Роберт рождественский о разных точках зрения

—Рубрики

• ЮМОР (5)
• Брюггское кружево (5)
• ВЫШИВКА (54)
• другие виды (12)
• крестиком (40)
• ВЯЗАНИЕ (399)
• журналы, альбомы, книги (393)
• ВЯЗАНИЕ КРЮЧКОМ (1869)
• Брюггское кружево (8)
• воротнички, кокетки (52)
• головные уборы (48)
• джемпера, пуловеры, туники (131)
• жакеты, кардиганы, блузы (176)
• Ирландское кружево (354)
• кайма, бахрома, ленточное кружево (140)
• модели (957)
• приёмы и способы (131)
• Румынское кружево (5)
• топы, болеро, жилеты (220)
• узоры, мотивы (768)
• уроки, МК (398)
• шали, палантины, накидки (122)
• юбки, платья, пальто (140)
• ВЯЗАНИЕ СПИЦАМИ (1599)
• топы, болеро, жилеты (87)
• ажурные узоры (315)
• головные уборы (51)
• джемпера, пуловеры, туники (438)
• жакеты, кардиганы, блузы (224)
• модели (1133)
• плотные узоры (221)
• приёмы и способы (182)
• уроки, МК (184)
• шали, палантины, накидки (152)
• юбки, платья, пальто (60)
• ДНЕВНИК (450)
• кнопки перехода (35)
• оформление (30)
• рамочки (181)
• схемы (124)
• уроки для блогов (25)
• Уроки по ведению дневника (55)
• ЖЕНСКИЕ РАДОСТИ (5)
• ЗДОРОВЬЕ (220)
• диеты (3)
• Информация (48)
• рецепты (87)
• советы (49)
• физкультура (56)
• ИНТЕРЕСНОЕ, НЕОБЫЧНОЕ (16)
• КАЛЬКУЛЯТОР (1)
• КНИГИ (33)
• аудио книги (5)
• словари,справочники (17)
• учебники (2)
• КОМПЬЮТЕР (115)
• программы (39)
• компьютерная грамота (36)
• переводчик страниц текста (1)
• полезные советы (27)
• сеть (9)
• Кружево (4)
• КУЛИНАРИЯ (603)
• вторые блюда (168)
• выпечка (314)
• десерты, напитки (52)
• заготовки (32)
• закуски,салаты (98)
• первые блюда (8)
• соусы, заправки (11)
• КУЛЬТУРА, ИСКУССТВО (190)
• живопись, скульптура (22)
• кино (37)
• люди (7)
• музыка (103)
• прикладное искусство (3)
• фольклор (8)
• ЛИТЕРАТУРА (60)
• поэзия (51)
• проза (8)
• ОБЩЕСТВО (417)
• законы (1)
• история (65)
• люди (50)
• политика (218)
• публицистика (128)
• экономика,финансы (32)
• ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ И ПРАВИЛА (35)
• домашнее хозяйство (19)
• житейская мудрость (12)
• ПРИРОДА (70)
• Животные (10)
• Растения (57)
• Цветы (7)
• РАЗВЛЕЧЕНИЯ (8)
• РАЗНЫЕ ИЗДЕЛИЯ КРЮЧКОМ (311)
• аксессуары (32)
• коврики, сидушки и пр. (15)
• куколки, тапочки (19)
• пледы, покрывала, подушки и пр. (63)
• скатерти, салфетки, занавески (175)
• РАЗНЫЕ ИЗДЕЛИЯ СПИЦАМИ (99)
• аксессуары (36)
• носки, тапочки, перчатки (50)
• пледы, покрывала, подушки и пр. (13)
• РЕЛИГИЯ (25)
• икона (3)
• Храмы (2)
• благовония (1)
• молитва (6)
• РУКОДЕЛИЕ (98)
• Интересные штучки (68)
• шитьё (32)
• СТРОИТЕЛЬСТВО (1)
• ФОТО, ВИДЕО (17)
• город (9)
• люди (1)
• природа (5)
• усадьба, дом (1)

—Музыка

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Интересы

—Постоянные читатели

—Сообщества

—Трансляции

—Статистика

Воскресенье, 23 Декабря 2018 г. 21:36 + в цитатник

— Смотри, как дышит эта ночь.
Звезда, уставшая светлеть,
упала, обожгла плечо…
— Чо?

— Смотри, как вкрадчивый туман
прижался к молодой воде…
— Где?

— Он полночью поклялся ей,
он взял в свидетели луну.
— Ну?!

— Они сейчас уйдут в песок,
туда, где не видать ни зги…
— Гы.

— И ощутив побег реки,
в беспамятстве забьётся ёрш!

— Да нет, я говорю тебе,
что столько тайн хранит земля,
берёзы, ивы и ольха…
— Ха.

— А сколько музыки в степях,
в предутреннем дрожанье рос…
— Брось!

— Да погоди! Почувствуй ночь,
крадущийся полёт совы,
сопенье медленных лосих…
— Псих.

— Послушай, разве можно так:
прожить — и не узнать весны,
прожить — и не понять снега.
— Ага.

Роберт Рождественский «Поэма о разных точках зрения»

До блокировки телеграма в РФ я писала свои статьи (кхм-кхм, это скорее просто длинные посты) для канала в телеграфе, который также заблокирован. Поэтому теперь переношу эти посты сюда. Изначально от 31.12.2017.

При первом прочтении поэма поразила меня лексикой: «супермен», «дебил», «чо», «гы», и здесь же «славяне», «летописец». Рождественский играет с сочетанием высокого и низкого штиля в лучших традициях Серебряного века, играет с ритмом, с формой, с аллитерацией так красиво, что это завораживает надолго.

А теперь, по всем законам жанра «анализ стихотворения», от восторженных писков по поводу формы переходим к сути.

Начну я с отзыва от читательницы канала:

«Мозаичность — так я вижу поэму. Кусочки мозаики, складывающиеся в главный вопрос человечества “В чём смысл жизни?”, совсем разные, но часто дают одинаковый отсвет. То есть мысль — вопрос — один, но связано с ним многое, и вот это многое Рождественский и раскрывает перед читателями, постоянно сталкивая что-то пафосное и совсем простое, «попсовое» (варяги и супермены, к примеру, или разговор двух людей в четвёртой части).

Радужные картины будущего, которые мы как бы действительно планируем реализовать –, всего лишь сказка, но сказки тоже нужны, всё круто, чего вы обижаетесь? Кроме того, надо жить сейчас и самостоятельно думать, мыслить, чтобы потом не остаться в бесконечной пустоте — будь то реальная атомная война или просто людская толпа, с одинаково идеальными героями прошлого. Ведь если не мыслить и не задавать вопросы, что тогда останется от нас?

И все-таки, в чем смысл жизни? И что с этим всем делать поэту? А кто его знает, так что поэтом лучше не быть».

Для меня после первого прочтения ощущения мозаичности не было, части перетекают плавно друг в друга и в каждой части я вижу не только вопрос «в чём смысл жизни?», но и вопрос «куда катится эта страна?» (1965 год, оттепель, просто напоминаю) с классической (или тогда это ещё не было настолько заезженным тропом?) рефлексией над историей России, с осуждением цензуры («А куда нам — мыслить? / А чего нам — мыслить? / Это ж — самому себе верёвочку мылить!»), с осуждением общества (вся пятая часть, например). А более отличных мыслей от мнения моей читательницы у меня нет. Так что закончим этот эпизод #ОднаСтараяКнига финальными строчками поэмы:

Роберт Рождественский «Разговор со случайным знакомым»

(из «Поэмы о разных точках зрения»)

— Смотри, как дышит эта ночь.
Звезда, уставшая светить,
упала,
обожгла плечо.
— Чо?
— Смотри, как вкрадчивый туман
прижался
к молодой воде.
— Где?
— Он полночью поклялся ей,
он взял в свидетели луну.
— Ну?!
— Они сейчас уйдут в песок,
туда, где не видать ни зги.
— Гы.
— И, ощутив побег реки,
в беспамятстве забьётся ёрш.
— Врёшь.
— Да нет, я говорю тебе,
что столько тайн хранит земля,
берёзы, ивы и ольха.
— Ха.
— А сколько музыки в степях,
в предутреннем дрожанье рос.
— Брось!
— Да погоди!
Почувствуй ночь,
крадущийся полёт совы,
сопенье медленных лосих.
— Псих.
— Послушай,
разве можно так:
прожить —
и не узнать весны,
прожить —
и не понять снега.
— Ага!

