Культурный релятивизм рассматривает поведение людей с точки зрения

Культурный релятивизм как этнографическое направление был основан Францем Боасом – американским естествоиспытателем и лингвистом, которого называют отцом американской антропологии. Концепция его заключается в отрицании этноцентризма, признающего все культуры равными. Но это очень обобщённое определение. Данной теме посвящаются диссертации, так что стоит рассмотреть её в подробностях.

Появление концепции

Культурный релятивизм, как и любая другая идея, имел определённые предпосылки для появления. Он начал формироваться вследствие перемещения внимания с понятия общества на такое явление, как локальная культура. Справедливо упомянуть, что условия для возникновения релятивизма создал и отказ от эволюционизма.

Когда внимание сконцентрировано на обществах, то в глаза бросаются их отличия по уровню развития. И это факт! Очевидно, что земледельческие общества намного выше по многим признакам, чем собирательские или, например, охотнические.

Тут всё просто. Намного сложнее ситуация, когда рассматривается только культура, а не общество. Потому что ко многим её сферам невозможно применение понятия прогресса. К художественному творчеству, например.

Большинство этнологов, обращаясь к культуре, принимали во внимание систему ценностей и норм, существующих в определённом обществе. И в рамках исследований часто выяснялся интересный факт. А именно то, что люди, которые принадлежат к разным обществам, по-разному оценивают те или иные действия, поступки. Одно и то же могло рассматриваться и как зло, и как добро.

И примеров масса. В Тибете, допустим, практикуется так называемое небесное погребение, подразумевающее скармливание трупа грифам. Там это считается чем-то высокодуховным и правильным. Люди других культур, соблюдающие правила традиционного захоронения, считают такой обряд диким и бесчеловечным.

Противоречия

В этой теме без них быть не может. Этнологи оказались в очень затруднительном положении, когда перед ними встал вопрос – так какая же из оценок верна? Самым удобным вариантом было принятие в качестве норм и стандартов западноевропейских взглядов и ценностей. То есть пресловутый этноцентризм.

И культурный релятивизм действительно не принимался многими исследователями. Самые ранние учёные, например, откровенно писали о возмутительной безнравственности дикарей и их аморализме.

Но время шло, понемногу формировалась терпимость к иному мировоззрению, обычаям, образу жизни. И исследователи более позднего времени стали понимать, что подход ранних наблюдателей слишком субъективен.

Так и начала формироваться теория культурного релятивизма. Согласно ей, нельзя рассматривать ценности и нормы, свойственные одному обществу, с позиции тех, которые характерны для другого, какими бы они ни были. Ценности и нормы можно рассматривать лишь с позиции членов данного, конкретного общества.

После закрепления данного мнения даже поступки первобытных людей, расценивавшиеся в западноевропейской культуре как безнравственные, стали восприниматься вполне моральными. Ведь они соответствовали нормам, которые существовали в те времена. Тогда тоже была мораль, просто она отличается от той, что действует сейчас.

Многие поддержали истину, на которой возник такой подход к данному вопросу. Впоследствии он был сформулирован более чётко, что позволило сформировать сначала концепцию морального релятивизма, а потом уже и культурного.

Основная идея

Замысел культурного релятивизма, несомненно, благородный. Создатели концепции стремились доказать, что те люди, которых колонизаторы считали дикарями, ничуть не ниже по уровню своего развития, чем европейцы. Все цивилизации эквивалентны и равноценны. Ни одна из них не может рассматриваться как более высокая. Шумерская цивилизация третьего тысячелетия до нашей эры ничуть не менее прогрессивна, чем западноевропейская XX века.

Поначалу эту концепцию считали пафосной из-за того, что она была направлена против колониализма и расизма. И признание её благородства, как бы там ни было, не исключает того, что в какой-то мере она ошибочна.

Ведь развитие культуры – это часть эволюции. Несмотря на то что ей свойственна определённая самостоятельность, определяемая особенностями того или иного общества. Но в целом человечество развивается по восходящей линии. Кто бы как ни считал, существуют как высокие, так и низкие типы общества. Разные локальные культуры можно соотносить в данном ключе.

Противоположные теории

Чуть больше внимания хотелось бы уделить сравнению таких понятий, как этноцентризм и культурный релятивизм.

К первому из перечисленных многие относятся негативно. Этноцентризм считается радикальным – он обосновывает мнимое превосходство и исключительность одного народа или нации. Таким образом, люди, которые его придерживаются, не могут усвоить достижения других культур. Этноцентризм плох тем, что он противопоставляет народы и обрекает нации на отставание.

К тому же этой концепции свойственен негативный оттенок. Многие приверженцы крайнего этноцентризма считают другие народы «отсталыми», называют их искусство грубым, а культуру – примитивной. Свою же нацию они именуют избранной, истинной. Нередко этноцентризм искусственно усиливается пропагандой с целью противостояния одной группы другой.

И в той или иной мере он свойственен каждому обществу. Иногда люди любой нации чувствуют своё превосходство над другими.

Так что этноцентризм – это всеобщая человеческая реакция. И у него есть свои плюсы. Без него невозможно проявление патриотизма и национального самосознания, групповой лояльности, а ещё он сплачивает людей.

В любом случае здесь должна быть мера. Лучшая установка звучит так: «Я предпочитаю мои обычаи и традиции, однако не отрицаю, что нравы и ценности других культур в чём-то могут быть лучше или не хуже».

Чему учит релятивизм?

На этот вопрос тоже стоит обратить внимание. Понятие культурного релятивизма характеризует тот факт, что к другим нравам и ценностям, возможно, кажущимися необычными и странными, всегда имеется другой подход. На это надо смотреть с точки зрения взаимного обогащения, обмена опытом. Релятивизм выступает в качестве системы действий и взглядов, которые позволяют оценить достижения других культур и народов. И, возможно, даже использовать их для развития своей нации.

