Когнитивная революция с исторической точки зрения

Когнитивная революция в психологии была по своей сути контрреволюцией. Первая революция произошла когда группа психологов-экспериментаторов, вдохновленная открытиями Павлова и других ученых, предложила сделать психологию наукой о поведении. Они утверждали, что психические явления не наблюдаемы извне. Единственно доступные нам объективные данные – это наблюдаемое поведение. Поведенческая революция преобразила американскую экспериментальную психологию. Восприятие превратилось в различение, память – в научение, язык – в вербальное поведение, а интеллект стал тем, что измеряют тесты на интеллект. Вдохновленный своими коллегами Ноэмом Хомским и Джерри Брунером датировал когнитивную революцию в психологии– началом 1950-х. Когнитивная контрреволюция в психологии вернула в экспериментальную психологию сознание. Когда разочаровался в Гарварде,обратился к социальной психологии Джерри Брунера, и в 1960 г. это привело к созданию в Гарварде Центра Когнитивных Исследований. Группа Брунера на Боу-стрит некоторое время называла себя «Когнитивным проектом. Когнитивная революция в психологии позволила заново установить контакты с некоторыми выдающимися психологами за рубежом. Гарвардский Центр когнитивных исследований оказался успешным проектом. Яркие молодые выпускники стали замечательными психологами, которые не боялись таких слов, как сознание, ожидание, восприятие, память. Вот так я и пережил когнитивную революцию в психологии. Я датирую момент зарождения когнитивной науки 11 сентября 1956 г., вторым днем симпозиума, организованного «Специализированной рабочей группой по теории информации» в Массачусетском Технологическом Институте. Название – возникло позже. Председателем организационного комитета был Питер Элиас. Первый день, 10 сентября, был посвящен теории кодирования, а вот второй день -днем рождения когнитивной науки. Утро началось с доклада Ньюэлла и Саймона, посвященного их модели «Логик-теоретик». Второй доклад был сделан представителями IBM: Нат Рочестер и его сотрудники использовали мощнейший из доступных в то время компьютеров (IBM-704 с оперативной памятью 2048 машинных слов) для проверки нейрофизиологической теории клеточных ансамблей Дональда Хебба. Затем Виктор Ингве сделал доклад о статистическом анализе пауз в речи и о его отношении к синтаксису. В завершение второго дня Г. Шикали описал некоторые эксперименты по скорости опознания изображений, я рассказал о том, как мы преодолеваем ограничения, характерные для нашей кратковременной памяти, а Светс и Бердселл раскрыли значение теории обнаружения сигналов для понимания процессов перцептивного опознания. На следующий день симпозиум завершился. К 1960 г. стало очевидно, что на наших глазах зарождалось нечто междисциплинарное. В говорили о «психологии обработки информации», а в Ла-Хойе «когнитивная наука». В 1976 г., работой заинтересовался Фонд Альфреда П. Слоуна.

Создали специальную программу Фонда Слоуна по когнитивной науке, чтобы выяснить, что мжно сделать. Миллер утверждал, что в проекте должны были быть задействованы, по крайней мере, шесть дисциплин: психология, лингвистика, нейронаука, компьютерная наука, антропология и философия. В качестве центральных отраслей мне виделись психология, лингвистика и компьютерная наука, остальные же три – в качестве периферических.

Для продолжения скачивания необходимо пройти капчу:

Сервис бесплатной оценки стоимости работы

1. Заполните заявку. Специалисты рассчитают стоимость вашей работы
2. Расчет стоимости придет на почту и по СМС

Номер вашей заявки

Прямо сейчас на почту придет автоматическое письмо-подтверждение с информацией о заявке.

Часть первая. Когнитивная революция

Глава 1. Ничем не выделяющееся животное

Большой Взрыв произошёл 13,5 млрд. л.н. => возникли материя, пространство и время (физика).

Через 300 тыс. л. после Большого Взрыва появились атомы, к-рые начали комбинироваться в молекулы (химика).

3,8 млрд. л.н. молекулы на Земле начали соединяться в сложные организмы (биология).

70 тыс. л.н. типы сложных организмов Homo Sapiens создали нечто называемое культурой (история).

В истории человечества три крупные революции: Когнитивная (70 тыс. л.н.), Аграрная (12 тыс. л.н.), Научная (0,5 тыс. л.н.).

Животные, весьма схожие с современными людьми, впервые появились 2,5 миллиона лет тому назад.

Определение животных к одному виду => они способны испытывать сексуальный интерес друг к другу и давать способное к размножению потомству. Виды, происходящие от одного предка, объединяются в рода. Роды объединяются в семейства.

Мы — члены большого шумного семейства больших обезьян (высших приматов). Среди ныне живущих наши ближайшие родственники — шимпанзе, гориллы, орангутанги и гиббоны, из них ближе всего нам шимпанзе.

Люди (животные из рода Homo) появились в Восточной Африке примерно 2,5 млн. л.н. как ветвь более древнего рода обезьян Australopithecus («южных обезьян»). 2 млн. л.н. часть древних мужчин и женщин покинули родину и отправились блуждать по обширным пространствам Северной Африки, Европы и Азии, где и расселились => в разных зонах появились разные виды людей.

В Европе и Западной Азии закрепился Homo neanderthalensis: более плотного и мускулистого сложения, чем современные люди, удачно приспособились к холодному климату Европы ледникового периода. На острове Ява обитал Homo soloensis, более приспособленный к жизни в тропиках.

На другом индонезийском острове Флорес поселились существа, к-рых называют хоббитами: вооруженные копьями карлики ростом не выше метра весили в среднем 25 килограммов, но при этом охотились даже на местных (карликовых) слонов.

Открытые пространства Азии осваивал Homo erectus => этот устойчивый вид человека продержался там более 1,5 миллиона лет.

Известен ещё Homo denisova.

В Африке появлялись новые виды, в том числе Homo rudolfensis, Homo ergaster и в итоге наш собственный вид Homo sapiens.

Некоторые виды людей удались крупными, другие были карлики. Имелись среди них бесстрашные охотники и робкие собиратели растительной пищи. Кто-то обитал исключительно в пределах одного острова, а кто-то осваивал целые континенты.

Почти два миллиона лет — примерно до VIII тыс. ВС — несколько человеческих видов существовало одновременно. Ок. 100 тыс. л.н. на земле обитало не меньше 6 видов Homo.

При всех различиях у разновидностей человечества имеются ярко выраженные общие черты. Прежде всего люди по сравнению с другими животными имеют непропорционально большой мозг. У млекопитающих весом в 60 килограммов средний объем мозга — 200 кубических сантиметров, но 60-килограммовый Homo sapiens «вырастил» себе мозг объемом 1200-1400 кубических сантиметров. 2,5 млн. л.н. у первых мужчин и женщин мозг был поменьше, но все равно значительно больше, чем e.g. у леопарда того же веса. И по мере развития человечества диспропорция нарастала.

Обладание большим мозгом имеет свои недостатки: большой и тяжёлый череп, большой мозг трудно прокормить: в состоянии покоя мозг потребляет до 25% всей расходуемой телом энергии (ср.: у других приматов мозг в состоянии покоя довольствуется всего лишь 8% общих резервов) => древние люди тратили больше времени на поиски пищи + у них слабели мышцы.

Какие преимущества давал большой мозг древним людям, до сих пор в точности неизвестно.