Роберт рождественский о разных точках зрения

Еле видимым.
Мне всю жизнь
за это расплачиваться!
Мне себя, как пружину,
раскручивать!
Верить веку.
И с вами
раскланиваться,
Люди-винтики,
Люди-шурупчики.
Предначертаны
ваши шляхи,
назначение каждому
выдано.
И не шляпы на вас,
а шляпки.
Шляпки винтиков,
Шляпки
винтиков!
Вы изнашивайтесь,
вы ржавейте,
исполняйте
все, что вам задано.
И в свою исключительность
верьте!
Впрочем,
это не обязательно.
Все равно обломают отчаянных!
Все равно вы должны остаться
там, где ввинтят, —
в примусе,
в часиках,
в кране,
в крышке от унитаза.
Установлено так,
Положено.
И —
не будем на эту тему…
Славься,
винтичная психология!
Царствуй, лозунг:
«Не наше дело!»
Пусть звучит он
как откровение!
Пусть дороги
зовут напрасно.
Я
не верю, —
хоть жгите, —
не верю
в бессловесный
винтичный разум!
Я смирению
не завидую,
но, эпоху
понять пытаясь, —
я не верю,
что это винтики
с грозным космосом
побратались.
Что они
седеют над формулами
и детей пеленают бережно.
Перед чуткими
микрофонами
говорят с планетою бешеной.
И машины ведут удивительные.
И влюбляются безутешно…
Я не верю,
что это винтики
на плечах
нашу землю держат.
Посредине двадцатого века
облетают
ржавые символы…

Будьте счастливы,
Человеки!
Люди
умные.
Люди
сильные.

Нелетная погода

Нет погоды над Диксоном.
Есть метель.
Ветер есть.
И снег.
А погоды нет.
Нет погоды над Диксоном третий день.
Третий день подряд
мы встречаем рассвет
не в полете,
который нам по душе,
не у солнца,
слепящего яростно,
а в гостинице.
На втором этаже.
Надоевшей.
Осточертевшей уже.
Там, где койки стоят в два яруса.
Там, где тихий бортштурман Леша
снисходительно,
полулежа,
на гитаре играет,
глядя в окно,
вальс задумчивый
«Домино».
Там, где бродят летчики по этажу,
там, где я тебе это письмо пишу,
там, где без рассуждений
почти с утра, —
за три дня,
наверно, в десятый раз, —
начинается «северная» игра —
преферанс.
Там, где дни друг на друга похожи,
там, где нам
ни о чем не спорится…
Ждем погоды мы.
Ждем в прихожей
Северного полюса.
Третий день
погоды над Диксоном нет.
Третий день.

А кажется:
двадцать лет!
Будто нам эта жизнь двадцать лет под стать,
двадцать лет, как забыли мы слово:
летать!
И обидно.
И некого вроде винить.
Телефон в коридоре опять звонит.
Вновь синоптики,
самым святым клянясь,
обещают на завтра
вылет
для нас.

И опять, как в насмешку,
приходит с утра
завтра,
слишком похожее
на вчера.
Улететь —
дело очень нелегкое,
потому что погода —
нелетная.
…Самолеты охране поручены.
Самолеты к земле прикручены,
будто очень опасные
звери они, будто вышли уже
из доверья они,
Будто могут
плюнуть они на людей —
на пилотов,
механиков
и радистов.
И туда, где солнце.
Сквозь тучи.

Над Диксоном
третий день погоды нет.
Третий день.
Рисковать приказами запрещено.

Тихий штурман Леша
глядит в окно.
Тихий штурман
наигрывает «Домино».
Улететь нельзя все равно
ни намеренно,
ни случайно,
ни начальникам,
ни отчаянным —
никому.

На дрейфующем проспекте ты живешь…

Мне гидролог говорит:
– Смотри!
Глубина
сто девяносто три! —
Ох, и надоела мне одна
не меняющаяся глубина.
В этом деле я не новичок,
но волнение мое пойми —
надо двигаться вперед,
а мы
крутимся на месте,
как волчок.

Две недели,
с самых холодов
путь такой —
ни сердцу, ни уму…
Кто заведует движеньем льдов?
Все остановил он
почему?
Может, по ошибке,
не со зла?
Может, мысль к нему в башку пришла
что, мол, при дальнейшем продвижении
расползется все сооружение?
С выводом он явно поспешил —
восхитился нами
и решил
пожалеть,
отправить на покой.
Не желаю
жалости такой!
Не желаю,
обретя уют,
слушать,
как о нас передают:
«Люди вдохновенного труда!»
Понимаешь, мне обидно все ж…

Я гидрологу сказал тогда:
– На Дрейфующем проспекте
ты живешь.
Ты же знал,
что дрейф не будет плавным,
знал,
что дело тут дойдет до драки,
потому что
в человечьи планы
вносит Арктика
свои поправки,
то смиряясь,
то вдруг сатанея
так,
что не подымешь головы…
Ты же сам учил меня, что с нею
надо разговаривать
на «вы».
Арктика пронизывает шубы
яростным дыханием морозов.
Арктика показывает зубы
ветром исковерканных
торосов.
Может, ей,
старухе,
и охота
насовсем с людьми переругаться,
сделать так,
чтоб наши пароходы
никогда не знали
навигаций,
чтобы самолеты не летали,
чтоб о полюсе мы не мечтали,
сжатые рукою ледяною…
Снова стать
неведомой страною,
сделать так,
чтоб мы ее боялись.

Слишком велика
людская ярость!
Слишком многих
мы недосчитались!
Слишком многие
лежать остались,
за победу
заплатив собою…
В эти разметнувшиеся шири
слишком много мы
труда вложили,
чтоб отдать все то,
что взято с бою!
Невозможно изменить законы,
к прошлому вернуться
хоть на месяц.

Ну, а то, что кружимся на месте,
так ведь это, может,
для разгона…

Дежурный закричал:
– Скорей сюда!
Мираж!
смотрите!
Все сюда!
Скорей. —
И резко отодвинута еда.
И мы вываливаемся из дверей.

Я ждал всего.
Я был готов к любому:
к цветам и пальмам
в несколько рядов,
к журчащему прибою голубому,
к воздушным башням
древних городов.
Ведь я читал,
как над песком
бесстыдно
вставали
эти памятники лжи.
Ведь я читал,
как жителей пустыни
с дороги уводили
миражи…
Ведь я читал,
ведь я об этом знаю:
слепящим днем,
как в полной темноте,
шагали
люди,
солнце проклиная,
брели
к несуществующей воде.
Но здесь…
– Да где мираж?!
– А очень просто.
Туда смотри.

Я замер,
поражен:
на горизонте
плавали
торосы
вторым,
не очень ясным этажом.
Они переливались
и дрожали…
Я был готов к любому.
Ждал всего…
Но Арктика!
Ты даже
миражами
обманывать
не хочешь никого.

Последняя песня

Смертью, которой грозят нам враги, обретем мы бессмертье…

До рассвета семьдесят восемь минут.
На рассвете
ключ заскрипит в замке,
На рассвете в камеру люди войдут
и пролают приказ на чужом языке.
А потом будет десять визжащих дверей,
коридорный сквозняк,
молчаливый конвой.
Будет яма на тесном тюремном дворе
и тяжелое небо
над головой.
Автоматчики тупо шеренгу сомкнут.

До рассвета семьдесят восемь минут.
И сейчас,
на распухшие пальцы дыша,
задыхаясь,
спеша,
обгоняя рассвет,
пишет песню,
последнюю песню,
поэт
чуть заметным обломком карандаша.
Пусть от долгих допросов гудит голова,
пусть больная рука тяжелее свинца…
Но приходят
единственные слова,
как приказ,
как присяга,
как клятва бойца.
Пишет,
пишет поэт…

И кончается ночь.
За стеною глухая команда слышна…
Даже фронт наступающий,
даже страна
не успеют,
не смогут,
не в силах помочь!

Я хочу,
чтоб ко мне его твердость пришла,
чтоб не смел ни минуты растрачивать я,
чтобы каждая песня
такою была,
будто это
последняя песня моя,
будто брезжит уже за окошком рассвет,
а враги ненавидят меня и клянут,
будто жить мне осталось
не семьдесят лет,
а семьдесят восемь
минут.

«Приходит врач, на воробья похожий…»

Приходит врач, на воробья похожий,
и прыгает смешно перед постелью.
И клювиком выстукивает грудь.
И маленькими крылышками машет.
– Ну, как дела? —
чирикает привычно. —
Есть жалобы. —
Я отвечаю:
– Есть.
Есть жалобы.
Есть очень много жалоб…
Вот, – говорю, —
не прыгал с парашютом…
Вот, – говорю, —
на лошади не ездил…
По проволоке в цирке не ходил…

Он морщится:
– Да бросьте вы!
Не надо!
Ведь я серьезно…

– Я серьезно тоже.
Послушайте, великолепный доктор:
когда-то в Омске
у большой реки
мальчишка жил,
затравленный войною…
Он так мечтал о небе —
синем-синем!
О невозможно белом парашюте,
качающемся
в теплой тишине…
Еще мечтал он
о ночных погонях!
О странном,
древнем ощущенье скачки,
когда подпрыгивает сердце к горлу
и ноги прирастают к стременам.
Он цирк любил.
И в нем —
не акробатов,
не клоунов,
не львов, больших и грустных,
а девочку,
шагающую мягко
по воздуху,
спрессованному в нить.
О, как он после представлений клялся:
«Я научусь!
И я пойду за нею. »
Вы скажете:
– Но это все наивно… —
Да-да, конечно.
Это все наивно.
Мы —
взрослые —
мечтаем по-другому
и о другом…
Мечта приходит к нам
еще неосязаемой,
неясной,
невидимой,
неназванной, как правнук.
И остается в нас до исполненья.
Или до смерти.
Это все равно.
Мы без мечты немыслимы.
Бессильны.
Но если исполняется она,
за ней – как ослепление —
другая.
Исполнилось лишь самое начало.
Любовь исполнилась
и крик ребенка.
Исполнились друзья,
дороги,
дали.
Не все дороги
и не все друзья, —
я это понимаю.

