая шк., 1994. — 80 с.

15. Выготский Л.С. Мышление и речь. — М.: Лабиринт, 1996. — 415 с.

Поступила в редакцию 01.02.06

Салмина Лидия Михайловна — кандидат филологических наук, доцент кафедры современного русского языка и русского языка как иностранного Казанского государственного университета.