Другая уникальная человеческая черта — прямохождение. Высвобождение передних конечностей => эволюция поощряла появление все большего количества нервов и чутких мышц в ладонях и пальцах => человек научился делать руками сложнейшие вещи, а главное — создавать изощренные инструменты и пользоваться ими (первые свидетельства использования орудий появляются 2,5 млн. л.н.).

Прямохождение имеет и свои минусы. Необходимость удерживать большой и тяжёлый череп => до сих пор человечество расплачивается болями в шее и мигренями. Женщины платят родовыми болями, чтобы их снизить => естественный отбор начал поощрять преждевременные роды (пока череп ребёнка ещё мягкий и сравнительно невелик) => люди стали рождаться рождаются «недопеченными»: многие жизненно важные системы у них еще не развиты => он ещё много лет остаётся беспомощным и требует заботы.

Поскольку мать в одиночку неспособна прокормить и себя, и ребёнка => деле воспитания детей требовалась существенная помощь родичей и соседей => развитию у человека необычайных социальных свойств => эволюция благоприятствовала тем, кто научился формировать прочные социальные связи.

Недоразвитость человеческих детёнышей => они в гораздо большей степени поддаются воспитанию и социализации, чем другие животные.

На протяжении 2 млн. лет человек оставался маргинальным существом: люди пребывали в постоянном страхе перед хищниками, им редко удавалось убить крупную дичь, существовали они главным образом за счет растительной пищи, а также ловили насекомых и мелких животных и обгладывали падаль, оставленную более сильными и проворными.

Древние каменные орудия использовались главным образом для того, чтобы разбивать кости и добираться до мозга — такова была экологическая ниша древних людей. До недавних пор род Homo занимал не верхнее, а скорее среднее положение в пищевой пирамиде: на протяжении миллионов лет люди охотились на мелких животных и собирали что под руку попадется, стараясь избегать встреч с крупными хищниками.

Лишь 400 тысяч лет назад люди начали регулярно охотиться на крупных зверей, и только в последние 100 тысяч лет появившиеся Homo sapiens заняли верхние положение пищевой пирамиды.

Человек не привык находиться на командной высоте, он к ней не приспособлен. Другие животные, оказавшиеся в итоге на вершине пирамиды, — львы, акулы — шли к этому миллионы лет, а человек попал наверх почти мгновенно. Многие исторические катастрофы, в том числе разрушительные войны и насилие над экосистемой, проистекают из нашего слишком поспешного прорыва во власть. Человечество — не стая волков, завладевшая вдруг танками и атомными бомбами, скорее мы — стадо овец, которое в силу непонятной прихоти эволюции научилось делать и пускать в ход танки и ракеты. А вооруженные овцы гораздо опаснее вооруженных волков.

Когда именно люди освоили огонь, в точности неизвестно: 300 тыс. л.н. они им уже пользовались. Сначала как средство обогрева и защиты от хищников, однако очень скоро — как средство нападения: появилось первое массовое производство — умышленное выжигание лесов. На пепелище древние люди собирали обугленные тушки животных, орехи, клубни.

Термическая обработка => огонь изменил не только химический состав нашей еды, но и биологический. Жар убивает микробов и паразитов, которыми кишит мясо; людям стало легче разжевывать и переваривать свои традиционные лакомства, такие как фрукты, орехи, насекомые и падаль. Шимпанзе тратят на еду по пять часов в день, питаясь всухомятку, а человек съедает гору термически обработанной пищи меньше чем за час.

Прямая связь между освоением огня, сокращением длины кишечника и увеличением размера мозга: и длинный кишечник, и большой мозг требуют много энергии, а потому организму затруднительно содержать их обоих. Сократив длину кишечника и снизив потребление энергии, человек получил возможность «отрастить» те огромные мозги, которыми славятся неандерталец и Homo sapiens.

Освоение огня создало первую пропасть между человеком и прочими животными. Когда люди овладели огнем, они получили в свое распоряжение управляемый и практически неограниченный ресурс. Освоение огня стало предвестием будущего: это был первый шаг к созданию атомной бомбы, и не такой уж маленький шаг.

Когда именно появились Homo sapiens, в точности неизвестно. 150 тыс. л.н. в Восточной Африке уже обитали «современные с анатомической точки зрения люди». Примерно 70 тыс. л.н. Homo sapiens перебрался из Восточной Африки в Аравию, откуда человеческая популяция быстро распространилась по основной части Евразийского континента.

Что произошло с остальными видами Homo?

Есть теория межвидового скрещивания => отсюда унаследование генов от других видов.

Есть теория вытеснения: виды Homo, встречаясь друг с другом, не скрещивались, а наоборот истребляли друг друга. В этом случае в генах современного человека нет следов других видов Homo, кроме той группы сапиенсов, к-рые 70 тыс. л.н. вышли из Африки.

Споры среди исследователей продолжаются, мнения колеблются то к одной, то к другой теории.

Неандертальцы были физически сильнее наших предков, лучше приспособлены к холодному климату, а по размерам мозга ничуть нам не уступали. Они пользовались орудиями труда и огнем, были умелыми охотниками и, по-видимому, хоронили умерших и заботились о слабых и больных сородичах (обнаружены скелеты неандертальцев, сумевших достичь солидного возраста, несмотря на тяжелую инвалидность, то есть им кто-то помогал). Но когда в область проживания неандертальцев вторгся Homo sapiens, туземная популяция отступила, а со временем исчезла. Последние известные нам неандертальцы жили на юге Испании примерно 30 тыс. л.н.

По мнению сторонников теории вытеснения анатомия сапиенсов и неандертальцев не так уж близка => у них, вероятно, были разные брачные игры и даже запахи не совпадали.

Однако генетические исследования (в 2010 г. опубликованы результаты исследования генома неандертальцев) подтвердили теорию скрещивания: 4% генов современного населения Ближнего Востока и Европы принадлежит неандертальцам; до 6% генов денисовского человека присущи также современным меланезийцам и аборигенам Австралии.

Генетические исследования: неандертальцы (по крайней мере, некоторые из них) были светлокожими блондинами.

Самые поздние из обнаруженных Homo soloensis жили 50 тыс. л.н. Вскоре, примерно через 10 тысяч лет, исчез и Homo denisova. Неандертальцы сошли со сцены ок. 30 тыс. л.н. Последние «хоббиты» бродили по острову Флорес 12 тыс. л.н.

Предположительно, главным преимуществом сапиенсов было наличие языка.

Глава 2. Древо познания

Первая попытка сапиенсов проникнуть на Ближний Восток состоялась ещё 100 тыс. л.н., однако она оказалась неудачной => сапиенсы отступили, неандартальцы продолжили господствовать на Ближнем Востоке.

Вероятно, несмотря на анатомическое сходство тогдашние сапиенсы отличались от современных людей когнитивными способностями.

Однако ситуация изменилась в промежутке между 70 и 30 тыс. л.н. Ок. 70 тыс. л.н. состоялась вторая попытка проникнуть в Азию => она стала более успешной: неандертальцы в ничтожные сроки были вытеснены и сметены. 45 тыс. л.н. сапиенсы преодолели океан и достигли Австралии (где Homo ранее не жили вообще). Люди изобрели лодки, масляные лампы, лук со стрелами и иголку (= научились шить теплую одежду).

Появились предметы, надёжно идентифицируемые как произведения искусства и ювелирные украшения) => свидетельства существования религии, торговли и социального украшения.

Учёные полагают, что причина — сапиенсы достигли когнитивных способностей современного человека.