Релятивизм учит, что каждую культуру надо воспринимать только исходя из её норм и ценностей. Это, кстати, развивает мышление, помогает обрести умение ставить себя на место другого.

Для понимания чужой культуры нужно просто связать свойственные ей черты с особенностями её развития. Ведь каждый элемент имеет своё отражение в истории. И ценность всех культурных компонентов рассматривается исключительно в её контексте.

Отдельные элементы системы того или иного народа являются общепринятыми и правильными потому, что именно в этой системе они себя зарекомендовали. Другие считаются ненужными и неприемлемыми по той причине, что их применение спровоцировало бы конфликтные и болезненные последствия в рассматриваемой социальной группе или обществе.

На самом деле успешное развитие культуры всего человечества в целом возможно лишь в том случае, если будут в умеренной степени сочетаться черты и этноцентризма, и культурного релятивизма. Кратко говоря, это важно потому, что лишь испытывая гордость за достижения своего народа, индивид может обратить внимание и на ценности другой нации, оценить ее, понять поведение членов других групп.

Мнение Мелвилла Джина Херсковица

К словам известного американского антрополога тоже стоит обратиться. Мелвилл Дж. Херсковиц значительно расширяет принцип культурного релятивизма и его применение. Учёный называет данное направление моральной теорией, где все суждения основываются на опыте, которые в дальнейшем воспринимаются каждым человеком через призму его собственных взглядов и понятий.

Антрополог говорит, что все традиции, обычаи и нравы очень гибкие, поэтому любая культура рано или поздно претерпит некоторые изменения. Нормы приемлемого поведения, например, могут преобразоваться, если изменится этическая основа. Самый простой пример: раньше во многих культурах считалось абсолютно нормальным, когда родители выдавали свою дочь за того или иного жениха. Сейчас это неприемлемо, поскольку с течением времени на первое место вышла и утвердилась свобода выбора.

Интересные мысли формирует культурный релятивизм в социологии. Это факт. Вот одна из таковых: «То, что одной культурной принимается или отвергается в определённый момент, становится стандартом нравственности». И это действительно так, ведь каждый человек, даже мысленно оценивая кого-то другого, руководствуется личными критериями. И Джина Херсковиц считает, что оценка предопределена силой опыта, закрепившейся в культуре.

Универсализм

Особое внимание стоит уделить рассмотрению данного понятия. Культурный релятивизм характеризует тот факт, что сосуществование и смена различных цивилизаций не ведёт к становлению и развитию единой системы взглядов. Ибо ценности различных народов неповторимы и оригинальны. Одна культура непроницаема для другой. Так что их линии развития расходятся. И становление общей мировой культуры – это нивелировка и усреднение.

А вот универсализм считает: оно не то что возможно, а неизбежно. Многие приверженцы данной системы взглядов считают историю человечества процессом постепенного объединения всех существующих в мире национальных культур в единую, общечеловеческую.

Развитие данной темы привело к тому, что исследователи выделили целый ряд так называемых универсалий. Это типовые аспекты жизни, проявляющиеся во всех известных обществах, а также явления, присущие каждой культуре на всех этапах развития.

Американский антрополог Джордж Питер Мёрдок вместе со своими коллегами из Йельского университета сформировал целую классификацию универсалий. Всего в неё вошло 88 поведенческих категорий. К ним отнесли одежду, имущество, место обитания, гостеприимство, подарки, понятие родственных связей, религиозно-идейные представления, наличие института брака и семьи, смерть и погребение, а также многое другое.

Однако эти категории нельзя воспринимать как безусловные. Взять, к примеру, семью. В том или оном виде она есть у всех сообществ. Однако в одних практикуется полигиния, в других – полиандрия, где-то предпочитается моногамия.

Объективность универсализма

Её невозможно отрицать. Культурный релятивизм и культурный универсализм – понятия с глубоким и обоснованным смыслом. Но о первом уже было сказано достаточно, так что можно обратить внимание и на второе.

Почему возникают культурные универсалии? Потому что все люди устроены одинаково. Мы имеем идентичные биологические потребности, и в процессе жизни сталкиваемся с общими проблемами, которые перед человеком ставит окружающая среда.

Самый простой пример – смерть. Все люди рождаются и умирают. Так что в каждом народе есть обычаи, связанные с этими процессами.

Ещё во всех культурах наблюдается почтительное отношение к материнству, есть понятия коллективного труда и гостеприимство. Везде, во всех народах такие качества, как самообладание, смелость и мужество, вызывают восхищение, в то время как трусость — презрение и сожаление.

Универсалии – это вечные экзистенциальные и онтологические константы бытия и фундаментальные категории картины мира. Некоторые из них, сложившись в архаических обществах, остаются актуальными и по сей день.

Немного философии

В чём правы основоположники концепции культурного релятивизма? В том, что они отказываются вешать ярлыки на те или иные представления о добре или зле, об аморальном и правильном. Однако также приверженцы данной мысли не уверяют, что все системы ценностей и норм абсолютно равноценны. Концепция культурного релятивизма такова, что любые взгляды рассматриваются в связи с обществами, в которых они действуют, и только. Никаких сравнений.

Релятивисты считают, что общечеловеческой морали не существует. И быть её не может. Потому что моральных систем столько же, сколько и культур.

