Какие точки зрения по вопросу о применимости понятия

Подробное решение Параграфы § 11 (2007г.) по истории для учащихся 10 класса, авторов А.А. Данилов, Л.Г. Косулина, М.Ю. Брандт 2007-2013

1. Почему Византийскую империю называют также Ромейской? Каковы особенности перехода Византии от античности к Средневековью?

Византийская империя сама себя называла Ромейской потому, что это была Римская империя, точнее Восточная Римская империя, которая, в отличии от Западной, не была уничтожена нашествием варваров. В этом отсутствие разрыва с античностью и заключается особенность перехода Византии к Средневековью. Но её не миновала варваризация самой Римской империи в последние века её существования, когда сами римляне забывали значительную часть древних интеллектуальных достижений. Многие культурные и образовательные учреждения закрывались и определённые книги переставали переписываться намеренной из-за того, что они считались языческими.

2. Какие особенности отличали византийское общество? С чем они были связаны? Какое влияние оказывали?

Византия на протяжении всей истории оставалась централизованной, здесь ведущую роль всегда играло государство. С этим было связано наличие мощного бюрократического аппарата, который стремился контролировать все сферы жизни. Также с этим было связано наличие большого государственного земельного фонда. В результате в Византии не было феодальной раздробленности (но была борьба влиятельных группировок знати за императорский престол) и борьбы городов за самоуправление. Сепаратизм отдельных областей иногда возникал, но быстро и жестоко подавлялся.

3. Какова роль православной церкви в истории Византии? Как и почему произошел раскол церкви на католическую и православную?

Православная церковь в Византии была чем-то вроде части государственного аппарата, фактически подчинялась императору. Её роль в обществе, кроме духовной, состояла также в укрепление власти императора. В этот период истории папы римские претендовали на роль главы всей церкви, потому требовали подчинения патриарха Константинопольского не императору, а папе. В Раннем Средневековье конфликт возник также из-за иконоборчества, которое Рим не поддержал. За время этого конфликта накопились и догматические противоречия, в начале специально созданные папами для отмежевания от иконоборческого Константинополя. Расколы православной и католической церквей происходили несколько раз, и несколько раз преодолевались. Последний по времени раскол 1054 года произошёл, прежде всего, из-за вопроса о верховной власти в церкви под прикрытием догматических споров.

4. В каких исторических условиях возник Арабский халифат? Какую роль в истории арабов сыграли завоевания?

Ислам возник на Аравийском полуострове среди не имевших политического единства племён и городов. Он объединил эти племена и повёл на завоевание окрестных земель. Как раз в то время Византия и Сасанидское государство были ослаблены самым серьёзной за всю их историю войной друг с другом, что помогло арабам завоевать одно из этих государств полностью и большую часть другого. Именно на обширных территориях, полученных в результате завоеваний сложилась та арабская цивилизация, которая осталась в истории.

5. Почему арабо-мусульманскую цивилизацию называют исламской? Какое место в развитии общества, государства, повседневной жизни занимал ислам?

Практические все покорённые арабами народы за редким исключением принимали ислам, хотя для христиан (и иудеев) обращение в него не было принудительным. Ислам влиял на всю жизнь верующих, включая повседневную. Он регламентировал день (пять раз в день в определённое время от верующих требовалось молиться), год (в то время все праздники были религиозными, например, в определённый месяц верующим запрещено есть в светлое время суток и т.д.), запрещал определённую еду и напитки (свинину, алкоголь), диктовал правила в искусстве (запрещалось изображать людей и животных, чтобы не возможно было из этих изображений сделать идолов). На основе предписаний ислама формировалось законодательство. То есть ислам играл определяющую роль в всех сферах жизни, и арабскую цивилизацию заслуженно называют исламской.

6. Расскажите о культурном наследии Византии и арабо-мусульманского Средневековья

Византийская культура была православной. Она известна своей архитектурой, прежде всего, церковной, а также украшениями этих церквей. Высокого уровня в этой культуре достигли мастерство изготовления мозаик и написания икон. Арабская культура мусульманская. Здесь было запрещено изображать людей и животных, потому эта культура известна, прежде всего, изысканным и сложным орнаментом (арабесками) из геометрических элементов и геометрических фигур. Также большую известность приобрели сказки из сборника «Тысяча и одна ночь». О каждой из этих культур написаны многотомные исследования и сложно вместить их характеристику в один краткий ответ.