В Германии в пещере Штадель найдена антропоморфная статуэтка с головой льва, датируемая 30 тыс. л.н. — первое неоспоримое произведение искусства и доказательство способности человеческого разума воображать вещи, к-рых в реальности не существует.

Когнитивная революция — появление в период между 70 и 30 тысячами л.н. новых способов думать и общаться. Наиболее распространенная теория утверждает, что случайные генетические мутации изменили внутреннюю «настройку» человеческого мозга и сапиенсы обрели умение думать и общаться, используя словесный язык.

Особенности новоприобретённого сапиенсами языка.

Свой язык есть у каждого вида животных. Даже насекомые, пчелы, муравьи довольно сложным образом общаются, информируя друг друга об источниках пищи. Многие животные, в том числе все большие и малые обезьяны, общаются с помощью голосовых сигналов. Например, язык зеленых мартышек состоит из разнообразных возгласов (e.g. «Острожно! Лев!», «Острожно! Орёл»).

Уникальный язык человека развился как средство передавать информацию об окружающем мире, однако важнейшая информация касалась не львов и бизонов, а самих людей: язык родился из любви посплетничать. Homo sapiens — животное общественное. Мы выживаем и размножаемся благодаря постоянному взаимодействию. Людям недостаточно знать, где бегают львы и бизоны, им гораздо важнее выяснить, кто в племени кого ненавидит, кто с кем спит, кто надежен, а на кого положиться нельзя.

Количество информации, которую нужно приобрести и хранить, чтобы разбираться в постоянно меняющихся отношениях нескольких десятков человек, растет по экспоненте. E.g. в компании из 50 человек насчитывается 1225 индивидуальных взаимоотношений и огромное количество более сложных комбинаций.

Даже сегодня основную часть нашего общения — переписки по электронной почте, звонков, газетных колонок — составляют сплетни. Сплетни для нас столь естественны, что может показаться, будто наш язык и был предназначен для этого.

Обычно сплетня сосредотачивается на недостатках и дурных поступках.

Уникальность нашего языка заключается в способности сообщать о таких вещах, которых мы никогда не видели, не слышали и не нюхали. Насколько известно, только сапиенсы умеют обсуждать вещи гипотетические и даже противоречащие фактам.

Легенды, мифы, боги, религии появились в результате когнитивной революции. Язык сапиенсов — это язык вымысла => позволил человеку не просто отдаться игре воображения, а делать это всем коллективом.

Общая мифология наделила сапиенсов небывалой способностью к гибкому сотрудничеству в больших коллективах. Муравьи и пчелы тоже сотрудничают огромными коллективами, но они это делают по жестким, раз и навсегда заданным правилам, притом лишь внутри своей «семьи». У волков и шимпанзе сотрудничество строится на гораздо более гибких принципах, однако лишь с небольшим числом близко знакомых сородичей. Сапиенсы же способны легко кооперироваться с любым числом незнакомцев.

В естественных условиях группа шимпанзе насчитывает от 20 до 50 особей. Если группа чересчур разрастается, то возникает нестабильность; лишь крайне редко удавалось наблюдать группы свыше 100 обезьян => при разрастании возникают «затяжные войны», когда одна часть шимпанзе пытается истребить другую.

Когнитивная революция => сапиенсы получили возможность объединяться в более крупные и стабильные группы. Социологические исследования: предел «естественных» размеров группы, которую объединяет сплетня, — около 150 особей. Люди не могут сблизиться более чем со 150 представителями своего вида и с удовольствием посплетничать о них.

Для того, чтобы создать более крупную группу, необходим язык вымысла => огромные массы незнакомых друг с другом людей способны к успешному сотрудничеству, если их объединяет миф (религия, нация, корпорация, деньги, законы и понятие справедливости).

Первобытные племена скрепляли свой социальный строй верой в призраков и духов; современные юристы и бизнесмены аналогичны первобытным шаманам.

Всякая современная компания (e.g. Peugeot) — это фикция, порожденная коллективным воображением, т.е. нечто вымышленное, то, что существует именно благодаря нашему общему согласию вести себя так, словно оно действительно существует («юридическая фикция»): компания существует в качестве юридического лица, подчиняется законам тех государств, где оперирует, вправе открыть банковский счет, владеть собственностью, платит налоги и может отвечать перед судом по гражданскому и даже по уголовному делу самостоятельно, то есть отдельно от людей, которые работают в ней или являются ее владельцами.

«Общество с ограниченной ответственности» — такая компания отделена от людей, которые ее основали, и от тех, которые вложили в нее деньги или же ею руководят (именно такие компании оказались самой удобной формой для предпринимательства => они стали лидерами в современном экономической сфере).

Когда в 1896 году Арман Пежо надумал основать компанию, он заплатил юристу за все эти священные процедуры. И поскольку юрист осуществил все предписанные ритуалы (составил юридические документы и получил разрешения от соответствующих должностных лиц), написал и произнес все положенные заклятия, то миллионы французских граждан поверили в раздвоение Пежо на прежнего Армана-человека и на новенькую компанию Peugeot SA, к к-рой они стали относиться со всем подобающим такой корпорации почтением.

В научных кругах такие явления, к-рые порождаются мифами и иными сюжетами, именуются «фикциями», «социальными конструктами» или «воображаемыми реальностями».

В отличие от лжи, воображаемая реальность есть то, во что верят все, и пока эта общая вера сохраняется, выдумка обладает вполне реальной силой.

Способность создавать воображаемую реальность из слов позволяет множеству незнакомых друг с другом людей работать вместе. Даже более того: поскольку широкомасштабное сотрудничество основано на мифе, способ сотрудничества можно изменить, изменив сам миф, то есть рассказав иной сюжет.

Сам миф может измениться очень быстро (e.g. в 1789 г. люди очень быстро отказались от мифа о власти короля, дарованной богом, в пользу мифа о власти народа).

=> культурная революция стал быстро опережать ограничения биологической революции (предел социального взаимодействия).

E.g. шимпанзе от природы склонны жить в группе из нескольких десятков особей во главе с альфа-самцом. Мелкие бонобо, также соединяются в группы, где присутствуют и самки, и самцы, однако вожаком обычно становится самка. У слонов самки вместе с отпрысками объединяются в матриархальные стада, а взрослые самцы живут поодиночке. Чтобы поведение этих животных изменилось, необходимо либо изменение окружающей среды, либо генетическая мутация.

После когнитивной революции сапиенсы научились быстро корректировать свое поведение и передавать новые навыки следующим поколениям — для этого им уже не требовалось ни генетических мутаций, ни перемен в окружающей среде.

E.g. в человеческих сообществах образуются элиты, к-пые принципиально не могут передать свои гены потомству (что противоречит фундаментальным принципам естественного отбора) — католические и буддистские монахи, китайские бюрократы-евнухи.

=> если архаические виды человека сохраняли усвоенное поведение на протяжении сотен тысяч лет, то сапиенсы способны изменить социальный уклад, характер межличностных отношений, экономическую деятельность и другие формы поведения за десять-двадцать лет. Неандертальцы были физически сильнее и выносливее сапиенсов, однако они не обладали способностью сочинять — не могли и эффективно сотрудничать большими группами, приспособить социальное поведение к быстро меняющимся обстоятельствам.

Археология: сапиенсы обменивались ракушками и обсидианом, => более могли передавать друг другу информацию, расширяя таким образом сеть знаний, — ничего подобного у неандертальцев и других древних не было (они делали изделия только из подручного материала).