Сейчас эта мысль стала очень модной. Однако ещё чаще люди стали рассуждать об общечеловеческой морали. В связи с этим хотелось бы обратиться к высказыванию советского искусствоведа, филолога и культуролога Дмитрия Сергеевича Лихачева. Профессор в одной из своих статей написал следующее: «Одно следует подчеркнуть – нравственность едина для всего человечества. Она не отличается по нациям, сословиям и классам. То, что нравственно для одного народа, является таким же и для другого. Фразы о том, что это «мораль коммунальной кухни», «капиталистов» и «пещерного человека» — лишь ирония».

Очень интересный пример. Культурный релятивизм в данном выражении особенно явно противоречит не только этнографии, но и историологии. И понять его несостоятельность можно, обратившись к мыслям английского поэта Джозефа Редьярда Киплинга.

Он говорил, что на исторический характер морали указывают неопровержимые факты. Ведь в зависимости от изменения общества, преображались и её нормы, представления о зле и добре. Однако исторический подход к данному понятию не равнозначен моральному и культурному релятивизму. Всё развивалось кумулятивно. Накапливалось то, что имело непреходящий характер. Так и формировалась общечеловеческая мораль и культура.

Заключение

На самом деле ещё можно немало рассказать о рассматриваемом понятии и всём, что его касается. Но подвести итоги хотелось бы ещё одним неплохим определением термина. Кратким, а потому хорошо запоминающимся. Звучит оно так: «Релятивизм — это относительность любых культурных ценностей. То есть фактическое отрицание абсолютных».

Девиантность и культурный релятивизм

Читайте также:

1. Арабо-мусульманский культурный регион
2. Вопрос 29. Что такое культурный капитал? В чем его отличие от человеческого капитала?
3. Дальневосточный культурный регион
4. Европейский культурный регион
5. Индийский культурный регион
6. Культурный анализ и коммуникации
7. Латиноамериканский культурный регион
8. Латиноамериканский культурный регион.
9. Моральный абсолютизм и моральный релятивизм.
10. Образование как социокультурный феномен.
11. Переводимость и непереводимость как языковой и культурный феномен

Девиацию определяют как отклонение от групповых норм, которое влечет за собой осуждение, наказание (вплоть до тюремного заключения), изоляцию (вплоть до изгнания из страны) или лечение. Под группой следует понимать общество в целом либо большую социальную группу — политическую партию, правительство, религиозную общину, социальный класс или слой, молодежь, женщин, пенсионеров и национального меньшинства. Девиантное поведение с точки зрения одной группы может считаться нормальным с точки зрения другой. Непосещение церковной службы — девиация с позиций неверующего человека.

Характерная черта девиантного поведения— культурный релятивизм. Это означает, что соци-альная норма, принятая либо обществом, либо группой или социальной стратой, представляет собой не абсолютное, а сугубо относительное явление. То, что в одной группе может считаться отклонением, в другой может восприниматься как норма. Так, например, курение на рабочем месте автобусе, офисе, школе, магазине может считаться девиацией, но в компании друзей оно оценивается как приемлемая форма поведения и не вызывать негативной реакции. В одних странах курение — общепринятая норма бытового поведения, на которую никто не обращает внимания, в других — исключение из правил. Так, США и Западная Европа исключили курение из нормальных форм поведения, изгнали его ото всюду, откуда только можно его изгнать, и сегодня оно стало у цивилизованного человечества скорее девиантной формой поведения.

Одни нормы важнее других. В сложных обществах правила существования группы имеют больший вес, чем правила личной гигиены. Многоженство в США наказывается, но содержание многих животных (зоопарка) в доме поощряется.

Нормы могут быть проскриптивными (запрещающими) и прескриптивными (предписывающими, разрешающими). Отклонение от первых чаще наказывается, чем отклонение от вторых. Все нормы произвольны, нет универсального стандарта поведения. Что считать нормативным, а что — девиантным, изменяется во времени и по обществам. Печатание книг, утверждение, что земля не есть центр Вселенной, не посещение церкви в одних обществах и в одни периоды могут быть нормой, а в другие — отклонением.

Сожительство мужчины и женщины вне брака еще в XIX в. рассматривалось как серьезное нарушение общественных норм, и с точки зрения правил того времени такое поведение оценивалось как индивидуальная девиация. Во второй половине ХХ века его назвали гражданским браком и он стал массовой, а самое главное допустимой формой межличностных взаимоотношений. Странствующий монах в одном обществе может считаться святым, в другом — никчемным бездельником.

Таким образом, один и тот же поступок может счи-таться в одном обществе положительным, в другом — рассматри-ваться как социальная патология. Много примеров тому можно было бы привести из семейного права и семейных традиций, обычаев у разных народов. Осложнения возникают даже в одном государстве, где действует единое законодательство, но проживают народы, сле-дующие в быту разным традициям, особенно если эти традиции поддерживаются и религиозными нормами. Таков, например, конф-ликт между требованием единобрачия по российскому гражданско-му праву и традицией многоженства, признаваемой исламом. В первобытное время каннибализм, геронтоцид (убийство стариков), кровосмешение и инфантицид (убийство детей) считались нормальным явлением, вызванным экономическими причинами (дефицит продуктов питания) либо социальным устройством (разрешение брака между родственниками), но в современном обществе это считается девиантным, а в некоторых случаях и криминальным поведением.

В мире нет народов, полно-стью свободных от крими-нала. Другое дело, что в разных странах существуют разные представления о том, что является преступным дея-нием, а что нет.

Кого-то, возможно, удивит тот факт, что, по данным ООН, Швеция занимает одно из первых мест в мире по коли-честву преступлений на тысячу жителей. Но в этой стране на-личие алкоголя в крови у води-теля уже считается преступле-нием, и оно обязательно подле-жит регистрации. А, скажем, в закавказских республиках, если исходить из официальных дан-ных, уровень преступности весьма низок, поскольку там издавна практикуется компро-мисс между преступником и по-терпевшим, преступником и правоохранительными органа-ми, что, к сожалению, перено-сится и на российскую почву.