Только где-то
живут мечты —
наивные, смешные, —
с которых мы и начали мечтать.
Они нам в спины смотрят долго-долго —
вдруг обернемся
и «спасибо!» скажем.
Рукой взмахнем:
– Счастливо.
Оставайтесь…
Простите за измену.
Мы спешим… —
Но может, это даже не измена?!

…А доктор
собирает чемоданчик.
Молчит и улыбается по-птичьи.
Уходит.
И уже у самой двери
он тихо говорит:
– А я мечтал…
давно когда-то…
вырастить
овчарку…
А после
подарить погранзаставе…
И не успел… —
Действительно, смешно.

Поэма о разных точках зрения

Я по улице иду —
удручен.
В магазинах
нет вопроса:
«Почем?»
На вокзалах нет вопроса:
«Куда
по планете разбрелись поезда. »
Этот сон
приснился в пятницу мне
(может, он —
к деньгам,
а может —
к войне).
Я попал на заседание вдруг
Академии
Серьезных
Наук…
Академики —
дотошный народ
(сорок лысин,
восемнадцать бород) —
при параде,
при больших орденах
обсуждают
вопросительный знак.
Рассуждают о загадках его…
Говорят, что он немножко
того…
Не умеет
эпохально звенеть…
Заставляет временами
краснеть…
Не зовет,
не помогает в борьбе…
«Задается» —
значит, мнит о себе…
Если даже и ведет
иногда,
то заводит
неизвестно куда…
Решено:
недопустим компромисс!
Решено, что этот знак —
пессимист.
И записано,
что он отменен,
так как
«нет уже потребности
в нем»…
«Восклицательным знакам —
почет!!»
(Вопросительные —
взять на учет.
Разрешить для них
журчание
вслух
при наличии
особых
заслуг…)
Телефон «09»
вправе молчать.
(Если нет вопросов —
что отвечать?)
Нет вопросов,
и не слышно гудка…

«Мосгорсправка»
растерялась слегка.
Но потом она опомнилась
и
заклеймила
заблужденья свои…
Только сложности возникли опять:
«Как
с вопросами детей
поступать. »
Просит ректор МГУ разъяснить:
«Что с экзаменами?
Чем заменить. »

Все супруги
соблюдают престиж.
Ведь не спросишь:
«Почему ты грустишь. »
И не скажешь:
«Ты сегодня бледна…
Что с тобою?
Может, помощь нужна. »

Нет возможности
задачник добыть…
Не вздыхает Гамлет:
«Быть
иль не быть. »
Нет задумавшихся.
Быт
упрощен.
В магазинах нет вопроса:
«Почем?»
На вокзалах нет вопроса:
«Куда
непонятные
ушли поезда. »
Нет кроссвордов.
КВН не бурлит.
И не спрашивает врач:
«Что болит. »
Лишь в кошмарных
появляется снах
отмененный
вопросительный знак.

…А природе
не впервой отставать.
А природе на запреты
плевать!
Вопросительно
глядит сова.
Вопросительно
шуршит трава.
Вопросительна пчела в цветах.
Вопросительны краны в портах.
Вопросительно закручен
ус.
Вопросительно свернулся
уж…
Если даже у змеи
вопрос,
что же делать тем, кто —
в полный
рост?!

2. Несколько слов от автора

Грядущие
и прошлые.
Громадины.
Горошины.
Плохие
и хорошие.
Зачем?
Для дела
и для понта.
Запои и работа.
Крестины и аборты.
Зачем?

В дакронах и сатинах.
В рабах и господинах.
В театрах и сортирах.
Зачем?

Подонки и матроны.
На ринге
и на троне.
На вахте
и на стреме.
Зачем?

Над щами.
Над миногами.
С авоськами.
С моноклями.
Счастливые.
Минорные.
Зачем?

Трибунные гориллы,
базары
и корриды,
горланите?
Горите?
Зачем?

Случайно
иль нарочно?
Для дяди?
Для народа?
Для продолженья
рода?
Зачем?

Скорбел летописец:
«Славяне,
запутавшись намертво
в ссорах и дрязгах,
пришли до варягов…
Сказали:
– Земля наша
сильно лесами обширна,
ручьями обильна,
и только обидно,
что нет в ней порядка,
и люди устали бессмысленно мучиться,
жить
не по правде.
Придите
и правьте. »

Я тихо краснею
за это решение собственных предков,
суровых и бренных.
Не знаю,
чего они этим добились
и что потеряли,
но я повторяю:
– Земля наша
сильно лесами обширна,
лугами удачна,
ручьями обильна.
И только обидно,
что нет на земле
(как бы это сказать,
чтоб звучало толково?), —
чего-то
такого…
То сеем не там.
И не то.
И не так, чтобы – к сроку.
Морока!
То вдруг
наводненье стрясется,
набухнет,
нагрянет внезапно,
то – засуха!
Мы вроде и эдак,
и так,
и обратно,
и снова,
да только —
без особого толку.
Как будто мы
чем-то обидели землю,
и жить ей от этого тошно, —
и точка.
Эгей,
супермены!
Советчики!
Форды!
Проныры!
Варяги!
Валяйте!!
А ну,
налетай,
джентльмены удачи!
Любители легкой наживы!
Спешите!
Откройте, что сами мы,
в общем,
старались напрасно
(быдло,
низшая раса).
И сделайте, чтоб от жратвы
прогибались прилавки
в сверканье и лаке.
Чтоб даже в райцентрах любых
ни на миг не потухла
ночная житуха.

А мы вам за это
подарим
цветастых матрешек,
протяжную песню про Волгу
и водку.
Икрою покормим,
станцуем вприсядочку,
склоним главу.
Варяги,
ау-у-у!
Придите и правьте.
Мы очень понятливы.
Необычайно проворны…
…До —
воль —
но!!
К чертям!
Супермены,
советчики,
херсты,
рвачи
и так далее, —
видали!
Шеренги
заезжих высочеств,
проезжих величеств, —
валитесь!
…Земля наша
сильно людьми знаменита,
в которых —
надежда.
В которых —
спасенье…
Люби
эту землю.

4. Разговор со случайным знакомым

– Смотри, как дышит эта ночь.
Звезда, уставшая светить,
упала,
обожгла плечо…
– Чо?
– Смотри, как вкрадчивый туман
прижался
к молодой воде…
– Где?
– Он полностью поклялся ей,
он взял в свидетели луну.
– Ну?!
– Они сейчас уйдут в песок,
туда, где не видать ни зги…
– Гы.
– И, ощутив побег реки,
в беспамятстве забьется ерш.
– Врешь.
– Да нет, я говорю тебе,
что столько тайн хранит земля,
березы, ивы и ольха…
– Ха.
– А сколько музыки в степях,
в предутреннем дрожанье рос…
– Брось!
– Да погоди!
Почувствуй ночь,
крадущийся полет совы,
сопенье
медленных лосих…
– Псих!
– Послушай,
разве можно так:
прожить —
и не узнать весны,
прожить —
и не понять снега…
– Ага!

5. Хор со стороны

А куда нам —
мыслить?
А чего нам —
мыслить?
Это ж —
самому себе
веревочку мылить!
Мы же – непонятливые.
Мы же – недостойные.
До поры до времени
взираем из тьмы…

Кто у нас
на должности
хозяев истории?
А ведь ее хозяева —
извините! —
мы!

Мы —
и не пытавшиеся.
Мы —
и не пытающиеся.
Млекопитающие
и млеконапитавшиеся.
Рядовые.
Жвачные.
Мягкие.
Овальные.
Лица,
не охваченные
проф —
образованием.
Скромные.
Ленивые.
Не хитрецы,
не боги.
Мы —
обыкновенные,
как время само, —
люди-агрегаты
по переработке
всевозможно-всяческой
пищи
на дерьмо!
Нет войны – мы живы.
Есть война – мы живы.
Пусть вокруг
оракулы каркают.
Вы думаете:
это
работают
машины?!
А это
наши челюсти вкалывают!!
Играйте в ваши выборы,
правительства
и партии!
Бунтуйте,
занимайтесь
стихами и ворьем.
Старайтесь,
идиотики!
На амбразуры падайте!
Выдумывайте,
пробуйте!
А мы пока
пожрем…
Орите!
Надрывайтесь!
Мы
посидим в сторонке.
В тени своих коттеджей,
избушек и юрт…
Вы думаете:
это
грохочут
новостройки?!
А это
наши челюсти жуют!!
Шагайте в диалектику,
закапывайтесь в мистике,
пускай кричит философ,
догадкой озарен…
Леди и товарищи,
граждане и мистеры,
стройте
ваше
будущее!
Мы и его сожрем…
Подползем,
навалимся неотвратимым весом
и запросто докажем,
как был задуман
мир…
Выставкам и выдумкам,
опусам и эпосам,
физикам и лирикам, —
привет!
Аминь.