Неандертальцы охотились по большей части в одиночку или небольшими группами, а сапиенсы выработали технику, основанную на взаимодействии десятков соплеменников, а порой и нескольких племен. Особенно эффективным оказался такой прием: полностью окружить стадо диких животных и загнать в узкое ущелье, где с ними гораздо легче справиться. Если этот план удавалось осуществить, то за полдня общими усилиями люди получали тонны мяса, жира и множество шкур. Археологи обнаружили места, где такие облавы устраивались ежегодно. Сооружались даже заборы и другие препятствия, искусственные ловушки и специальные площадки для забоя.

Из огромного разнообразия изобретаемых сапиенсами реальностей и не меньшего разнообразия обусловленных этими воображаемыми реальностями форм поведения складывается то, что мы нынче именуем «культурами».

Когнитивная революция — тот момент, когда история расходится с биологией.

Чтобы осмыслить торжество христианства или Французскую революцию, недостаточно просчитать взаимодействие атомов, молекул или организмов — нужно учитывать взаимодействие идей, образов и фантазий.

Это не означает, что человек и его культура освободились от биологических законов. Мы как были животными, так и остались, наши физические, эмоциональные и когнитивные способности по-прежнему определяются нашей ДНК.

Поведение отдельного человека или даже семьи во многом сходно с поведением шимпанзе. Существенные отличия проступают лишь начиная с 150 членов племени или сообщества, на уровне же 1000-2000 индивидуумов разница становится радикальна (e.g. торговая биржа, правительство, спортивный стадион и т.д.).

Соотношение биологии и истории:

А. Биология задает базовые параметры поведения и развития Homo sapiens. История разворачивается внутри заданных биологией рамок.

Б. Эти рамки, однако, чрезвычайно широки и позволяют сапиенсам играть в самые разные игры. Благодаря языку воображения сапиенсы изобретают все более сложные игры, каждое поколение дополняет их, и таким образом продолжается развитие.

В. Чтобы понять поведение сапиенсов, нужно рассмотреть историческую эволюцию их действий.

Глава 3. Один день из жизни Адама и Евы

Эволюционная психология: многие современные психологические и социальные особенности человека сформировались в длительный период до наступления аграрной революции => наш мозг и мысли до сих пор соответствуют жизни охотой и собирательством.

E.g. проблема ожирения современного человека отсюда супружеские измены и высокий процент разводов, а также множество психических расстройств детей и взрослых, к-рые возникают из-за того, что людей вынудили жить в малой семье и моногамных отношениях.

Однако другие учёные опровергают эту теорию.

Вероятнее всего, среди древних охотников-собирателей царило этническое и культурное разнообразие: накануне аграрной революции на Земле проживало 5-8 млн. человек.

Можно допустить, что даже сообщества, проживавшие недалеко друг от друга, говорили на разных языках, были в разной степени воинственны/миролюбивы, практиковали различные обычаи и религиозные верования, а также придерживались различных социальных установлений: одни жили коммуной, другие разбивались на малые семьи, одни допускали однополые отношения, другие — строго-настрого запрещали.

После когнитивной революции невозможно говорить о каком-то одном естественном для человека образе жизни. Есть лишь культурный выбор — среди ошеломительно богатой палитры оттенков.

Что можно более-менее уверенно утверждать относительно жизни в досельскохозяйственный период?

Подавляющее большинство жило небольшими группами из нескольких десятков, максимум нескольких сот человек и в ту пору общество целиком состояло из людей (т.е. не было домашних животных — за исключение собаки, к-рая стала жить совместно с человеком не позднее, чем 15 тыс. л.н.).

Есть случаи захоронения собаки совместно с человеком.

Члены группы близко знали друг друга, всю жизнь они проводили в окружении родственников и друзей. Одиночество и приватность были им чужды.

Торговля или обмен с соседними племенами сводились к предметам роскоши и престижа: ракушкам, янтарю, краскам. Нет свидетельств, указывающих на обмен продуктами, фруктами или мясом или на то, чтобы какая-то группа зависела от «импорта».

Большинство человеческих групп основную часть времени проводило в пути, перебиралось с места на место в поисках пищи. Их маршруты определялись сменой сезонов, ежегодной миграцией животных и циклами роста и созревания растений.

Расселение сапиенсов по миру => расчёты: если группа охотников-собирателей примерно раз в 40 лет делится надвое, и отколовшаяся часть откочевывает километров на сто и если все время перемещаться на восток, то за 10 тысяч лет жители Африки достигнут Китая.

Задолго до аграрной революции люди начали селиться и строить деревни на берегу рек и озёр, изобилующих рыбой. Древнейшие поселения (45 тыс. л.н.) обнаружены на островах Индонезии.

В большинстве мест обитания человеческая стая выбирала наиболее гибкий, оптимальный способ прокормиться. Люди собирали термитов и ягоды, выкапывали коренья, ловили кроликов, охотились на бизонов и мамонтов. Большую долю калорий, витаминов и клетчатки давало собирательство.

Необходимость в изготовлении орудий и одежды. Также сбор и сохранение знаний об окружающем мире (объёмы знаний довольно значительны).

Древний охотник становился таким умельцем, что обтачивал наконечник копья за считанные минуты — редкий современный человек справляется с этой задачей => древний человек обладал гораздо более подробными, разнообразными и глубокими знаниями о своей среде обитания, чем ныне его потомки. Большинство граждан индустриальных стран прекрасно выживают в невежестве. В совокупности коллектив людей накопил сегодня гораздо больше информации, чем было у древних родов и племен, однако на индивидуальном уровне древние собиратели и охотники заслуживают звания самых эрудированных и умелых людей в истории.

Некоторые данные указывают на то, что размер мозга сапиенса после той эпохи в среднем уменьшился. Выживание в древности требовало величайшего интеллекта. С появлением сельского хозяйства и промышленности образовались и ниши, где могли приткнуться «дурачки».

Образ жизни охотников и собирателей менялся в зависимости от сезона и места обитания, однако в целом их существование представляется более комфортным и приятным, чем участь пришедших им на смену земледельцев, пастухов, рабочих и офисных служащих.

Ныне в развитых странах люди работают 40-45 часов в неделю, в бедных — по 60 и даже по 80, а первобытные племена, живущие в самых негостеприимных уголках Земли, таких как пустыня Калахари, отдают труду не более 35-45 часов в неделю. Охотятся они в среднем лишь один день из трех, собирательству посвящают от трех до шести часов в день.

В большинстве регионов Земли почти в любую эпоху собирательство гарантировало наилучшую для человеческого организма диету. Это неудивительно — ведь именно так человек питался на протяжении тысячелетий, и наш организм привык к подобной пище. Судя по окаменевшим костям и скелетам, наши предки не страдали от недоедания или несбалансированного питания и в среднем были выше ростом и крепче своих ближайших потомков-земледельцев.

Инфекционные заболевания представляли для охотников и собирателей меньшую угрозу. Переносчиками почти всех заразных недугов, бушевавших в аграрных и промышленных обществах (оспа, корь, туберкулез), является домашний скот. Люди начали болеть лишь в результате аграрной революции. Древние собиратели и охотники, не державшие никаких животных, кроме собак, не знали этих напастей. Опять-таки — аграрное и промышленное население существовало скученно, в негигиеничных условиях плотного заселения, ставшего причиной распространения болезней.

Здоровое и разнообразное питание, сравнительно короткая рабочая неделя, отсутствие инфекционных заболеваний — все это дало ученым повод охарактеризовать досельскохозяйственное общество как «изначально благополучное».