Культурный релятивизм может быть сравнительной характеристикой не только двух разных обществ или эпох, но также двух или нескольких больших социальных групп внутри одного общества. Пример таких групп — политические партии, правительство, социальный класс или слой, верующие, молодежь, женщины, пенсионеры, национальные меньшинства. Так, непосещение церковной службы — девиация с позиций верующего человека, но норма с позиций неверующего. Этикет дворянского сословия требовал обращения по имени-отчеству, а уменьшительное имя («Колька» или «Никитка») — норма обращения в низших слоях — считалось у первого девиацией. И сегодня мы обращаемся к любому человеку, кому стремимся выказать максимальное уважение, по имени и отчеству, а в быту, в дружеской компании обращаемся по имени. Уменьшительные имена для большинства россиян считаются оскорбительным обращением (если они не произнесены в шутливом контексте).

Убийство на войне разрешается и даже вознаграждается, но в мирное время наказывается. В Париже проституция легальна (узаконена) и не осуждается, в других странах она считается девиантной (узаконенной, но общественным мнением неодобряемой), в третьих — незаконной (преступной), и неодобряемой (девиантной) формой поведения. Отсюда следует, что критерии девиантности относительны данной культуры и не могут рассматриваться в отрыве от нее.

Кроме того, критерии девиантности меняются во времени даже в рамках одной и той же культуры. После второй мировой войны курение получило в США широкое распространение и снискало социальное одобрение. Курить в квартире или в офисе считалось нормальным поведением. Но в 1957 году ученые доказали, что курение — причина многих серьезных заболеваниий, в том числе рака легких. Постепенно широкая общественность начала компанию против курения. И сегодня в США курильщики превратились в объект всеобщего осуждения. В СССР в 60-е годы , носившие узкие брюки, подражавшие «буржуазному образу жизни» считались девиантами, их появление свидетельствовало о нравственном растлении. В конце 90-е годы наше общество изменилось и длинные волосы превратились из отклонения в норму.

Сделаем вывод: девиация относительна а) исторической эпохи, б) культуры общества. Относительность в социологии получило специальное название релятивизма.

Хотя большая часть людей большую часть времени ведет себя в согласии с законами, таких людей нельзя считать абсолютно законопослушными, т. е. социальны-ми конформистами. Так, при обследовании жителей Нью-Йорка 99% опрошенных признались в том, что они совершили один и более незаконных поступков, на-пример скрыто воровали в магазине, обманывали нало-гового инспектора или постового, не говоря уже о более невинных шалостях — опоздании на работу, переходе улицы или курении в неположенных местах. Полную картину девиантного поведения в конкретном обществе составить весьма трудно, поскольку полицейская ста-тистика регистрирует незначительную часть проис-шествий.

Девиантным может оказаться самый невинный на первый взгляд поступок, связанный с нарушением тра-диционного распределения ролей. Скажем, более высо-кая зарплата жены окружающим может показаться не-нормальным явлением, так как муж испокон веку — главный производитель материальных ценностей. В тра-диционном обществе подобное распределение ролей в принципе не могло возникнуть.

Борьба с девиациями часто перерождалась в борьбу с разнообразием чувств, мыслей, поступков. Обычно она оказывается нерезультативной: через какое-то время от-клонения возрождаются, и в еще более яркой форме. В конце 80-х годов советская молодежь подражала за-падным моделям поведения настолько откровенно, что бороться с этим государство было не в силах. Снятие социальных и идеологических запретов в конце 80-х годов обогатило обще-ственную жизнь творчеством и разнообразием.

Таким образом, девиантность трудно распознать и анализировать, так что одни девианты искусно скрываются, а других людей ложно обвиняют в нарушениях. Нормы трудно точно определить, в результате чего девиантность принимает огромное множество промежуточных форм.

В сложных обществах нормативное согласие достигается сложнее, так как очень много конкурирующих ценностей. К примеру, люди, желающие сохранить природные богатства страны, будут противодействовать предпринимателям, стремящимся расширить промышленность — и обе партии апеллируют к широко принятым системам ценностей. Легализация абортов поддерживается теми, кто ценит права женщины, но им противостоят те, кто представляет интересы не родившихся детей. Чьи интересы важнее обществу?

В XVII веке Англии нормы учреждали наиболее уважаемые члены пуританских общин. Людей привлекали к суду и публично наказывали даже за такие, на наш взгляд незначительные, проступки, как жизнь в одиночестве или неприличное поведение. Не проводилось различий между теми, кто нарушал народные обычаи теми, кто переступал законы. Любое поведение рассматривалось с точки зрения канонов Библии.

С точки зрения социологии, в основе отклоняющегося и нормативного поведения лежат одни и те же процессы социального контролирования, групповые ожидания и санкции. Поведение и идеи не являются плохими или хорошими сами по себе. То, что мы называем плохим и хорошим поведением является результатов борьбы среди тех, кто имеет власть устанавливать и определять культурные продукты[13].

Рассмотрим сличай с марихуаной. Использование марихуаны, как и любого другого наркотика, варьируется по времени и месту. В Индии, стране с сильной религиозной регламентацией употребления алкоголя, известна ода из форм марихуаны — «bhang», которая предписана обычаем и религией. Каждую форму марихуаны смешивали с фруктами, bhang» употребляли при бракосочетании. Напротив, в США, где марихуана считается незаконной, ликер свободно употребляется на свадьбе, только недавно марихуану объявили социальной проблемой, в начале XX века ее свободно использовали в аптечном деле, фармацевтике — как средство от головных болей, эпилепсии, зубных болей, прописывали врачи.