7. Какие точки зрения по вопросу о применимости понятии «Средние века» к истории Востока вам известны?

(a) Средние века – явление уникальное для Западной Европы.

(b) Средине века и феодализм существовали и на Западе, и на Востоке

8. Каковы общие особенности истории стран Востока в Средние века?

(a) приверженность традициям

(b) отсутствие очевидной границы между Древностью и Средневековьем

(c) восточные деспотии с прекрасно организованным бюрократическим апаратом

(d) сильная и сплочённая община как ключевой элемент социальной жизни

(e) преобладание государственной собственности на землю

§11. Византия, Арабский халифат и Восток в Средние века

Византийская империя. Византийская империя являлась прямой и законной наследницей Рима. Константинополь, основанный императором Константином и объявленный столицей Римской империи в 330 г., первоначально назывался Новым Римом; жители Византии именовали себя ромеями (римлянами), а свою империю Ромейской (Римской). Они не разделяли того представления, что Римской империи более нет, были убеждены, что она продолжает существовать, имея своим центром Константинополь (греческая колония Византий возникла здесь в VII в. до н. э.). Восточная Римская империя (Византия) пережила своего западного собрата почти на тысячелетие и сохранила античное, в первую очередь греческое, культурное наследие. Ее исторические судьбы отличались своеобразием и самобытностью.

Империя имела чрезвычайно сложную территориальную и этническую структуру. Ее владения были расположены на трех материках — в Европе, Азии и Африке; здесь проживало множество народов. Поддержание стабильности предполагало наличие сильного государственного начала, ослабление которого сопровождалось потрясениями.

Постоянным фактором византийской истории являлась военная опасность, с разных сторон угрожавшая владениям империи. Среди народов и государств, натиску которых приходилось противостоять Византии, были Иран, арабы, болгары, восточные славяне, турки-сельджуки, затем турки-османы. Привлекала Византия и западноевропейских рыцарей, в 1204 г. в ходе IV крестового похода подвергших опустошению Константинополь. Распавшаяся империя была восстановлена в 1261 г., но так и не возродилась.

Своеобразие византийской истории определялось и обстоятельствами происхождения империи. Она не знала разрыва с античностью, античные традиции сохранялись длительное время, медленно эволюционируя и изменяясь. Восточная Римская империя была богаче Западной, в ее руках находились пути из Европы в Азию. Сельское хозяйство, ремесла, города, торговля не переживали того глубокого упадка, через который в раннее Средневековье пришлось пройти Западной Европе. Историки считают, что кризис византийской экономики VII в. по своим масштабам и последствиям несопоставим с экономическим кризисом Западной Римской империи III—V вв. Он был преодолен и сменился новым подъемом XI—XII вв. Важнейшим элементом византийской экономической жизни оставалось римское право. Предпринятая при императоре Юстиниане (VI в.) кодификация законов привела к созданию надежной правовой основы для регулирования широкого круга имущественных и иных гражданских отношений. Византию историки иногда называют правовым государством Средневековья.

Сочетание всех этих факторов обеспечивало поддержание относительно стабильного уровня благосостояния, который в Византии, во всяком случае до начала XIII в., был выше, чем в Западной Европе.

Византийская цивилизация принадлежала к числу тех, в формировании и обеспечении жизнеспособности которых ведущую роль играло государство. Византия оставалась централизованным государством на протяжении всей своей истории. Сепаратистские тенденции в отдельных областях проявлялись, но жестко пресекались. Носителем верховной власти являлся император, наделенный сакральными (священными) функциями. Существовал бюрократический аппарат с жестким соподчинением, налоговая система, тайная полиция, финансовые службы, особым влиянием обладало внешнеполитическое ведомство. Именно специфические качества дипломатов, знавших толк в том, как взятками, подкупом и интригами ослабить врагов, придали нарицательный смысл слову «византийство» (искусство плести интрги).