Глыбы коллектива,
в завтрашнем раю
вам
не подфартило, —
общее «адью!».
На планете вместо
светочей ума
встанут
Эвересты
нашего дерьма!
Брызнут фейерверком
желтые
дымы…
Разжиревшим веком
будем
править
мы!
Мы! —
и не пытавшиеся.
Мы —
и не пытающиеся.
Мы —
млекопитающие.
И млеконапитавшиеся.

6. Снова несколько слов от автора

По стебелечку
вверх и вверх
ползет
травяная вошь…
Зачем живешь,
человек, —
если так
живешь.

Представь,
что атомный кошмар
двоится и дрожит.
Земля пуста,
как твой карман.
А ты,
допустим,
жив.
Удачлив,
будто царь царей.
Как финн, невозмутим.
Ты выжил.
Вышел.
Уцелел.
На всей Земле —
один.
Один среди песков и льдин, —
куда б ни заходил:
идешь —
один.
Заснешь —
один.
Печалишься —
один.
На этой лучшей из планет,
разорванной, как нерв,
законов —
нет,
знакомых —
нет,
и незнакомых —
нет.
Нет на Земле
на все края,
на длинные года
ни захудалого кота,
ни пса,
ни воробья.
Все выметено.
Все мертво.
От сквозняков
храпя,
пустые станции метро
ждут
одного тебя.
И этот мир не обратим,
никем не обратим.
Поёшь —
один.
Идешь —
один.
И видишь сны —
один.
Ты сам —
на шесть материков, —
в дожди,
в жару,
в снега, —
на все моря без берегов,
на пароходы без гудков,
на телефоны без звонков.
(И даже нет
врага.)
Ты сам —
на двадцать первый
век…
«Не надо!!
Чур-чура!!»
Зачем кричишь ты,
человек?
Ведь ты молчал
вчера.

7. Пример для подражания

Мы тоже
для кого-то
были будущими.
Грядущими.
Идущими на смену.
Решительной эпохою
разбуженные
для славы и любви.
Для слез и смеха…

Мы тоже
будем прошлыми.
Давнишними.
Несбыточными,
как ушедший поезд.
Подернутыми дымкой.
В меру —
книжными.
И с этим,
к сожаленью, —
не поспоришь…

Хочу понять
без позы и без паники,
случайности
не называя глупыми, —
как после смерти
рядовые бабники
становятся
«большими жизнелюбами»!
Послушайте!
С ума сошли вы,
что ли?!
«Биограф»
усмехается нелепо
и говорит,
задергивая шторы:
– А это проще
всем известной репы.
Кричать и волноваться нет резона…
Политикою
высшею
ужалены,
мы,
если хочешь,
из твоей персоны
сообразим
«пример для подражанья»…
Итак, начнем:
ты был
хорошим сыном.
Зачитывался книжками о войнах.
Завидовал решительным и сильным.
Любил кино,
повидло
и животных…
– Но это все вранье?!

– Я жил!
Я сомневался.
– Это – лишнее…
Во имя воссозданья
нужной
личности,
тебе сомненья
противопоказаны!
Чтоб от событий в жизни было тесно,
нужны иные
меры и масштабы.
Ты даже не почувствуешь,
как станут
заклятые враги —
друзьями детства…
Твой фотоснимок
мы подретушируем.
В усталые глаза
добавим бодрости.
Чуть-чуть подтянем губы
(так – решительней).
Исправим лоб
(он был
не в той пропорции)…
Итак,
ты жил.
Ты презирал богатство.
Читал газеты,
плача и ликуя…
Твоя жена
(приходится вторгаться) —
немножечко не та…
Найдем другую…

– Зачем другая
мертвому?!
– Все правильно…

– Помалкивай!
И кстати, знай:
для живости характера
ты увлекался
теннисом и марками…

– При чем тут теннис?!

– Объясняем вкратце:
считай его
побочным сверхзаданьем.
Сейчас проходят игры.
Кубок Наций.
А мы пока что
в теннисе
не тянем…
Теперь ты чист
идейно
и морально.
Переосмыслен.
Виден издалёка…
Был худосочным?
Стал
почти Гераклом.
Злопамятным?
А стал
милей теленка…

Теперь ты
на трибунах и эстрадах!
теперь ты —
как Аллах
для правоверных.
Теперь твои портреты
на тетрадях,
на клюкве в сахаре
и на конвертах!
Ты —
идол.
Ты —
безумие повальное.
Твой бюст переходящий
заслужила
во всепланетном
гранд-соревновании
седьмая
пионерская
дружина.
Твои черты становятся разбухшими.
Возрадуйся,
что ходишь в призовых.
…А знаете,
мы тоже
были будущими.
Не надо нас придумывать.
Живых.

8. Городской романс

Я – как город.
Огромный город.
Может,
ближний.
А может,
дальний…
Города
на приезжий гомон
поворачиваются площадями.
Поворачиваются,
охмуряют
главной улицей,
главной набережной.
Речкой —
будто хвостом —
виляют.
Рассыпаются
в речи набожной.
В них тепло,
торжественно,
солнечно!
Есть
Центральный проспект,
а поблизости:
Площадь Юмора,
Площадь Совести.
Дом Спокойствия,
Дом Справедливости…

А дома —
просторны,
дома —
легки.
Все продумано.
Целенаправленно…

Я – как город.
Но есть в городах
тупики.
Прокопченные
есть
окраины.
Там на всех углах
темнота хрипит.
Там плакатами
дыры
заделаны.
Равнодушный тупик.
Уставший тупик.
Дом Бездельничанья.
Дом Безденежья…
Никого
нет на этих улочках.
Страшновато с ними знакомиться:
тупики не тупые —
умничают.
Тупики не тупые —
колются.
А дворы
заборами скручены.
Дождь лоснится
на кучах мусора…
Знаю, что идет реконструкция.
Жаль,
что медленно.
Жаль,
что муторно…
Ты до площади
успей – добеги!
Осторожнее
разберись в душе.
Не ходи в тупики!
Забудь тупики!
Я и сам бы забыл,
да поздно уже.
Вот опять слова
немотой свело.
Невесомы они
донельзя…

Я – как город.
Тебе в нем
всегда светло.
Как на выезде из тоннеля.

9. Еще несколько слов от автора

Что ж,
пока туристы
и ученые
не нашли Земли Обетованной, —
надо жить
на этой самой,
чертовой,
ласковой,
распаханной,
кровавой.
Надо верить
в судьбы и традиции.
Только пусть
во сне и наяву
жжет меня,
казнит меня
единственно
правильный вопрос:
«Зачем
живу?»
Пусть он возвышается,
как стража
на порогах будущей строки.
Пусть глядит безжалостно.
Бесстрашно.
Пусть кричит!
Хватает за грудки!
Пусть он никогда
во тьму
не канет.
Пусть он не отходит
ни на шаг.
Пусть он, как проклятье,
возникает
в стыдно пламенеющих
ушах!
Пусть он разбухает,
воспаляясь,
в путанице
неотложных дел.
Пусть я от него
нигде не спрячусь,
даже если б
очень захотел!
Пусть я камнем стану.
Онемею.
Зашатаюсь.
Боль превозмогу.
Захочу предать —
и не сумею.
Захочу солгать —
и не смогу.
Буду слышать
в бормотанье ветра,
в скрипе половиц,
в молчанье звезд,
в шелесте газет,
в дыханье века
правильный вопрос:
«Зачем
живешь?»

10. Ах, дети…

Всегда был этот жребий обманчив…
Гоняет кошек будущий лирик.
Час пробил!
И решается мальчик
поэзию
собой осчастливить.
Решает вдохновенно и срочно
засесть
за стихотворную повесть…
Пока не написал он ни строчки,
я говорю:
– Хороший, опомнись.
Литература – штука такая:
ее
который век поднимают.
В литературе все понимают —
хоть сто прудов
пруди знатоками.
Живем,
с редакторами торгуясь,
читательским речам не переча.
Как молвит парикмахер Маргулис:
«Причесанным —
немножко полегче…»
А мальчики
не знают про это!
И главное – узнают не скоро…
Ах, дети,
не ходите в поэты.
Ходите лучше в гости и в школу…
Как в очереди:
первый…
последний…
Как в хоре:
басовитый,
писклявый…
Шагаем, спотыкаясь о сплетни,
в свои дома,
где стены – стеклянны…
Зеленым пробавляемся зельем.
Скандалы называем везеньем.
Уже умеем пить —
как Есенин.

Еще б теперь писать —
Как Есенин…
А мальчики не знают про это!
А мальчики придумали скверно…
Ах, дети,
не ходите в поэты.
Ходите лучше в парки и скверы…

«Поэма о разных точках зрения» Р. И. Рождественского: жанровое и художественное своеобразие Текст научной статьи по специальности « Литература. Литературоведение. Устное народное творчество»

Аннотация научной статьи по литературе, литературоведению и устному народному творчеству, автор научной работы — Сипкина Нина Яковлевна

Автор статьи рассматривает данное произведение как духовное продолжение традиций русской литературы , вместившее в себя жанровые особенности поэмы середины ХХ века: сочетание фантастических сюжетов, повествования, философских размышлений, диалогической и монологической речи. По мнению автора, в поэме поэт декларирует верность идеалам юности, избранному пути и нежелание подстраиваться под требования изменчивой конъюнктуры.