Каким образом марихуана была определенна как наркотик? В 1930 г. в США создано Федеральное бюро по наркотикам (FBN). Его цель — поддержка законов о наркотиках. Раз уж оно было учреждено, FBN и его чиновники начали контролировать те сферы, в которых могли появиться наркотики. Марихуана была одной из них. Работая в сотрудничестве с отделом государственного консульства, FBN превратилось в «морального руководителя», дающего жизнь новым антинаркотиковым законам. Способом ограничений, инструкций, постановлений, т.к. его бюджет зависел от объема регулируемого наркотического поведения. Чем шире сеть, тем больше выделялось денег и больше концентрировалась власть. В 1930-е годы FBN провела массовую компанию в прессе, убеждая американцев в том, что марихуана крайне опасна, она разрушает волю, здоровье, подталкивает на совершение преступлений. Никакого сопротивления кампании не было, юридическая квалификация чиновников стала частью социальной реальности для сотен миллионов людей[14].

Существует еще одно измерение девиации: некоторые девианты ложно обвинены, а другие являются скрытыми девиантами. Чрезвычайно важно не только то, кто ты на самом деле, но и то, каким тебя считают окружающие. Ложное обвинение построено как раз на том, что человек на самом деле не нарушал правила, но окружающие считают его виновным. В связи с этим Говард Беккер выделил четыре возможные категории восприятия, или оценки нарушений другими людьми

Дата добавления: 2014-01-07 ; Просмотров: 558 ; Нарушение авторских прав? ;

Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет

Культурный релятивизм

Особенность такого подхода (прежде всего в рамках науки) в том, что он рассматривает все культурные разновидности, поведение людей иных культур без предубеждения, отталкиваясь от их собственной ценности, равной ценностям других культур, а не опираясь на культуру наблюдателя, которая принимается им за точку отсчета как стандарт правильного. Культурный релятивизм стремится к пониманию других культур, вместо того чтобы оценивать их как «странные». Формы культурного релятивизма варьируют от более мягких к более строгим, но его сторонники единодушны в том, что различные нормы и ценности формируются в определенных социальных контекстах. И именно то, как эти нормы складывались, что влияло на эти процессы, должно быть проанализировано для понимания тех или иных специфических культурных проявлений.

Критики релятивизма опасаются, что принцип культурной относительности ослабит мораль, так как в этом случае находятся оправдания для любых проявлений морали, включая такие крайние формы, как расизм и нацизм. Это, однако, как раз не означает релятивизма, который нс отрицает существования моральных абсолютов, универсальных нравственных ценностей: эти аспекты морального кодекса становятся обязательными, если общества вырабатывают определенные ограничения на поведение своих членов. Речь ведется о том, что данный подход расширяет диапазон представлений о «нормальном», если они касаются социально безвредных культурных проявлений. Это чрезвычайно важно с точки зрения воспитания терпимости и понимания.

Не всегда легко достижимо такое понимание, особенно когда это касается религиозных традиций. Вспомним недавнюю дискуссию между сторонниками и противниками предоставления мусульманским ученицам, обучающимся в светской школе во Франции, возможности выбора: носить или не носить хиджаб. Или те ограничения, которые накладываются на женщину в некоторых странах радикального ислама: необходимость носить исключительно черную одежду, закрывая даже лицо, запрет на работу вне дома, ограничения в получении образования.

Простых решений, которые удовлетворили бы все стороны, не существует, и сложные вопросы требуют глубокого и всестороннего рассмотрения, а также учета отношения к проблеме людей — носителей тех или иных культур.

Таким образом, культурный шок имеет следствием разрушение или серьезное изменение социальных перспектив (общества, субкультуры, групп) в результате столкновения с чуждой или иностранной культурой. И хотя такое состояние причиняет неудобства индивидуумам, культурный шок может высвобождать энергию созидания, вести к новой глубине понимания общества и культуры (проиллюстрируем этот тезис в следующем разделе). Не случайно такая шоковая терапия используется в методике преподавания социально-гуманитарных дисциплин, в частности социологии, культурологии, антропологии. На уровне общества это также «полезно», так как новые для культуры люди привносят в нее качества, которых в ней не было прежде, что в свою очередь придает культуре динамизм.

Культурный релятивизм

Перемещение внимания с понятия общества на понятия культуры, причем культуры локальной, и отказ от эволюционизма создали условия для возникновения концепции культурного релятивизма.

Когда в центре внимания находятся общества, бросаются в глаза их различия по уровню развития. Например, земледельческие общества по целому ряду признаков явно выше обществ охотников и собирателей. Сложнее обстоит дело, когда рассматривается не общество в целом, а лишь культура. К такой ее сфере, как, например, художественное творчество, понятие прогресса применить не просто.

Обращаясь к культуре, многие этнологи прежде всего имели в виду систему норм и ценностей, существующих в том или ином отдельном обществе. В процессе исследования нередко выяснялось, что люди, принадлежащие к разным общества, могут совершенно по-разному оценивать те или иные человеческие действия. То, что в одних обществах рассматривалось как добро, в других обществах могло осуждаться как зло и т.п. Особенно резкими были различия между нормами и ценностями первобытных обществ, с одной стороны, и западноевропейских обществ нового и новейшего времени, с другой.

И когда перед этнологами вставал вопрос, какая из таких оценок верна, они оказывались в крайне затруднительном положении. Все они, по крайне мере на первых стадиях развития этнографической науки, были представителями европейских обществ. И крайне соблазнительным для них было принять за образец западноевропейские нормы и ценности. Самые ранние наблюдатели так нередко и делали. Они иногда прямо писали о крайней безнравственности дикарей, их аморализме и т.п. Но более поздние исследователи стали понимать, что такой подход крайне субъективен, что он есть не что иное, как проявление этноцентризма.