Большой была площадь земель, принадлежавших государству. Под контролем правительственных служб находились ремесла и торговля, действовала разработанная система государственных монополий на производство и продажу отдельных изделий (например, шелка, секрет изготовления которого был похищен у китайцев). Наличие сильной государственной власти привело, в частности, к тому, что в Византии не достигли зрелости ни условная собственность (подобная феоду), ни вассально-ленная иерархия, ни иммунитеты. Не знала Византия и такого явления, как борьба городов за вольности и самоуправление.

Русский историк П. Г. Виноградов писал в начале XX в.: «Опасность для Византии представлялась не в своеволии отдельных лиц и классов, а, напротив, в отсутствии самодеятельности и энергии среди граждан».

Что он имел в виду? О каких негативных последствиях жесткой византийской государственности идет речь?

Особая роль государственных начал в византийской цивилизации получила теоретическое обоснование, более того, она способствовала формированию специфического мироощущения византийцев. Считалось, что, наряду с едиными Богом, верой и церковью, должна существовать единая христианская империя, защитница веры и церкви. Императорская власть приобретала сакральные функции, ибо она самим своим существованием обеспечивала спасение рода человеческого. По мнению историков, для Византии эти представления имели то же значение, что и идеи патриотизма или национальные чувства в Новое время. Они являлись фактором жизнеспособности цивилизации, духовной опорой в противостоянии внешнему натиску.

Наконец, приоритет государства отразился и в особом положении византийской церкви. Если не формально, то реально император был ее подлинным главой. Лишенный возможности совершать культ и вносить изменения в Символ веры, он, однако, фактически управлял церковью, обладая правом назначать и смещать патриархов.

В этом смысле Восточная христианская церковь сильно отличалась от Западной. Между ними имелись догматические различия: византийская церковь не разделяла положения католицизма о том, что Святой Дух исходит и от Бога Сына, о чистилище и ряд других. Она не настаивала на целибате (безбрачии) для всего духовенства. В отличие от католической Восточная христианская церковь (за нею закрепилось название православной) не запрещала совершение культа на языках народов, входивших в империю.

Наиболее существенным было то, что византийская православная церковь не претендовала на светскую власть, не посягала на ее прерогативы, подчинилась государству. Историки видят в этом один из источников формирования автократических (самодержавных) начал, которые заимствовали у Византии государства, оказавшиеся в зоне ее цивилизационного влияния (среди них и Московская Русь). Была и другая сторона у этого явления: православная церковь жила напряженной духовной жизнью, православие настраивало не на раскол и борьбу, а на согласие и гармонию, сплачивало империю и населявшие ее народы.

Борьба Западной (католической) и Восточной (православной) церквей, подогреваемая спорами о верховенстве одной из них, завершилась в 1054 г. их разрывом: папа римский и константинопольский патриарх обменялись взаимными отлучениями от церкви.

29 мая 1453 г. Константинополь пал. Турки-османы вступили в «Новый Рим», залитый кровью и полный трупов. Европа, остававшаяся глухой к призывам о помощи, пришла в смущение и ужас, но их питал страх перед османской угрозой. Вскоре в далеком Московском государстве, правитель которого Иван III женился на племяннице последнего византийского императора Константина XI Зое (Софье) Палеолог, возникла идея о том, что именно Москва является подлинной наследницей величия Константинополя и Рима, «Третьим Римом».

Арабский халифат: рождение, расцвет, упадок. Примерно через столетие после падения Западной Римской империи в аравийском городе Мекка, где находилась главная языческая святыня арабских племен — черный камень, по преданию принесенный архангелом Гавриилом, родился Мухаммед, основатель ислама (араб, «вручение себя Богу», «покорность») — религии, ныне исповедуемой каждым восьмым жителем планеты.