Похожие темы научных работ по литературе, литературоведению и устному народному творчеству , автор научной работы — Сипкина Нина Яковлевна,

«The poem about the different points of view» R. I. Rozhdestvenskiy: genre and artistic originality

The author of the article “Poem of the different points of view” by R. I. Rozhdestvensky is regarded as the spiritual continuation of the traditions of Russian literature, contain allfeatures of the genre of the poem the mid-twentieth century. The article reveals a complex genre system “Poems on various points of view”: a combination of science ifction stories, narrative, philosophical refection, dialogic and monologic speech. According to the author, the poem declares the artist loyalty to the ideals of youth, the path chosen, and an unwillingness to adjust to changing demand conditions.

Текст научной работы на тему ««Поэма о разных точках зрения» Р. И. Рождественского: жанровое и художественное своеобразие»

«поэма о разных точках зрения» р. и. рождественского: жанровое и художественное своеобразие

Автор статьи рассматривает данное произведение как духовное продолжение традиций русской литературы, вместившее в себя жанровые особенности поэмы середины ХХ века: сочетание фантастических сюжетов, повествования, философских размышлений, диалогической и монологической речи. По мнению автора, в поэме поэт декларирует верность идеалам юности, избранному пути и нежелание подстраиваться под требования изменчивой конъюнктуры.

ключевые слова: духовное продолжение, традиции, русская литература, жанровая система, художественное своеобразие, жанровое развитие, эволюция, поэмное творчество.

“THE POEM ABOUT THE DIFFERENT POINTS OF VIEW” R. I. ROZHDESTVENSKIY: GENRE AND ARTISTIc ORIGINALITY

The author of the article “Poem of the different points of view” by R. I. Rozhdestvensky is regarded as the spiritual continuation of the traditions of Russian literature, contain allfeatures of the genre of the poem the mid-twentieth century. The article reveals a complex genre system “Poems on various points of view”: a combination of science fiction stories, narrative, philosophical reflection, dialogic and monologic speech. According to the author, the poem declares the artist loyalty to the ideals of youth, the path chosen, and an unwillingness to adjust to changing demand conditions.

Keywords: spiritual sequel, traditions, Russian literature, genre system, artistic originality, genre development, evolution, poem creativity.

Анализируя жанрово-стилевое разнообразие русской поэмы второй половины ХХ века, нельзя, на наш взгляд, обойти вниманием идейно-эстетический опыт поэтов-шестидесятников, в том числе Р. И. Рождественского, ибо в их творческой эволюции отчётливо отражаются закономерности литературного процесса 1950-1990-х годов.

В 1970-е годы в отечественном литературоведении становится ощутимой тенденция к рассмотрению вопросов творческого раз-

вития поэтов-шестидесятников, как правило, на материале больших поэтических форм [1]. В 1985 г. В. П. Прищепа в кандидатской диссертации предпринял попытку на основе сравнительно-сопоставительного анализа поэм Е. А. Евтушенко и А. А. Вознесенского выявить характер эволюции лирико-повествовательной поэмы, её типологические черты. Учитывая ряд существенных выводов, сделанных в его кандидатской диссертации и монографической

работе [6], в своей статье мы стремились проследить эволюцию лирико-повествовательного «рождественского» типа поэмы на материале поэмных модификаций 1950— 1960-х годов.

Сам Р. И. Рождественский в беседе с литературоведом А. В. Мальгиным раскрывал перспективу развития жанра — поэмы: «Жанр поэмы существует, с этим приходится считаться. Жанр очень свободный, подвижный, меняющийся и в то же время не изменяющий своим основным законам. Видоизменяться этот жанр, видимо, будет и дальше, вместе со временем, с людьми, с уровнем их размышлений, уровнем задач, которые ставит перед художником действительность, столь же подвижная и не стоящая на месте» [2, с. 23].

«Поэма о разных точках зрения» (1965), по нашим наблюдениям, является произведением, завершающим ранний период поэтического творчества Р. И. Рождественского. Тематическая основа стихотворений «Говорила мама. » (1965), «О, поэтические дела. » (1965), «Радиус действия» (1965), «Половина», (1965) «У планеты сон не слишком глубокий.» (1965), «Ты мне сказала.» (1965) и др. из сборника стихов «Радиус действия» (1965) была сконцентрирована в поэме, которую в этом отношении можно рассматривать органичным произведением малого жанра.

Из воспоминаний литератора М. Мудри-ка — сотоварища по омскому детству Р. Рождественского — в книге «ХХ век. Поэты. Омск» (2008) [5] мы узнаём, что бесцензурный вариант «Поэмы о разных точках зрения» был опубликован в омской газете «Молодой сибиряк» (ноябрь 1967): «Как-то меня спросили: как Николаенко (гл. редактор газеты «Молодой сибиряк». — Н. С.) решился на публикацию поэмы-памфлета («Поэмы о разных точках зрения» Р. И. Рождественского), не заручившись согласием обкомов? Думаю, все обстояло именно так. Стоило обратиться за разрешением, и никто из местных идеологических начальников не

рискнул бы взять на себя ответственность. В любом случае, команду поставить «Поэму о разных точках зрения» в ближайший номер Володя (Николаенко — Н. С. ) дал» [5]. Одним из первых среди исследователей творчества Р. И. Рожественского М. Мудрик выходит к теме «Р. Рождественский и цензура». При сравнении вариантов текстов, опубликованных в «Молодом сибиряке» и в других изданиях, легко проследить, на какие уступки вынужден был пойти Рождественский, чтобы поэму напечатали в Москве: «Три десятка (!) разночтений, притом подавляющее большинство из них носят политический, а не поэтический характер» [5].

Ещё одна ценная информация о первоначальном названии поэмы стала известна из этой же книги М. Мудрика: «.передавая поэму мне, Роберт заметил: первое ее название — «Зачем живешь?», только он от него отказался: «Слишком в лоб и требует ответа» [5].

Чуть позже «Поэма о разных точках зрения» Р Рождественского была опубликована в журнале «Юность» (декабрь 1967), а до этого в сборнике стихов «Радиус действия» (1965), и принята критиками неоднозначно. По словам А. В. Мальгина, она «стала настоящим гимном непосредственности, естественности человеческого существования. Она — лучший ответ на все чрезвычайно серьезные, даже политические упреки и обвинения, которые в те годы раздавались по адресу Р. Рождественского и его товарищей по поэтическому поколению» [3, с. 152]. В поэме художник сохраняет верность идеалам юности, избранному пути и нежеланию подстроиться под требование изменчивой конъюнктуры, в этом мы видим причину нападок пристрастной критики на поэтическое произведение. Яркий пример предвзятого отношения к поэме звучит в статье Л. Миля «Случай резонанса»: «Эскизы Р Рождественского не конкретны, манерно расплывчаты и никакой цельной картины не дают. В каждой главе есть довольно популярная точка зрения на

довольно популярную поэтическую истину. Груда больших гражданских тем не была даже сдвинута с места. Отсюда и банальное «энное» звучание всей поэмы. Поэма псевдоактуальна» [4, с. 8].

Явно ощущается исторический контекст поэмы: снятие Н. С. Хрущева со всех постов привело к дальнейшему «задушению» обозначившихся демократических начинаний. Именно в это время поэзия «шестидесятников» вызывает острую негативную реакцию официальной критики.

«Поэма о разных точках зрения» Р. И. Рождественского является одной из возможных модификаций лирико-повествовательной поэмы.

Вступление, представляющее собой монологическую форму с фантастическим сюжетом, раскрывает актуальные, сложные вопросы современной поэту действительности. Автор поэмы — он же и лирический герой — придерживается принципа последовательности лирического повествования, который реализуется в лирических отступлениях — авторских размышлениях, монологах и диалогах героев, в повествовательнофантастических сюжетах, философских размышлениях. Взгляд поэта находится над событиями, сопрягает близкое и далекое, обыденное и возвышенное, показывает разные явления через их сущность. В поэме показаны современные события и будущее, раскрывается душа поэта и душа обывателя, в нее включены лирические отступления — философские размышления автора о жизни, смысле существования, предназначении человека и поэта на земле.

Автором в поэму введены реальные персонажи и образы-символы, раскрывающие контрастные мнения о вере и безверии, о величии человека в его прогрессивном развитии. Реальные персонажи поэмы — поэт, академики «серьезных наук», писатель, биограф, случайный знакомый. Символические образы — романтика, обывательщина, вера, образ города как образ души поэта, счастье и др.

Диалогическая форма повествования в поэме имеет функцию временного и в некоторой степени смыслового скрепления от простого к сложному: диалог романтика с обывателем является своего рода вступлением к развитию темы обывательщины и поэтического предназначения. Прием контраста, использованный для раскрытия разных образов (поэта и обывателя, биографа и писателя, мудрых людей и людей-агре-гатов), позволил автору типизировать и детализировать данные образы, показать их социальные характеристики.

Первая глава «Сон», «но это была такая явь, которой не требовалось повторного пробуждения. Мы тогда прекрасно читали между строк»[5].