И как противоположность этноцентризму возник взгляд, согласно которому нормы и ценности одного общества нельзя рассматривать с позиций норм и ценностей другого, каким бы оно ни было. Набор норм и ценностей того или иного общества можно рассматривать только с позиций членов этого общества. Поступки людей первобытного общества, которые в западноевропейском обществе были бы расценены как безнравственные, вполне моральны, если они соответствуют нормам, существующим в их обществе. И там, и там существует мораль, но только разная. В таком подходе, несомненно, есть значительная доля истины, но отнюдь не вся истина. Доведенный до предела, он лег в основу концепции морального релятивизма, а далее и концепции культурного релятивизма.

Начало концепции культурного релятивизма было положено крупным американским этнологом Францем Боасом (1858 — 1942). Дальнейшее развитие она получила в трудах целого ряда ученых, прежде всего в книге Мелвилла Джина Херсковица (1895 —1963) «Культурная антропология» (1948; 1955). Согласно этой концепции все культуры равноценны. Ни одна из них не может рассматриваться по отношению к другим ни как высшая, ни как низшая. С такой точки зрения, английская культура XX в. ничем не превосходит культуру аборигенов Австралии. Ни одна из них не является ни более развитой, ни менее развитой. Они просто разные.

По существу, та же самая точка давно уже отстаивается сторонниками различных версий «цивилизационного подхода». Как утверждают они, все цивилизации являются эквивалентными, равноценными. Ни одну из них нельзя рассматривать как более высокую, чем какую-либо другую. Западноевропейская цивилизация XX в. нисколько не более прогрессивна, чем, например, шумерская III тыс. до н.э. или древнекитайская.

Замыслы создателей концепции культурного релятивизма были весьма благородными. Культурные релятивисты стремились доказать, что люди, которых колонизаторы называли дикарями, по уровню культурного развития стоят ничуть не ниже европейцев. Весь пафос этой концепции был направлен против расизма и колониализма. Но признание благородства данных идей, увы, не исключает оценки их как ошибочных.

Развитие культуры, несмотря на определенную степень самостоятельности, разную для различных культурных явлений, все же представляет собой неотъемлемую часть эволюции общества. Развитие же общества в общем и целом идет по восходящей линии. Существуют менее высокие и более высокие типы общества. Разные социоисторические организмы находятся на разных ступенях общественного развития. Соответственно прогресс имеет место и в культуре. Разные локальные культуры могут соотносится и реально соотносятся как низшие и высшие.

В представлениях если не всех, то многих культурных релятивистов человечество предстает как огромное множество совершенно равноценных уникальных замкнутых культурных миров. Для обозначения отношения между этими мирами все чаще используется слово «диалог». Согласно взглядам приверженцев такой точки зрения между разными культурными мирами происходят место диалоги. На самом деле слово «диалог» в данном контексте есть не более как пустышка. Употребляя его, хотят подчеркнуть равенство всех культур, которого в действительности нет.

Между обществами и системами обществ имеет место не «диалог», а, когда они вступают в контакт, взаимодействие, в ходе которого происходят и культурное влияние. Если общества находятся примерно на одном уровне развития, то чаще всего их культуры взаимно влияют друг на друга; если одно из них выше другого, то имеет место преимущественное влияние культуры первого на культуру второго; а если разрыв между уровнями их развития чрезмерно велик, то нередко происходит почти полное замещение культуры менее развитого общества культурой более развитого -аккультурация.

У некоторых культурных релятивистов даже этнографическое исследование выступает как момент «диалога» двух уникальных равноценных культурных миров. С такой точки зрения наука есть не что иное, как одна из специфических особенностей западной культуры, которое не дает ей никаких преимуществ при соприкосновении с другой культурой. Изучение ученым какого-либо другой культуры, отличной от его собственной, есть просто вид знакомства представителей одного культурного мира с представителями другого культурного мира, который не хуже, но и не лучше других форм ознакомления. И главное, что при этом нужно сделать, —это взглянуть на изучаемое общество с позиций его членов, поставить себя на их место, перевести туземные понятия на язык, употребляемый исследователем.

Не все этнологи стали культурными релятивистами. Но на определенный компромисс со сторонниками культурного релятивизма многие из них пошли. Результатом было использование для обозначения взгляда на изучаемое общество «изнутри» и взгляда на него «извне» понятия «эмного» (emic) и «этного» (etic) подходов. Эти понятия были введены применительно, прежде всего к языку лингвистом, этнографом и миссионером Кеннетом Ли Пайком (1920 — 2000) в работах «Этное и эмное как точки зрения для описания поведения» (1954) и «Язык в его отношении к единой теории структуры человеческого поведения» (1954).

Если для части этнологов «эмный» и «этный» подходы выступали как взаимодополняющие, причем второй как более объективный, то для самых ревностных культурных релятивистов, прежде всего тех из них, что перешли на позиции постмодернизма, «эмный» подход выступил на первый план или даже стал единственно важным и нужным. Все это прекрасно согласовывалось с отрицанием всеми постмодернистами, а не только этнологами-постмодернистами, объективности научного знания. По существу, постмодернисты вообще, сторонники постмодернизма в этнологии в том числе, встали на путь отрицания значения научного знания.

В действительности наука, хотя она и возникла на Западе, не представляет собой специфически западного явления. Она лишена этнической, культурной, или, как любят сейчас говорить, цивилизационной, специфики. Она — явление общечеловеческое. Нет и не может быть британской, германской или китайской физики. Существуют физика элементарных частиц, статистическая физика, квантовая физика и т.п., которые для всех людей, независимо от их культурной, этнической и классовой принадлежности, одни и те же. Как известно, предпринимались попытки создать «арийскую» физику, «марксистско-ленинскую» теорию наследственности, качественно отличную от растленной буржуазной генетики, но результаты были самыми печальными.