Однако идеализировать не стоит. У современных этносов, застрявших в первобытной эпохе, отмечается обычай оставлять на голодную смерть или убивать стариков и больных — тех, кто не поспевает за кочующим племенем. Также уничтожают нежеланных младенцев и маленьких детей, встречаются и человеческие жертвоприношения.

E.g. у племени аче (гуаяки) (обитали в джунглях Парагвая до сер. 1960-х гг.) был обычай: когда умирал уважаемый сородич, убивали маленькую девочку и хоронили ее вместе с ним. Также там убивали старух (внезапно: ударом топора по голове сзади) (для юношей это считалось доблестью). Достаточно спокойно (как к абортам в современном обществе) относились к убийству детей (если считали его лишним, если он казался странным и был слишком надоедливым — громко плакал e.g.).

Большинство ученых считают, что среди древних охотников-собирателей были распространены анимистические представления, т.е. их мир был полон живых существ (духов), способных общаться друг с другом. В глазах анимиста сознанием и чувством наделено любое место и любое животное, растение и природное явление.

Анимисты не отделяют человека непреодолимой стеной от других существ. Все могут общаться напрямую с помощью речи, песни, танца и ритуала. Охотник может обратиться к стаду оленей и попросить, чтобы один из оленей, принеся себя в жертву, накормил людей.

Характерно, что во всех этих актах коммуникации духи воспринимаются в привязке к конкретике. Нет универсальных богов, есть дух вот этого оленя, вот этого дерева, родника, болезни. Жёсткой иерархии богов не было.

Анимизм противостоит теизму — выстраиванию иерархических отношений между людьми и небольшой группой высших существ (богов).

Некоторые ученые представляют древнее общество охотников и собирателей идеалом мира, полагая, будто война и насилие начались только в эпоху аграрной революции, когда появилась частная собственность. Другие, напротив, уверены, что мир древних кочевников отличался крайней жестокостью. Обе теории остаются чисто умозрительными.

В Португалии были изучены 400 скелетов, датируемых периодом непосредственно накануне аграрной революции. Лишь на двух были обнаружены явные следы насилия. Аналогичное исследование на территории Израиля дало еще менее убедительный результат: из 400 скелетов у одного-единственного обнаружилась трещина в черепе, которая предположительно могла появиться в результате нападения.

Из 400 скелетов, найденных в досельскохозяйственных поселениях долины Дуная, следы насилия хранят восемнадцать.

В Судане, близ Джебель-Сахабы, обнаружено захоронение возрастом 12 тысяч лет. 59 скелетов, в костях 24 из них застряли наконечники стрел и копий — это 40% от общего числа умерших. На одном из женских скелетов насчитали 12 ран.

В пещере Офнет в Баварии археологи нашли останки 38 древних людей, по большей части женщин и детей, сброшенные в два погребальных рва. Половина скелетов, даже детей и младенцев, хранят явные следы от человеческого оружия — ножей и дубинок. Больше всего таких отметин у немногочисленных мужчин.

До когнитивной революции ареал обитания человека (всех видов) ограничивался континентальной Афроевразией и несколькими ближайшими островами, до к-рых удалось добраться вплавь или на импровизированных плотах.

В результате когнитивной революции сапиенсы обзавелись технологиями, умением жить в коллективе, а возможно, и способностью прогнозировать — и тогда вышли за пределы Афроевразии и покорили весь мир.

45 тыс. л.н. была колонизирована Африка. Та первая экспедиция в Австралию — одно из крупнейших событий человеческой истории, по значению не уступает открытию Колумба и полету «Аполлона-11» на Луну. Впервые человек оторвался от афроевразийской экологической системы, впервые крупное сухопутное животное сумело добраться из Азии до Австралии.

Первопоселенцы Австралии преобразили местную экосистему до неузнаваемости. Гигантские (2-метровые) кенгуру, сумчатый лев (размером с тигра), гигантские коалы, гигантские страусы, ящерицы, 5-метровые змеи, гигантский дипротодон (вомбат; самое крупное сумчатое из обитавших на земле) — все они исчезли.

Из 24 видов крупных австралийских животных уцелел только один. Погибло множество животных помельче.

Списать это исчезновение на изменение климата нельзя.

Последний ледниковый период начался 75 тысяч, а завершился всего 15 тысяч лет назад. Он не отличался особой суровостью, но в нем отмечено два пика холода — около 70 тысяч и около 20 тысяч лет назад. Гигантские дипротодоны появились в Австралии более 1,5 миллиона лет назад и благополучно пережили по меньшей мере десять ледниковых периодов. Не причинил им особого ущерба и первый пик холода в тот ставший для них роковым ледниковый период — около 70 тысяч лет назад массовой гибели не отмечено.

К тому же не отмечено массового исчезновение океанической фауны (а она обычно также страдает от климатических изменений).

Также есть аналог: колонизаторы-маори добрались до Новой Зеландии ок. 800 лет назад => за два столетия большая часть крупных животных там была стерта с лица земли, а заодно и 60% птиц.

Исчезновение мамонтов. Изначально ареал их обитание чрезвычайно широк: по всей северной Евразии и Северной Америки, однако по мере расселения сапиенсов он сужался и 10 тыс. л.н. сохранился только на арктических островах (о. Врангеля) => там мамонты просуществовали 6 тыс. лет, пока и там не появился человек.

Homo sapiens — серийный убийца экологических сообществ.

Почему жертвами становились крупные животные. У них долгий период беременности и долгий период между беременностями — они уязвимы. Австралийские животные не эволюционировали параллельно с сапиенсами => не научились воспринимать их как угрозу.

Сапиенсы при охоте использовали огонь: выжигали леса. Примечательно: с появлением сапиенсов в Австралии начинают разрастаться эвкалипты, вытеснявшие другие деревья и растения. Были разорваны основные пищевые цепочки, слабые их звенья уничтожены.

Появление сапиенсов в сочетании с изменением климата => мультипликация угроз => экосистема не смогла восстановится.

Гибель австралийской мегафауны — первый заметный результат деятельности Homo sapiens на Земле. Следующей была экологическая катастрофа еще больших масштабов, на этот раз в Америке.

Homo sapiens оказался первым и единственным видом человека, кому удалось добраться до Западного полушария. Это произошло примерно 16 тыс. л.н.

Сухопутный путь по Берингову мосту на покорение Нового Света понадобилось всего тысячелетие, максимум два — ок. 10 тыс. ВС люди достигли острова Огненной Земли.

14 тысяч лет назад североамериканская фауна была гораздо разнообразнее нынешней: жили мамонты, мастодонты, грызуны ростом с медведя, огромные стада лошадей и верблюдов, громадного размера львы, грозные саблезубые тигры и гигантские ленивцы (весом до восьми тонн, а ростом под шесть метров). Зверинец Южной Америки был еще более экзотическим: и крупные млекопитающие, и невиданные птицы, и пресмыкающиеся.

Современные исследователи подсчитали: Северная Америка лишилась 34 из 47 видов крупных млекопитающих, Южная — 50 из 60.

Последним очагом гигантских ленивцев остав

Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов (88‰).

Опора деревянной одностоечной и способы укрепление угловых опор: Опоры ВЛ — конструкции, предназначен­ные для поддерживания проводов на необходимой высоте над землей, водой.

Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций.

Поперечные профили набережных и береговой полосы: На городских территориях берегоукрепление проектируют с учетом технических и экономических требований, но особое значение придают эстетическим.