В данной главе, используя художественные приемы: аллегорию и скрытый смысл, вводя фантастический сюжет (приснившийся сон), поэт определяет свою точку зрения на общественные события. На заседании Академии «серьезных наук» обсуждается вопросительный знак, выясняются его загадки: не умеет «эпохально звенеть», «заставляет временами краснеть», «не зовет, не помогает в борьбе», заводит «неизвестно куда». Ученые-академики решили, что вопросительный знак — пессимист, его надо отменить и взять на учет. А людям с особыми заслугами разрешить употребление вопросительного знака в виде «журчания». Автор подчёркивает: наступило время «безвопросия и равнодушия» людей друг к другу. Дальше «ученые умы» решают: «Только восклицательным знакам почет». Но эти новые правила в грамматике не признает природа: ей «не впервой отставать» и «плевать ей на запреты»: «Вопросительно / глядит сова. / Вопросительно шуршит трава. / Вопросительны пчелы в цветах. / Вопросительны краны в портах. / Вопросительно свернулся уж. » [8, с. 66].

В результате «цензурного вмешательства» содержание главы «выравнивалось». «Так, в омском варианте было: «Лишь в крамольных появляется снах / отмененный

вопросительный знак». Стало: «. в кошмарных появляется снах» [8, с. 65]. «На вокзалах нет вопроса: «Куда / непонятные ушли поезда. ». Цензору померещились поезда с заключенными, после чего неотвратимо появились другие слова: «На вокзалах нет вопроса: «Куда / на планете разбрелись поезда?. . » [8, с. 65]» [5].

Глава отличается тонкой иронической тональностью — характерной чертой поэзии Р. Рождественского. Например, Р. Рождественский иронизирует над «пережитком» обывателя — веру в приметы: «Этот сон / приснился в пятницу мне / (может он — / к деньгам, а может — / к войне)» [8, с. 63]. Высмеивается ничтожность темы лженаучной работы, которая обставляется помпезностью, вычурностью окружающей обстановки. Возникает актуальная в наши дни весёлая ирония и над внешним видом «научных светил»: «Академия / Серьёзных / Наук. / Академики — / дотошный народ / сорок лысин, / восемнадцать бород) — / при параде, / при больших орденах / обсуждают вопросительный знак» [8, с. 63].

Грустно-иронично рассказывается о «последствиях» научного решения — отмене употребления вопросительного знака в устной и письменной речи: «.супруги соблюдают престиж», «Нет возможности / задачник добыть.», «Не вздыхает Гамлет: / «Быть / или не быть?», «Нет кроссвордов. / КВН не бурлит», «Лишь в кошмарных / появляется снах — отменённый / вопросительный знак» [8, с. 65].

Вторая глава «Несколько слов от автора» — философское рассуждение о смысле жизни человека, общества — противопоставлена содержанию первой главы, «спорит» с ней. Человеку нельзя запретить сомневаться, радоваться, грустить, веселиться. Вопреки любым ограничениям он всегда задаст вопрос, хотя бы самому себе: «Зачем я живу на земле?» Характерно использование синтаксической конструкции — рефрена, который служит в этой главе центральным приёмом, организуя разные по смыслу

строфы и, входя композиционно в их синтаксическую структуру, создает атмосферу растущей тревоги и волнения. Рефреном является вопрос «Зачем?», который повторяется на протяжении всей главы девять раз, разделяя строфы и придавая стихам философский смысл. Художественное своеобразие этой главы определяется и контрастностью использованных разноплановых стилей: разговорного (автор использует просторечья и жаргонизмы: «понта», «сортирах», «дебилы», «подонки», «на стрёме», «господинах» и др.) и художественного (употребляется возвышенная лексика: «грядущее», «счастливые», «матроны» и др.). В стиховой речи можно различить приём скрытого смысла и один из видов сатирического изобличения — сарказм: «Трибунные гориллы, / базары / и корриды, / горланите? / Горите? / Зачем? / Случайно / иль нарочно? / Для дяди? / Для народа? / Для продолженья / рода? / Зачем?» [8, с. 67].

В третьей главе — «Экскурс» — возникает тема веры в «мудрость народную». Самым постыдным эпизодом в истории России Р. Рождественский считает решение далеких предков — о приглашении «варягов» править «миром».

В бесцензурной омской публикации «Поэмы.» было: «Я тихо краснею / за это бессилие собственных предков». Стало: «. за это решение собственных предков» [5]. «Сглаженный вариант» строфы явно был поэту не по душе. В главе звучит скрытая ярость-бессилие.

Автор страстно ищет причину «неудач» в жизни современного общества. Наша земля «лесами обширна, лугами удачна, ручьями обильна», но не хватает «чего-то», складывается впечатление, что русские люди «чем-то обидели землю». Эта глава отмечена публицистическим стилем, который обнаруживается в ораторской речи. Поэт беспощадно разоблачает «современных правителей», используя ироническое иносказание («супермены, советники, форды, проныры, варяги, хлысты, рвачи»), которые живут ис-

ключительно для своей выгоды, а до «простых граждан» им дела нет. В то же время «стрелы негодования» направлены и в сам народ. Здесь сарказм в стихотворных строфах достигает высшей степени. Для достижения поставленной цели используются слова-вульгаризмы: «быдло», «жратва», «ночная житуха» и др., которые придают содержанию главы негативную окраску. Для поэта неприемлема «народная покорность»: «А мы вам за это / подарим / цветастых матрёшек, / протяжную песню про Волгу / и водку. / Икрою покормим, / станцуем вприсядочку, / склоним главу» [8, с. 69]. Слова «вприсядочку» с уменьшительно-ласкательным суффиксом и «глава» — старославянизмы, использование которых способствует созданию уничтожающей критики. А последующая фраза вообще звучит «смехом сквозь слёзы» — на вопиющее терпение нашего народа: «Варяги, / ау-у-у! / Придите и правьте. / Мы очень понятливы. /Необычайно проворны. » [8, с. 70].

Поэтический синтаксис (двойной восклицательный знак и восклицательные знаки в конце каждого предложения, эвфонические паузы), разбивка поэтической фразы на слоги, построение строфы в форме лесенки, «слова-ругательства» (разговорный стиль) помогают понять негодование автора в адрес «наших правителей»: «. До — / воль — / но!! / К чертям! / Супермены, / советчики, / херсты, /рвачи / и так далее, — / видели! /Шеренги / заезжих высочеств, / проезжих величеств, — / валитесь!» [8, с. 70].

Несмотря ни на что автор не теряет надежду в «светлое будущее» наших людей: «Земля наша / сильно людьми знаменита / в которых — / надежда. / В которых / спасенье. » [8, с. 70].

В главе «Разговор со случайным знакомым» звучит диалог романтика и обывателя. Использование жанровой разновидности, характерной для драматического повествования — диалога-беседы, придаёт главе разговорную интонацию, помогает автору раскрыть различное видение мира символи-

ческих образов. Этой цели служит и контраст в использовании стилей (художественного и разговорного) изложения поэтического слога. Многие люди живут, не замечая вокруг себя красоты природы. Для романтика, одухотворенного человека, природа — это живое существо, которое дышит в ночи, туман, «вкрадчиво прижимается к молодой воде, как будто в полночь поклялся ей в любви и взял в свидетели луну». Земля хранит тайны: «А сколько музыки в степях, в предутреннем дрожанье рос». На все восторженные речи у обывателя «приземлённые» ответы-вопросы: «Чо? Где? Ну? Гы? Врешь! Ха! Брось! Псих!». Романтик обращается к своему случайному знакомому: «— Послушай, / разве можно так: / прожить — / и не узнать весны, / прожить — / и не понять снега. / — Ага!» [8, с. 70-71].

Пятая глава — «Хор со стороны» — отличает памфлетность. Весь корпус сатирических приёмов художественного изображения доведён до предела. Злым срказмом окрашено описание образа жизни и мыслей «тёмныхлюдей», «хозяев истории»: «Мы — / и не пытавшиеся. / Мы — / и пытающиеся. Млекопитающиеся / и млеконапитавшиеся. / Рядовые. / Жвачные. / Скромные. / Ленивые. / люди-агрегаты / по переработке / пищи / на дерьмо!» [8, с. 70].

Постепенно сарказм накаляется «до бела». Для автора приемлемо использование гиперболы и гротеска: «оракулы каркают»; «Вы думаете: / это работают машины?! / А это / наши челюсти вкалывают!!»; «Вы думаете: / это / грохочут / новостройки?! / А это / наши челюсти жуют!!» [8, с. 73].

Фантастична «обывательская сила», которая смеётся над теми, кто «играет» в выборы, правительства, партии, кто бунтует, пишет стихи, на амбразуры падает, выдумывает. Хор голосов утверждает: «На планете вместо / светочей ума / встанут / Эвересты / нашего дерьма!! Брызнут фейерверками / желтые дымы. /Разжиревшим веком /будем править мы!» [8, с. 74].