Конечно, в области общественных наук все обстоит сложнее. На ученого оказывает влияние, причем иногда весьма значительное, его общественное положение. Если говорить об этнографах, то когда они предпринимают изучение тех или иных чужих обществ, на них не могут не сказываться культурные установки собственного общества. Но настоящий ученый, преодолевая эти препятствия, должен стремиться нарисовать по возможности все более и более объективную картину исследуемой им действительности. И это вполне возможно, даже когда он изучает культуру.

Ведь культур самих по себе нет, существуют общества, обладающие культурами. Каждое общество представляет собой социальную реальность, включающую в себя социальную материю. Каждое из них имеет экономику, организацию власти, определенные нормы, регулирующие отношения между людьми, определенную духовную жизнь. И все это столь же доступно научному познанию, как и природные объекты. Научная картина любого общества, не исключая самого первобытного, должна быть выражена не в понятиях туземцев, а в категориях, выработанных наукой.

Вполне понятно, что это не только не исключает, но, наоборот, предполагает приобретение знания и о том, как сами туземцы понимают своей собственное общество. Но взгляд на данное общество «изнутри» есть не какой-то особый метод его познания, существующий наряду со взглядом на него «извне», а объект научного исследования. Представления туземцев о собственном обществе в значительной степени носят не адекватный, а иллюзорный характер. Кстати сказать, и взгляд на общество «извне» вовсе не обязательно должен быть научным. У любого человека, соприкоснувшегося с чужим общество, возникает определенное представление о нем. Но оно может быть весьма далеким от науки. Поэтому противопоставление «эмного» и «этного» как двух подходов к изучению того или иного общества, лишено смысла. Можно лишь различать, каково то или иное общество в действительности, и что его члены думают о нем и о себе.

Культурные релятивисты правы, когда они отказываются обсуждать вопрос, в каких обществах представления о добре и зле, о моральном и аморальном правильны, а в каких — неправильны. Но это отнюдь не значит, что все системы норм и ценностей совершенно равноценны. Просто нужно рассматривать эти системы не сами по себе взятые, а в связи с обществами, в которых они существуют и действуют, а эти общества могут находиться на разных ступенях развития.

С точки зрения культурных релятивистов нет и не может быть никакой общечеловеческой морали. Моральных систем столько, сколько культур. Последнее время релятивистский взгляд на мораль получил у нас довольно широкое распространение. Но одновременно еще более модным стало у нас говорить об общечеловеческих ценностях, об общечеловеческой морали. Подобного рода взгляд нашел свое предельно четкое выражение в одном из высказываний академика Дмитрия Сергеевича Лихачева (1906—1999), «Но одно следует подчеркнуть, — писал он в одной из своих статей, — нравственность едина для всего человечества. Она не может различаться по классам, сословиям, нациям. То, что нравственно для одного народа, нравственно и для другого. Когда говорят — «это мораль коммунальной кухни», «мораль капиталистов», «мораль пещерного человека», то только иронизируют».

Такой взгляд находится в полном противоречии с данными как этнографии, на которые опирались культурные релятивисты, так и историологии. Чтобы понять его несостоятельность, совсем не обязательно быть ученым. Как писал великий английский поэт Джозеф Редьярд Киплинг (1865—1936) :

Факты неопровержимо свидетельствуют; человеческая мораль всегда носила исторический характер. В зависимости от изменения самого общества менялись нормы морали, представления о добре и зле. Но исторический подход к морали далеко не равнозначен моральному релятивизму. Развитие морали носило кумулятивный характер. В исторически преходящей форме шло накопление того, что имеет непреходящий характер. В этом смысле можно говорить о формировании общечеловеческой морали, которое, однако, еще далеко от завершения.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском:

Глава вторая. Культурный релятивизм

Глава вторая. Культурный релятивизм

Культура как возможная основа для созидания этической системы

Любой человек, изучающий многообразие мировых культур, почти непременно оказывается шокирован множеством этических и эстетических различий, существующих у различных народов мира. Одежда, которую мы носим, дома, в которых живем, наше чувство справедливости и даже представление о семейных взаимотношениях в огромной степени сформированы той культурой, в которой мы живем. Вновь мы сталкиваемся с вопросом: что делает наши действия верными или неверными? Точка зрения, которую мы будем рассматривать ниже, утверждает, что культура предопределяет наш ответ. Все, что данная культурная группа одобряет становится хорошим, все, что не одобряет, становится плохим. Один из влиятельных американских просветителей Джон Девей учил, что нравственные стандарты подобны языку народа, и оба они являются результатом традиции. В случае с языком он объясняет это тем, что в начале его формирования никаких принципов (правил) грамматики не было. Язык, посему, развивался из несознательного бормотания и инстинктивных жестов. Затем, по мере своего развития, человеческий язык становился все более сложным, так что даже для устного изъяснения грамматика стала необходима. Язык, конечно, изменяется постоянно, по мере изобретения новых слов, описывающих изменяющиеся обстоятельства; но теперь правила грамматики приобретают все большую власть над нами, и мы не можем, пренебрегая правилами, ожидать, что сможем успешно действовать в нашем обществе. Конечно, продолжает Девей, было бы нелепо полагать, будто существует некая внутренняя ценность в правилах грамматики, взятых самих по себе. Некоторые правила более полезны, нежели другие, но не существует, говорит Девей, абсолютного критерия для их оценки. Более того, говорим ли мы на немецком, французском или английском языках — решается просто традицией. Подобным же образом все происходит и в области этики; разные формы морали развиваются в различных местностях, и то, что представляется верным в одной стране, осуждается в другой. Посему не существует неподвижных, застывших принципов, по которым мы могли бы оценить встречающиеся нравственные проблемы, ибо все в морали является продуктом культурной адаптации. Вильям Грехам Самнер из Йельского университета, в своей книге Folkways («Пути народов») изданной в 1906 г., представил, как казалось, убедительные доказательства в пользу культурного релятивизма. С тех пор его взгляды были развиты другими антропологами, например, Мелвиллом Дж. Хершковитсом в его «Культурном релятивизме». Все эти антропологи вполне согласны с Девеем в его утверждении, что культура может дать положительную оценку чему угодно. Она же может все, что хочет объявить плохим. То, что нам будет говорить голос нашей совести будет зависеть единственно от племени или социальной группы, в которых мы живем. Наши моральные ценности куются и закладываются в детстве и позднее оказывают на нас давление с целью поддерживать и утверждать стиль нашей культурной группы. Вот как говорит об этом Самнер: «Философские системы мира, политическая жизнь, права, свободы и нравственность — все это является продуктом путей развития народов»[1].