Когнитивная ​​революция​​ с ​​точки​​ зрения ​​«большой ​​науки»

Недавно мы публиковали статью о когнитивной революции как мифе психологии. Однако высказанные в этой статье тезисы признаются далеко не всеми, поэтому сегодня мы постараемся рассмотреть то, что происходило в середине ХХ века с психологией, с фактической точки зрения, а также посмотрим на то, какие оценки этим событиям приводятся в разного рода литературе.

Итак, как известно, до 60х годов ХХ века в психологии (преимущественно западной) господствовал бихевиоризм, утверждающий, что психику невозможно наблюдать, поэтому объектом психологии должно быть поведение человека или животного. Однако в 50е — 60е годы на сцену выходят так
называемые когнитивисты, которые полностью противопоставляют себя бихевиористам и стараются вернуть в психологию мышление, сознание, психику как таковую.

Старт когнитивной революции был дан после Второй Мировой Войны, когда огромный скачок вперед сделали в своем развитии компьютерные науки. Тогда стали появляться идеи, что человеческая психика, вполне вероятно, работает по таким же принципам, что и компьютер. Появившиеся идеи стали началом принципиально нового пути исследования человека — сравнивания протекания различных процессов в психике человека с подобными процессами в ЭВМ (электронных вычислительных машинах). В 1958 году Дж.Миллер, Ю.Галантер и К.Прибрам начинают исследовать связь кибернетики и психологии. В результате этих исследований выяснилось, что кибернетические системы имеют цели (заданные величины/параметры), знания (запоминающие устройства) и используют планы (компьютерные программы) для достижения целей. В конечном счете кибернетическая модель системы автоматического регулирования была применена и к человеку. Нашу жизнь, как было решено авторами, нельзя свести к простому реагированию на стимулы — у нас есть планы, которым мы следуем, цели, которых мы стараемся достичь. Таким образом, это исследование положило начало принципиально новому пониманию человека — у бихевиористов человек возникал в роли пассивно реагирующего на окружающую среду, у когнитивистов же человек обретает планы, цели, начинает проявлять собственную активность.

Помимо кибернетики, важный вклад в становление и развитие когнитивной психологии внесли исследования в области лингвистики. Так, в 1959 году Ноам Хомский публикует критический разбор работы Скиннера “Вербальное поведение”, опровергая возможность сведения языка и речи человека к простой реакции на стимулы. В дальнейшем Хомский публикует многие работы, оказывающие значительное влияние на развитие лингвистики и психологии (и создает тем самым отдельную междисциплинарную область — психолингвистику). Разработав теорию универсальной грамматики, Хомский сосредоточил свое внимание (и внимание когнитивной науки) на способности человека к языковой деятельности, а не на самой деятельности. И, таким образом, формирует новую концепцию механизма усвоения языка, который является врожденной внутренней психической структурой и определяет объем допустимых грамматических конструкций. Кроме того, следует вспомнить гипотезу Сепира-Уорфа (на самом деле они никогда не были соавторами, а работали отдельно, но их открытия соответствуют друг другу), также оказавшей огромное влияние на психолингвистику и когнитивную психологию. В строгом виде эта гипотеза звучит следующим образом: язык определяет мышление, и, соответственно, лингвистические категории ограничивают и определяют когнитивные категории. Мягкая версия этой гипотезы звучит немного иначе: мышление и язык вместе определяют неречевое поведение и культурные традиции. Таким образом, лингвистикой были впервые сформулированы принципы, вводящие новые категории в науку, и внесен значительный вклад в развитие новой междисциплинарной философии, именуемой когнитивизмом. Официальным началом когнитивной психологии становится 1967 год, когда Ульрик Найссер публикует свою одноименную монографию, в которой бихевиоризм предстает как устаревшая модель и устанавливается принципиально новая методология науки психологии. Спустя девять лет Найссер начинает критиковать развитие когнитивной психологии, “уличая” новые методики в низкой экологической валидности. С тех пор когнитивная наука изменилась, эволюционировала и сейчас привлекает огромное количество молодых ученых, являясь главенствующей парадигмой с 70х годов. И даже в нашей стране, несмотря на то, что во время СССР основную роль в науке играл культурно-деятельностный подход и многие ведущие университеты до сих пор придерживаются именно его, все больше и больше ученых начинают строить свои исследования в когнитивном подходе.

Напоследок хочется сказать, что трактовать исторические события можно по-разному. Нынешнее состояние психологии позволяет выбирать подход к своим исследованиям из множества, и научные споры не утихнут еще долго — ведь, как известно, в спорах рождается истина. Однако, несмотря на все описанное выше, основной целью этого краткого исторического экскурса является призыв к критической оценке всего того, с чем сталкивается на поле научных дискуссий молодой ученый.

Материал подготовила:

Источники:
А.Н.Ждан “История психологии”

РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ КОГНИТИВНОЙ ТЕОРИИ. (РЕЦЕНЗИЯ) Текст научной статьи по специальности « История. Исторические науки»

Похожие темы научных работ по истории и историческим наукам , автор научной работы — Коргунюк Юрий Григорьевич,

Текст научной работы на тему «РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ КОГНИТИВНОЙ ТЕОРИИ. (РЕЦЕНЗИЯ)»

РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ КОГНИТИВНОЙ ТЕОРИИ

Рецензия на кн.: Медушевский А.Н. Политическая история русской революции: Нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке. — М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017. — 656 с.

В своей новой книге А.Н. Медушевский представляет попытку осмысления русской революции с точки зрения теории когнитивной истории, исходящей, по словам автора, из необходимости «понимания психологической мотивации и установок поведения людей в истории на основе реконструкции информации источников — интеллектуальных продуктов целенаправленной человеческой деятельности» (с. 10).

По мнению А. Медушевского, принципиальный недостаток современной историографии русской революции заключается в том, что она «вращается в кругу идей и представлений самой революции, выдвигая в качестве обоснования своих положений одну из идеологических конструкций революционного мифа или их

* Коргунюк Юрий Григорьевич, доктор политических наук, ведущий научный сотрудник отдела политической науки Института научной информации по общественным наукам Российской академии наук, зав. отделом политологии Фонда развития исследовательских программ «Информатика для демократии», e-mail: partinform@mail.ru

Korgunyuk Yury, Institute of Scientific Information for Social Sciences, Russian Academy of Sciences, INDEM Foundation (Moscow, Russia), e-mail: partinform@mail.ru

комбинации» (с. 11). Это, в свою очередь, объясняется господством в историографии «устаревших методологических подходов», которые можно свести к трем основным: 1) детерминистская концепция исторического материализма; 2) консервативные циви-лизационные и геополитические теории, постулирующие «неизменность и безальтернативность исторического развития цивилизаций»; 3) постмодернистские учения, «отрицающие или релятивизирующие значение рационального научного познания и представляющие исторические конструкции как продукт искусства» (с. 12-13). Эти подходы, считает автор, идут вразрез с задачами «современной глобальной истории, отстаивающей отказ от методологического детерминизма в пользу вариативной картины прошлого, пересмотр линейной версии исторического процесса.. отказ от объяснения одной культуры понятиями, механически взятыми из другой. и настаивающей на разработке универсальных и ценностно нейтральных понятий, открывающих перспективу доказательного сравнительного анализа исторического процесса разных стран» (с. 14).