Множественное использование «просторечий» и «вульгаризмов» в главках «Разговор со случайным знакомым» и «Хор со стороны» («Чо?», «Где?», «Ну?», «Гы?», «Врешь!», «Ха!», «Брось!», «Псих!», «люди-агрегаты», «дерьмо», «сожрать», «Разжиревшим» и др.) стилистически оправданно. Ярко-экспрессивные слова помогают понять резко негативное отношение автора поэмы к такому «сорту» людей.

Для поэтического синтаксиса данной главы характерно использование восклицательных, вопросительных стихотворных фраз-предложений с удвоенными вопросительными и восклицательными знаками, что способствует созданию напряжённой интонационной окраски. Мы слышим ярость, гнев в обличительной основе главы.

В 6-й главе «Снова несколько слов от автора» Р. Рождественский использует также фантастический сюжет — с молчаливого согласия «хозяина истории» мир людей уничтожен.

Эта глава отличается лиризмом. В каждой строчке звучит боль, тревога за «всё живое на Земле»: «Нет на Земле / на все края, / на длинные года / ни захудалого кота, / ни пса, / ни воробья. / Все выметено. /Всё мертво» [8, с. 75-76].

Поэт использует образы-тропы: сравнения, метафоры, олицетворения, которые также помогают раскрыть лирический характер главы: «По стебелёчку / вверх и вверх /ползёт /травяная вошь. / Зачем живёшь, человек, — / если так / живёшь?»; «атомный кошмар»; «Земля пуста, / как твой карман»; «Удачлив, — / будто царь зверей», «Как финн, невозмутим»; «На этой лучшей из планет, / разорванной, как нерв»; «От сквозняков / храпя, / пустые станции метро. » и др. [8, с. 74-76].

От такой безнадёжной картины даже у равнодушного человека начинают просыпаться чувства, и его слова произносятся как древнее закланье-заклятье: «Не надо! / Чур — чура!!» Но на крик души одинокого обывателя звучит невозмутимый риториче-

ский вопрос-ответ автора: «Зачем кричишь, / человек? / Ведь ты молчал / вчера» [8, с. 76].

Седьмую главу — «Пример для подражания» — отличает также своеобразный фантастический сюжет — диалог — спор биографа и якобы умершей популярной личности (писателя). Образы личности и биографа условно носят символический характер. В содержании этой главы поэт объясняет механизм создания культа и мифа в советском обществе. По сути, это спор двух сил: советской догматики и человечности, противопоставление «точек зрения» различный идей. Биограф хочет «слепить» идеального писателя, по его мнению, «идола», «безумия повального»: «был хорошим сыном», «зачитывался книжками о войне», «презирал богатство», «увлекался теннисом и марками» и др. В речи биографа наличествуют «канцеляризмы», «бюрократизмы.»: «Во имя воссозданья / нужной / личности», «тебе сомнения противопоказаны!», «для живости характера», «бюст переходящий», «во всеплановом / гранд-соревновании» и др. Они придают поэтическому языку сухость и скуку, «мёртвен-ность». Перед нами постепенно возникает требуемый образ идеального писателя, монументального, как вырубленного из мрамора памятника. Звучит ирония над созданным «вездесущим» «мифологическим существом» — «как Аллах для правоверных», «. портреты / на тетрадках, / на клюкве в сахаре / и на конвертах!», «ходишь в призовых» и др.

Противоположен образ «леплённого» писателя-поэта. В его убеждения автор вложил свои сокровенные мысли. На наш взгляд, это собирательный образ «современников» поэта, которые: «Решительной эпохою /разбуженные / для славы и любви / для слёз и смеха». В этой фразе обозначена тематическая перекличка с его же стихотворением «Ровесникам» (1959): «Мы пришли / в этот мир, / чтоб смеяться и плакать» [7, с. 81]. Лирическому герою-автору под-

властны все человеческие чувства: «— Я жил! / Я сомневался» [8, с. 78].

На мифическую «лакировку» образа писателя даётся решительный ответ: «А знаешь, /мы тоже / были будущими. /Не надо нас придумывать / живых» [8, с. 80].

Над этой главой также «поработала цензура». Из воспоминаний М. Мудрика нам стало известно, что здесь были изъяты строчки: «Убийцы маскируются нелепо / под чудаков и полководцев бравых. Не понимаю я таких поправок!. . »; «То — идолы, / то — масса. /То — пушечное мясо. / До сердца — как до Марса!. . / Зачем?» [5].

8-я глава — «Городской романс» — образное сравнение души лирического героя с большим городом. Она отличается многообразием и «богатством» художественных приёмов — образов-тропов.

В частности, автор использует следующие развёрнутые сравнения: «Я — как город. / Огромный город»; «Речкой, будто хвостом, / виляют»; «А дворы / заборами скручены»; «Дождь лоснится / на кучах мусора. »; «Я — как город. / Тебе в нём /всегда светло, / Как на выезде из тоннеля» [8, с. 80-82]. метафоры («А дома — / просторны, / дома — / легки»; «Прокопченные / есть / окраины») и олицетворения («Города / на приезжий гомон / поворачиваются / площадями. / Поворачиваются, / охмуряют»; «(Главные площади — авторы) Рассыпаются / в речи набожной. /В них тепло, / торжественно, / солнечно!»; «Там на всех углах /Темнота хрипит»; «Равнодушный / тупик. / Усталый / тупик. / Дом / Бездельничанья. / Дом / Безденежья.»; «Вот опять слова / немотою свело. / Невесомы они / донельзя..») [8, с. 80-82]) придают лирическому повествованию противоречивый, неоднозначный характер. Используются слова-антонимы («Может, / ближний. / А может, / дальний.), начальная тавтологическая рифма («. главной улицей, / главной набережной»; «. тупики не тупые — / умничают. / Тупики не тупые —/

колются»; «Жаль, / что медленно. /Жаль, / что муторно»), ирония, скрытый смысл

(«Площадь Юмора, / Площадь Совести, / Дом Спокойствия, / Дом Справедливости. »; «Осторожнее /разберись в душе / не ходи в тупики! / Забудь тупики! / Я сам бы забыл, / да поздно уже. ) [8, с. 80-82]. Художественно-выразительные средства, использованные Р. Рождественским в «Городском романсе», служат одной цели — показать, что в душе поэта, как в городе, не только счастливое и радостное существование-бытие, но есть место и для печали, сомнения, тревоги, страха, равнодушия и др., т. е. многие чувства, присущие человеку-поэту. Данная глава контрастирует по смыслу с предыдущей главой, опровергает её.

«Не случайно цензура принудила заменить в финальной строфе расплывчатое слово «Говорят. » на «жизнеутверждающее» «Знаю.». В самом деле, «Говорят, идет реконструкция» и «Знаю, что идет реконструкция» это, как сказали бы у нас вовсе, две большие разницы. Авторская трактовка осталась в омской публикации» [8].

В главе 9-й «Еще несколько слов от автора» — раскрываются идейно-эстетические убеждения поэта. Лирический герой задает себе главный вопрос: «Зачем живу?». Данная глава отличается публицистическим слогом, в какой-то степени, декларативными оттенками. Р. Рождественский в беседе с

А. Мальгиным так раскрывал причину публицистичности в своих поэтических творениях: «Понимаете, какое дело. Жизнь — она ведь сложная штука и она из очень разных вещей состоит, в том числе и из разных интонаций. В жизни мы используем разные регистры. Поэтому и то, что мы пишем, должно звучать по-разному. Человек — обычный человек, не поэт — бывает публицистичен, когда отстаивает какие-то свои гражданские убеждения. Но тот же человек бывает и лиричен, и мягок, и нежен, когда он произносит сокровенные слова, обращенные к любимой. .» [2, с. 22-23].

В начале главы за ироническим слогом скрывается искреннее чувство любви поэта к «Земле Обетованной»: «. надо жить /на этой самой, чёртовой / ласковой / распаханной / кровавой» [8, с. 80-82].

Публицистичности стихотворного слога автор добивается с помощью специфического приёма, характерного для творчества Р. Рождественского, — это использование начальной тавтологической рифмы. Глагол-связка «пусть», повторяется девять раз на протяжении сравнительно небольшой по содержанию главки. Слово-«приказ» играет роль рефрена в строфах. В поэтическом синтаксисе мы наблюдаем многократное использование восклицательных предложений-фраз, в которых глагол-связка «пусть» «призывает» к решительным действиям вопрос «зачем живу?». И тут же для яркости слога Р. Рождественским используются образные сравнения и олицетворения предполагаемой «деятельности» вопроса-«реше-ния»: «возвышается, как стража», «глядит безжалостно. / Бесстрашно», «кричит», «хватает за грудки», «как проклятье возникает» и др. [8, с. 82-83].

Клятвой звучат финальные строки главы, отличающиеся экспрессивностью и лирической страстью: «Пусть я камнем стану. /Окаменею. / Зашатаюсь. / Боль превозмогу. / Захочу предать — / и не сумею. / Захочу солгать — /и не смогу. / Буду слышать / в бормотанье ветра, / в скрипе половиц, / в молчанье звезд, / в шелесте газет, в дыханье века, / правильный вопрос: / «Зачем живешь?» [8, с. 83-84].