Весьма основательно изучая как примитивные, так и высокоразвитые народности Самнер нашел аргументы в пользу своей теории. Он утверждал, что любой вопрос поведения в разных культурах может восприниматься по-разному, и порой даже даже одним и тем же действиям может быть дана диаметрально противоположная оценка. Вот какие вопросы задавались: возможно ли владеть рабом, и если «да», то как к нему относиться? Преступник: кто он такой и каким должно быть наказание? Сколько жен может иметь мужчина в одно и то же время? И наоборот, сколько мужей может быть у женщины? В то время, как многие племена считают, что для мужчины допустимо иметь более, чем одну жену, Самнер обнаружил, что на Тибете женщина поощряется к тому, чтобы иметь несколько мужчин. Он также описывает практику некоторых племен эскимосов, которые деформируют части тела ребенка, и из-за этого дети иногда умирают, а на островах Фиджи дети убивают своих престарелых престарелых родителей.

Вывод, к которому пришел Саммер ясен: столь явные расхождения приводят к заключению, что лишь культура является единственным критерием нравственных ценностей.

Хершковитс расширяет применение культурного релятивизма. Он определяет его как моральную теорию, в которой «суждения основаны на опыте, а опыт истолковывается каждым индивидуумом в понятиях своего собственного проникновения в культуру»[2]. Он соглашается с Самнером, что «нравственные стандарты являются действенными настолько, насколько они находятся в согласии с общей ориентацией населения в данное историческое время. Более того, что есть норма, а что ненормально является относительным по отношению к культурному окружению данной рекомендательной нормы»[3].

Согласно Хершковитсу, сами по себе культуры являются гибкими, поэтому мы обнаруживаем значительные изменения, происходящие с течением времени. Так, норма приемлемого поведения внутри культурной группы может измениться, когда культура изменяет свою этическую основу. Следовательно, данная культура постепенно может прийти к тому, что мужчина теперь не должен иметь более одной жены, и поэтому полигамия теперь не одобряется этой группой. Однако в это же время, но в иной культуре полигамия приемлима.

То, что та или иная культура принимает или отвергает в данный момент и становится стандартом нравственности. Хершковитс считает, что культурный релятивизм является единственно возможной позицией во свете всех имеющихся свидетельств. Оценивая других людей мы побуждаемы выбирать критерий, на основании которого мы их оцениваем. Но мы всегда должны возвращаться к одному и тому же вопросу: чьи это стандарты и критерии? Хершковитс отвечает: «Сила опыта появившегося в данной культуре предопределяет нашу оценку. В действительности, необходимость принятия точки зрения культурного релятивизма становится очевидной по мере осознания того факта, что нельзя играть в игру «вынесение нравственной оценки» в различных культурах иначе, нежели бросая игральные кости»[4].

В Америке мы найдем реализацию принципа культурного развития в опросах общественного мнения. Например, многие считают, что когда 51% людей в обществе полагают, что аборт нравственно приемлем, тогда его можно будет рассматривать как приемлемое и даже хорошее действие. Или задумайтесь над изменением мнения большинства относительно сексуального поведения. Когда Кинси сообщил, что у большинства американцев есть опыт внебрачных сексуальных отношений, тем самым подразумевался следующий вывод: несмотря на то, что подобные связи ранее считались безнравственными, теперь, с точки зрения морали, они вполне допустимы. Вся разница заключается в изменении культурных норм. Судья верховного суда Оливер Вендель Холмс как-то сказал: «Истиной является то, за что проголосовало большинство нации, имеющее теперь право колотить всех остальных». Культурный релятивизм говорит, что истина и справедливость не являются неизменными и колеблются в зависимости от общественного мнения.

Социолог Вайн А. Лейс в своем труде «Этика и социальная политика» соглашается с примером культурного релятивизма: «Сотни тщательно проверенных фактов, полученных при исследовании различных культур, убеждают антрополога, что язычество так же искренно, как и мы в своих заявлениях, провозглашающих свободу совести. Современные релятивисты, тем не менее, отказываются от богословской теории морали. По крайней мере, — говорит он, — если бы Бог захотел, чтобы была одна система нравственности, Он не позволил бы, чтобы для большей части человечества она осталась тайной»[5].

Факт того, что между культурой и традициями существуют значительные различия, является неопровержимым. Более того, согласие между разными культурами в отношении особенностей правил поведения, скорее всего, никогда не будет достигнуто, хотя исключения из правила находятся почти в каждом нравственном суждении. Несмотря на это мы должны задаться вопросом: оправдывают ли факты, полученные в разных культурах, нравственную теорию, которую мы из них же извлекли?