Когнитивный метод, знаменуя смену парадигм в историческом познании («переход от нарративной (описательной) истории к истории как строгой науке, которая видит решение проблемы доказательности в изучении целенаправленной человеческой деятельности» (с. 9)), создает, по мнению автора, новые перспективы для изучения революции: «Политическая история революции предстает как направленная деятельность по конструированию новой социальной реальности: определение ее форм; фиксация их смены в основных политико-правовых документах, принятие которых неизбежно отражает значимые изменения информационной картины общества» (с. 15). Предметом исследования, соответственно, становятся «содержание, структура и динамика конституционных принципов, факторы их содержательной трансформации и вклада в формирование общественных отношений», а целью -«выяснение смысла конституционных решений: каковы их когнитивные детерминанты; какие модели стали предметом анализа разработчиков; что было принято и отвергнуто; какая модель в итоге была положена в основу и почему; как соответствующие конституционные принципы трансформировались под воздействием практики применения» (с. 15-16).

С точки зрения когнитивной теории под революцией понимается «радикальное изменение информационной картины мира -преодоление когнитивного диссонанса общества путем насильственного изменения государственного строя, сопровождающееся фундаментальным пересмотром принципов его политической конституции и легитимирующей формулы режима» (с. 18-19). В рамках этого подхода русская революция рассматривается как длительный процесс, продолжающийся «столько, сколько действует революционная формула»: «Ее развитие связано с модификацией этой формулы и ее последовательной десакрализацией, а конец определяется достижением полноценного национального единства с принятием конституции, обеспечивающей национальный консенсус и институциональную стабильность, когда новая система ценностей и ожиданий, провозглашенных революцией, конвертируется в стабильные демократические нормы, институты и правила игры» (с. 24).

Исходя из этого, автор кладет в основу периодизации русской революции «развитие самого революционного мифа на всем протяжении существования (1917-1991)» (с. 24), а структура исследования подчинена «решению центральной проблемы — эволюции легитимирующей формулы русской революции: поиску ее оптимальной формулы в начале революционного процесса — от свержения монархии в ходе Февральской революции 1917 г. до Учредительного собрания (гл. 1-111); утверждению ее большевистской версии — от попытки непосредственного воплощения мифа Коммуны в Конституции РСФСР 1918 г. и создания советской институциональной системы до корректировки этого замысла в ходе образования СССР и принятия Конституции 1924 г. (гл. IV-VI); введению новой редакции данной формулы в период консолидации сталинского режима — принятия Конституции 1936 г. и кампании массовой мобилизации на ее основе (гл. VII-IX); модификации легитимирующей формулы в период «оттепели» — в конституционном проекте 1964 г. (гл. X); закреплению ее полностью выхолощенной трактовки в эпоху «застоя» в Конституции 1977 г. (гл. XI); запоздалым попыткам ревитализации данной формулы в конституционных преобразованиях эпохи перестройки (1985-1991), закончившимся полным отказом от нее, но определившим ключевые параметры формирования постсоветской поли-

тической системы (Конституция 1993 г. и направления ее современной интерпретации) (гл. XII)» (с. 34).

Автор настаивает на том, что системный кризис самодержавия был кризисом прежде всего сознания, а не экономики, причиной же революции послужила «неспособность традиционалистского авторитарного режима овладеть тем процессом модернизации, который был успешно начат либеральными реформами 60-х годов XIX в., но не доведен до логического конца» (с. 35). Поэтому, на взгляд А. Медушевского, прослеживая развитие революционного процесса, целесообразно говорить «не столько о смене социальных групп у власти, сколько — форм когнитивного доминирования определенных политических стереотипов в массовом сознании» (с. 59). Автор также выступает противником представления о «фатальности революции и смены трех этапов ее разворачивания — крушения самодержавия, Февральской революции и Октябрьского переворота с последующим установлением большевистской диктатуры». На каждом из этапов, по его мнению, «сохранялась определенная вариативность исторического выбора, подчинявшаяся когнитивным установкам правящих групп», а превращение возможности революционного срыва в России в действительность произошло в результате «комбинации отсталости масс, авторитаризма политической власти и экстремизма радикальной интеллигенции» (с. 75).

Анализируя события 1917 г., А. Медушевский высказывает любопытные соображения о природе советов, рассматривая их как «маргинальную форму захвата власти», «архаичную структуру, неспособную к управлению, но являющуюся средством мобилизации антиконституционных деструктивных сил, вплоть до уголовных элементов». Ссылаясь на литературу о «комитетах, хунтах и прочих подобных самопровозглашенных учреждениях» в других странах, он отказывает советам в специфичности: «В ходе всех крупных революций данная форма непосредственной демократии выполняет функции массовой мобилизации и может быть успешно использована для захвата власти совершенно различными политическими силами, после чего необходимость в них отпадает (так как в силу своей природы они не могут быть реальными институтами власти) и они сохраняются в лучшем случае в виде декоративного украшения при номинальном конституционализме» (с. 100).

Наиболее же интересны те главы, в которых автор рассматривает с точки зрения когнитивной теории процесс подготовки

конституционных документов РСФСР и СССР: Конституций 1918, 1924, 1936, 1977 гг., а также не доведенного до принятия проекта Конституции 1964 г. Эта часть исследования основана на тщательном изучении не только научной литературы и воспоминаний современников, но и документов Государственного архива РФ. Скрупулезно воспроизведенная картина дискуссии между различными участниками конституционного процесса впечатляет своей детальностью и даже дотошностью, а выводы автора — глубиной и одновременно парадоксальностью. Так, в частности, полагает А. Медушевский, Конституция 1936 г. «была не столько прикрытием террора (как думали некоторые русские и иностранные современники), сколько правовой основой его проведения»: «Террор оказывается необходимым инструментом преодоления когнитивного диссонанса, выражающего несоответствие формальных конституционных норм и реальности, но одновременно служит для когнитивного закрепления соответствующих стереотипов — неписаных кар и наград за санкционированное и отклоняющееся поведение» (с. 363-364).

Примечателен и взгляд автора на события новейшей истории. По его мнению, «мощный рывок к свободе, сделанный М. С. Горбачевым, был одновременно необходимым, разумным и гуманным шагом, позволявшим выйти из тупика однопартийной диктатуры мирным путем», однако «необходимое и единовременное открытие страны мировым информационным процессам (в рамках «нового мышления») оказалось деструктивным фактором в силу неподготовленности общественного сознания, руководствовавшегося архаичными установками традиционного общества, усиленными стереотипами коммунистической идеологии» (с. 586). Столкновение же между сторонниками и противниками Б. Ельцина в 1993 г. А. Медушевский трактует как «конфликт законности и легитимности», завершившийся в пользу последней: «Президент Ельцин сделал то, что не удалось сделать Временному правительству в 1917 г., — ликвидировал советскую систему и осуществил переход от однопартийной диктатуры к авторитарной демократии» (с. 595). При этом, по мнению автора, принятие Конституции 1993 г. стало «результатом не конституционной реформы, но конституционной революции, или государственного переворота (согласно формально-правовой ее оценке), в ходе которого победившая сторона навязала свою волю оппонентам». Эта революция, считает А. Медушевский,

не сопровождалась полноценными институциональными преобразованиями — за нею «не последовали необходимые реформы институтов — экономических, политических, административных, местного самоуправления, что стало основой [их] сворачивания в последующий период» (с. 596).