10-я глава «Ах, дети.» носит автобиографический характер. Скрытая насмешка, прежде всего над самим собой, звучит в «истории жизни» поэтов-писателей: «.решается мальчик/ поэзию / собой / осчастливить», «Как говорил / философ Маргулис: «Причёсанным — немножко полегче. », « Уже умеем пить — / как Есенин. / Ещё б теперь писать — как Есенин.», «А мальчики / придумали скверно.», «был мальчик / либо ябедой, / либо / родителей / не

слушался мальчик.», «Я б эту землю милую / проклял бы» [8, с. 84-86].

Частые обращения к «детям», «мальчикам-поэтам», придают «повествованию» разговорную интонацию: «не ходите / в поэты. / Ходите лучше / в гости / и в школу.», «Ходите лучше /в парки /и скверы.», «Не играйте в верлибры. / Играйте лучше / в куклы / и мячик» [8, с. 85-86]. Глава имеет форму беседы — с виртуальными собеседниками, а её содержание носит этико-моралистический характер.

Глава отличается использованием обогащённой рифмы: «Зелёным / пробавляемся зельем», слово «штука», звучащее как «шутка», «поднимают — понимают», «прудов — пруди», «сплетни — стены — сте-клянны», «скверы — скверно», «речам — не переча», «светиться — Светлова, образные сравнения: «Как в очереди: /первый. / последний.», «Как в хоре: / басовитый, / писклявый.». В данной главе наличествуют также метафоры-олицетворения: «Шагаем, / спотыкаясь о сплетни», « Но светится, / дрожа над порогом, / улыбка / Михаила Светлова», «.бормочет и стонет / наивное высокое время» [8, с. 85-86].

Следующая глава «И опять несколько слов от автора» претерпела почти 100-процентное изменение. Сравним два варианта публикации данной главы. «В «Молодом сибиряке» она выглядела более чем достойно: «Еще долго будет правый / не прав. / Будет вспыхивать / заря накренясь. / Еще долго будет/ Вздрагивать / прах, / погрохатывая / в каждом из нас. / И занятно думать, / помудрив /над исторической /тьмой./наш невиданный, / неслыханный / путь / обозначат / восходящей / прямой» [5].

Во втором варианте (публикация в журнале «Юность») данная глава выглядела следующим образом: «Но, с грядущими дыша заодно, / я зверею / от сусальных картин. / Будет так, / как будет. / Так, / как должно. / Так, как сделаем. / И как захотим. / Мне занятно думать, / что когда-нибудь, поразмыслив / над бумагой немой, /

наш невиданный, / неслыханный путь/ обозначат / восходящей/ прямой» [8, с. 85-86].

Лишь последняя строфа «бесцензурного варианта» осталась неизменной. Второй вариант главы приобрёл декларативное звучание: «Будет так, / как будет. / Так, / как должно. / Так, как сделаем. / И как захотим». В строчке: «я зверею / от сусальных картин» звучит нескрываемая ярость поэта от бессилия, от невозможности высказать свои мысли о современной действительности.

Последняя глава — «Постскриптум» — представляет собой еще одну фантастическую картину далекого будущего. Она контрастна главе «Хор обывателей». Поэт уверен, что «людей-агрегатов» победят «умные» и «добрые», надеется, что в далеком будущем останется только светлое и радостное, о чем мечтали многие поколения людей планеты: «И воскреснут умные. / И проснутся добрые. / И планеты скачущие / ахнут / озадаченно, / а боятся сказочников / только неудачники» [8, с. 89].

В данной главе поэт использует такой сатирический приём, как гротеск: «Будут тигры / в клеточку, / а слоны — / в полоску», «будет продаваться / развесное солнце», «краска /серая /навсегда исчезнет», «И над магазинами / все прочтут легко: / «Пейте / стрекозиное /мо /ло / ко . » и др. [6, с. 8788]. В главу введены также и образы-символы: «станут / генералы / в цирках / подрабатывать», «неможный дурак», «от безделья / судьи / и врачи / сопьются» и др. Перечисленные художественные средства

способствуют созданию фантастических картин «Постскриптума».

«Поэма о разных точках зрения» Р. Рождественского по своей идее близка поэме

В. Маяковского «Про это», где так же контрастом дан мир поэта и обывателей, приводятся раздумья о смысле жизни на Земле. Поэма Р. Рождественского тематически перекликается и с поэмой А. Твардовского «Теркин на том свете», в которой, как и в поэме Р. Рождественского, разоблачаются негативные стороны общественной жизни, используется фантастический сюжет.

Таким образом, «Поэма о разных точках зрения» характерна для эволюции лирикоповествовательного типа поэмы второй половины ХХ века, в которой мы отмечаем трансформацию характера сюжета поэмы как основного её жанрообразующего начала. Поэт облекает внутренне-лирическое (свое лирическое «я») в форму внутреннего монолога — авторского отступления, представляющего философские размышления о смысле жизни человека, поэта, о неоднозначности пути писателя и др.

«Поэма о разных точках зрения» обозначила завершающий этап раннего поэтического творчества Р. Рождественского. В поэме преобладает неудовлетворенность собой, поиск смысла существования. Поэт размышляет о жизненном призвании, начинает осознавать меру ответственности за поэтическое дело. Р. Рождественский понял громадную ответственность за поэтическое слово, постиг соотношения истинных и мнимых ценностей.

1. Герасименко А. П. Проблема характера в русской советской лирике 60-х годов: Дис. . канд. филол. наук. М., 1973. 172 с.

2. Мальгин А. В. Беседы о поэме / Интервью с Е. Евтушенко, Р. Рождественским, Л. Озеровым. М.: Общ-во «Знание» РСФСР, 1990. 64 с.

3. Мальгин А. В. Роберт Рождественский. Очерк творчества. М.: Худож. лит., 1990. 206 с.

4. Миль Л. Случай резонанса // Литературная газета. 1968. 28 февраля. С. 8.

5. Мудрик М. ХХ век. Поэты. Омск. Омск, 2008.

6. Прищепа В. П. Проблемы развития русской советской поэмы в 1960-1965 гг. (Некоторые тенденции развития жанров). Иркутск, 1985. 199 с.

7. Рождественский Р. И. Избранные произведения: В 2-х т. Стихотворения; Поэмы (1951-1966). М.: Худож. лит., 1979. Т. 1.

8. Рождественский Р. И. Избранные произведения: В 2-х т. Стихотворения; Поэмы (1965-1977); Песни. М.: Худож. лит., 1979. Т. 2. 472 с.

1. Gerasimenko A. P. Problema haraktera v rnsskoj sovetskoj lirike 60-h godov: Dis. na soisk. uchen. step. kand. filol. nauk. M.: 1973. 172 s.

2. Mal’gin A. V. Besedy o poeme / Interv’ju s E. Evtushenko, R. Rozhdestvenskim, L. Ozerovym. M.: Obshch-vo “Znanie” RSFSR, 1990. 64 s.

3. Mal’gin A. V. Robert Rozhdestvenskij. Ocherk tvorchestva. M.: Hudozh. lit., 1990. 206 s.

4. Mil’L. Sluchaj rezonansa // Literaturnaja gazeta. 1968. 28 fevralja. S. 8.

5. Mudrik M. XX vek. Poety. Omsk. Omsk, 2008.

6. Prishchepa V. P. Problemy razvitija russkoj sovetskoj pojemy v 1960-1965 gg. (Nekotorye tenden-tsii razvitija zhanrov.) Irkutsk, 1985. 199 s.

7. Rozhdestvenskij R. I. Izbrannye proizvedenija: V 2-h t. T. 1. Stihotvorenija; Pojemy (1951-1966); Predisl. E. Sidorova. M.: Hudozh. lit., 1979.

8. Rozhdestvenskij R. I. Izbrannye proizvedenija: V 2-h t. T. 2. Stihotvorenija; Pojemy (1965-1977); Pesni. M.: Hudozh. lit., 1979, 472 s.

ПРИМЕНЕНИЕ НАВЫКОВ КОМПЬЮТЕРНОЙ ОБРАБОТКИ РИТМА ТЕКСТА В ХОДЕ ПРАКТИЧЕСКИХ ЗАНЯТИЙ ПО ФРАНЦУЗСКОМУ ЯЗЫКУ

Рассматривается специфика применения компьютерных средств обработки текста с ориентированием на анализ ритмики французских художественных произведений. Авторами представлен алгоритм создаваемой компьютерной программы анализа ритма по основным языковым параметрам на фонетическом уровне ритмизации, а также описаны методологические способы их применения в ходе занятий по иностранному (французскому) языку. Основной функцией компьютерной программы «Анализ ритма французского текста» является вспомогательная функция, а именно выполнение механических операций по обработке таких ритмических средств, как аллитерация, ассонанс, выделение равных по количеству слогов ритмических единиц, рифмы.

Ключевые слова: компьютерная программа, обработка текста, анализ ритма, французский язык, метод.

APPLICATION OF COMPUTER TEXT-PROCESSING METHODS IN THE RHYTHM ANALYSIS WHILE TEACHING FRENCH

The object of this article is to consider the peculiarities of the application of computer means of text-processing implementing the rhythm analysis of French texts. The algorithm of rhythm analysis is fulfilled from the point of view of the main phonetic parameters. The most important