Спустя столетие после его смерти, к середине VIII в., созданное им и его преемниками государство занимало территорию, которая по своим размерам превышала территорию Римской империи или державы персидского царя Дария. В Арабский халифат (от араб. «наместник») в период его наивысшего могущества входили Сирия, Палестина, Месопотамия, Иран, Египет, Северная Африка, значительная часть Испании, Армения, Грузия, Средняя Азия, Афганистан, северо-западные районы Индии. За редким исключением народы, попадавшие под власть халифов, принимали ислам и религиозный закон ислама. Складывался огромный по территории и численности населения мир, обладавший известным единством, пережившим халифат как таковой.

Историки считают возможным говорить о формировании арабо-мусульманской цивилизации, имевшей свою специфику и обогатившей человеческое сообщество значительными достижениями. Ее расцвет приходится на IX—X вв.

Подлинной основой арабо-мусульманской цивилизации, бесспорно, являлся ислам. Священной книгой последователей ислама, мусульман считается Коран (араб. «чтение»), который, как верят мусульмане, вручил пророку Мухаммеду архангел Джабраил. Коран состоит из сур—слов Мухаммеда, понимаемых как откровение Аллаха. Главный догмат ислама — «нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммед — посланник Аллаха» — утверждает принцип единобожия и налагает на последователей ислама обязанность подчиняться воле Аллаха. Мухаммеда не интересовали тонкости теологии, он отвергал христианское учение о троичности Бога, спасении мира Христом (в Христе мусульмане признают одного из пророков Божьих). Он был более озабочен тем, чтобы определить этические и правовые нормы, следование которым считалось религиозным долгом верующих. Пять столпов ислама, обязательных для его приверженцев, состоят в произнесении вслух символа веры, ежедневном пятикратном богослужении (намаз), соблюдении поста в священный месяц Рамадан, раздаче милостыни и паломничестве в священный город Мекку. Их исполнение сулит райское блаженство, в описании которого Коран особенно красноречив и ярок.

Прочитайте фрагменты из Корана и из «Истолкования и разъяснения основ Сунны и религии» мусульманского богослова Ибн Бата ал-Укбари (X в.):

1. «О вы, которые уверовали! Если берете в долг между собой на определенный срок, то записывайте это.. Завещает вам Аллах относительно ваших детей: сыну — долю, подобную доле двух дочерей. А если они (дети) — женщины, числом более двух, то им — две трети того, что он оставил, а если одна, то ей — половина. О вы, которые уверовали! Будьте верны в договорах! И знайте, что если вы взяли что-либо в добычу, то Аллаху — пятая часть, и посланнику, и родственникам, и сиротам, и бедным, и путникам. »

2. «Продажа и купля со спорами и пререканиями, декламация (стихов. — Авт.), уводящих с пути истинного, и газелей, повышение голоса. Обнажение мечей, чрезмерный шум, появление женщин и детей. извлечение прибыли в мечети, использование мечети для ремесла и торговли, подобно лавке, — все это осуждается. Он запретил давать ложную клятву; продавать незрелые финики, а они зрелые, когда желтеют и становятся коричневыми; продавать собак, обезьян и свиней, играть в нарды и шахматы. »

Опираясь на документ, объясните смысл утверждения: «Ислам больше, чем просто религия».

Проповедь ислама имела колоссальный успех. С одной стороны, эта религия была достаточно проста, понятна и увлекательна. С другой — в нее вошли многие положения христианства и иудаизма, хорошо известные покоренным арабами народам. Наконец, она была прямо обращена к арабам, которые объявлялись народом, избранным Аллахом для приобщения неверных — убеждением или силой — к истинной вере.

Следует подчеркнуть одну особенность раннего ислама: религиозный энтузиазм сочетался в нем с определенной терпимостью к христианам и иудеям. Им разрешалось сохранять традиционные верования и обычаи при условии уплаты специального налога. Эта терпимость была со временем утрачена, но в эпоху расцвета арабо-мусульманской средневековой цивилизации составляла ее неотъемлемую черту. Впрочем, к тому времени исламский мир уже раскололся на суннитов, признававших не только Коран, но и дополнения к нему — сунну, и шиитов (от араб. «партия», «группа»), эти дополнения отвергавших. За религиозным расколом стояла острая политическая борьба за верховенство в мусульманском мире.