Основным противоречием действующей Конституции РФ А. Медушевский считает «конфликт между широкой трактовкой прав и свобод человека и чрезвычайно авторитарной конструкцией политической системы, способствовавшей концентрации властных полномочий в одном центре — институте президента» (с. 601)]. В итоге, по его мнению, современный российский режим «стал наследием исторических форм государственности, воспроизводя их главную особенность — неподконтрольность государства обществу, неограниченный характер власти, которая может резко и произвольно изменять направление движения, руководствуясь персональными качествами и предпочтениями лидера»: «Задача, следовательно, состоит в том, чтобы завершить процесс политических реформ в направлении демократизации — окончательно решить проблемы, которые были поставлены, но не решены в период Февральской революции 1917 г. . России предстоит еще длительный путь по формированию нового правового сознания, либеральных конституционных институтов и практик. Только после решения этих проблем мы сможем уверенно заявить: конец русской революции есть свершившийся факт» (с. 637-638).

При всех достоинствах книги А. Медушевского представляется, тем не менее, необходимым высказать скепсис относительно надежд автора на революционный характер избранного им подхода — теории когнитивной истории, или когнитивного метода. Этот подход помогает заполнить многие лакуны в изучении истории русской революции и истории вообще, однако вряд ли может претендовать на роль универсальной теории, сохраняющей рациональное зерно всех предшествующих концепций и подходов, но лишенной присущих им недостатков. Этот метод позволяет хорошо изучить одну сторону исторического процесса — ту, которую марксисты назвали бы субъективной. Когнитивный метод помогает понять логику авторов различных проектов развития государства и общества. Но причины успеха или неудачи данных проектов кроются не только в их внутренней цельности или противоречивости. Эти проекты либо находят отклик в обществе, либо, напротив,

наталкиваются на его сопротивление. Понять же причины общественной реакции, оставаясь в рамках когнитивного метода, сложно. Для этого в какой-то момент нужно от изучения идей перейти к исследованию повседневной жизни общества. Исследование А. Медушевкого касается «истории идей», не опускаясь на уровень политических стереотипов массового сознания — изучение последних требует совсем других методов и совсем других источников.

Конечно, автор постоянно затрагивает тему столкновения идей с реальностью, но опирается при этом на работы историков-«эмпириков», выполненных преимущественно в традиции тех самых «устаревших методологических подходов», которым он противопоставляет свой когнитивный метод. Причем зачастую отсутствуют даже ссылки на эти работы, поскольку излагаемые в них концепции воспринимаются не как подкрепленные эмпирическими данными гипотезы, а как некие сами собой разумеющиеся «объективные факты». Но в таком случае отстаивание преимуществ когнитивной истории перед «устаревшими подходами» выглядит не особо убедительным, особенно когда автор не очень хорошо обозначает грань между теми областями, в которых он действительно является специалистом (идейная и правовая составляющая конституционного процесса), и теми, с которыми он знаком по литературе (повседневная жизнь населения революционной эпохи и тонкости «реальной» политики).

Так, в частности, происходит в тех случаях, когда А. Медушевский, настаивая на ложности посылки об истории, «не знающей сослагательного наклонения» (с. 73), пытается описать «упущенные» в 1917 г. возможности, использование которых могло бы предотвратить установление большевистской диктатуры. Здесь он, как представляется, несколько выходит за рамки своей компетенции, давая задним числом советы, которые, если разобраться повнимательнее, вряд ли были осуществимы или могли бы исправить ситуацию.

Первой такой упущенной возможностью автор считает «отказ от созыва Государственной Думы (возможно, в расширенном составе) с последующим преобразованием ее в Конституанту — Национальное собрание (как это предлагал М.В. Родзянко)» (с. 92). Данный институт, полагает автор, «обладая несравненно большей легитимностью, оказался бы способен вытеснить с политической сцены такой суррогатный институт, как советы (и положить конец

двоевластию в самом начале его формирования), обеспечить переговорный процесс между основными политическими партиями, объединив и связав их путем взаимного соглашения» (с. 93). Но легитимность Госдумы, избранной по «бесстыжему» (как признавал сам Николай II) закону 3 июня 1907 г., в глазах революционной толпы 1917 г. была не то что нулевой — отрицательной. Ведь Временное правительство поначалу называлось Временным комитетом Государственной думы — его руководители отказались от упоминания Госдумы именно в силу негативных коннотаций, вызываемых названием этого учреждения. Временное правительство постоянно подвергалось уничтожающей критике за наличие в его составе «министров-капиталистов» — притом что пользовалось условной поддержкой эсеровско-меньшевистского руководства советов; против Государственной думы, пусть даже в расширенном составе, сплотился бы весь левый фланг политического спектра, а не только большевики и их леворадикальные союзники.

Другой упущенной возможностью автор называет «провал достижения консенсуса основных политических партий путем взаимных компромиссов и договора с единственной целью — отстранения экстремистов и создания работоспособного коалиционного правительства» (с. 93). Но этот консенсус в принципе был достигнут и выразился в поддержке руководством советов Временного правительства. Правда, к этому консенсусу не присоединились большевики, но революция немыслима без не признающих «соглашательства» экстремистов. Способность договаривающихся сторон нейтрализовать нарушителей конвенции зависит не только от степени осознания ими такой необходимости, но и от реального соотношения сил. То, что большинству партий не удалось марги-нализовать большевиков, — их беда, а не вина.

Третья упущенная возможность, по мысли А. Медушевского, состояла в «сознательном отказе Временного правительства от преодоления двоевластия конституционным путем уже в момент его формирования» (с. 94). Но этот отказ обусловливался отнюдь не недомыслием, а учетом реальной расстановки сил. У Временного правительства не хватило ресурсов разогнать советы даже после июльских событий 1917 г., а попытка Л. Корнилова сделать это вместо него бесславно провалилась из-за отсутствия поддержки со стороны сколько-нибудь значительной части политически активного населения. У противников советов не оказалось на тот мо-

мента своего «фрайкора» — подобного тому, который в январе 1919 г. утопил в крови бунт советов в Германии (этот «фрайкор» -в лице Белой гвардии — появился лишь в феврале 1918 г., да и его сил хватило лишь на сопротивление, а не на победу).

Четвертой упущенной возможностью автор полагает «отказ от использования «конституционного момента» — ситуации национального подъема, на волне которой можно было принять временную демократическую конституцию переходного периода» (с. 95). Но существование такого «момента» еще нуждается в доказательствах, которых автор как раз и не приводит.

Наконец, А. Медушевский считает принятую на вооружение концепцию Учредительного собрания «главным деструктивным фактором всего демократического переходного процесса: она заблокировала созыв Государственной Думы как единственного легитимного носителя власти, не дала возможности своевременно принять демократическую конституцию (пусть переходную и инструментальную, но дающую власти легитимность), добиться консолидации умеренных политических сил, преодолеть двоевластие, обеспечить легитимацию новой власти на основе временной конституции, а также сформировать эффективную и постоянную (а не временную) исполнительную власть, которая была необходима в условиях войны и революционного кризиса» (там же). Но ведь если всем без исключения политическим партиям страны в чем-то и удалось достичь в 1917 г. консенсуса, о необходимости которого пишет автор, то как раз в поддержке идеи созыва Учредительного собрания. Большевики, даже захватив власть вооруженным путем, не отказались от выборов в УС — правда, они его потом разогнали, но это уже совсем другая история.

Изложенные выше замечания и возражения не отменяют, однако, того факта, что монография А. Медушевского удалась и представляет несомненный интерес для представителей всех гуманитарных дисциплин, занимающихся изучением русской революции. Как минимум эта книга способна положить начало очень увлекательной дискуссии.