По мнению ученых, ислам не только способствовал этнической и политической консолидации арабов, но и облегчил торговые связи и экономическое взаимодействие различных по характеру экономики регионов. Активная торговля в Средиземном море и в Индийском океане стимулировала развитие ремесел и сельского хозяйства, являлась характерной чертой арабо-мусульманской цивилизации. Ее также отличал высокий уровень урбанизации (развития городов). Багдад считался одним из величайших городов тогдашнего мира. Здесь торговали лесом, фарфором, мехами, пряностями, шелком, вином — всем, что производилось в Индии, Восточной Африке, Китае, Средней Азии. Расцвет арабской торговли отразился и в языке: слова «базар», «магазин», «атлас», «тариф», «цифра» заимствованы из арабского.

Ислам придал своеобразное направление развитию государственности у арабов. В соответствии с Кораном, не признававшим различий между церковью и государством, верховной религиозной и светской властью обладали халифы (в 1055 г. после завоевания Багдада турками-сельджуками власть халифа стала номинальной; в 1258 г., когда Багдад пал под натиском монголов, был убит последний багдадский халиф; халифы перебрались в Египет, который в 1517 г. был завоеван турками-османами; османский султан объявил себя главой всех мусульман). При этом в процессе завоеваний арабы заимствовали те формы управления, которые существовали на вновь включенной в состав халифата территории. Вся земля являлась собственностью халифа, государственное землевладение, как и в других странах Востока, безусловно преобладало над иными формами земельной собственности, существование которых не противоречило Корану.

Необычайно своеобразная и яркая культура расцвела в Средневековье на арабо-мусульманском Востоке. Арабские завоевания создали цивилизацию, которая впитала достижения византийской, иранской, среднеазиатской, индийской, закавказской и римской культурных традиций. Арабские переводы Аристотеля, Евклида, Гиппократа познакомили Западную Европу с сочинениями греческих мыслителей. Арабский «ноль», добавленный к индийской цифровой системе, произвел подлинную революцию в математике. Арабская астрономия, медицина, алгебра, философия, бесспорно, были на порядок выше европейской науки того времени. Система орошения полей, некоторые сельскохозяйственные культуры (рис, цитрусовые) были заимствованы европейцами у арабов.

Тем не менее арабо-мусульманское влияние на средневековую Европу, как полагают ученые, в основном ограничивалось заимствованиями отдельных новшеств и открытий. Религиозные различия между христианской Европой и мусульманским Востоком не только затрудняли их взаимодействие, но и приводили к длительным конфликтам, примером которых стали Крестовые походы XI—XIII вв.

Восток в Средние века. Вопрос о том, были ли на Востоке свои Средние века, точнее, о возможности применять это понятие для периодизации истории стран и народов Востока, давно и остро обсуждается историками. Отвечают на него по-разному. Две крайние точки зрения таковы: Средние века — явление уникальное, они были только у Европы; Средние века — это прежде всего феодализм, который был и на Западе, и на Востоке (здесь он имел свои особенности, связанные с существенно более значимой ролью государства). Многие историки согласны с тем, что выделение эпохи Средневековья в истории Востока позволяет установить ее периодизацию, дает возможность глубже ее исследовать.

В любом случае важно иметь в виду, что очевидной грани, отделяющей древность от Средневековья, на Востоке, в отличие от Запада, не было. Многое из того, что сформировалось в древности, плавно перешло в Средневековье: особый тип государства, определяемый понятием «восточная деспотия» с развитым и прекрасно организованным бюрократическим аппаратом (классический пример — Китай), сильная и сплоченная община как ключевой элемент социальной жизни, преобладание государственной собственности на землю. Постоянным фактором развития большинства средневековых государств Востока было мощное давление на них со стороны находящейся на племенном уровне или переходящей к государственной стадии кочевой периферии (особенно ярко это давление проявилось в Китае, где в 1280—1368 гг. у власти находилась монгольская династия Юань, а с середины XVII в. воцарилась маньчжурская династия Цин).

Нет ничего удивительного в том, что частное землевладение и частная власть, система вассалитета, условная земельная собственность в форме феода на Востоке развития практически не получили (за исключением Японии, где в силу молодости и относительной слабости государства сложились отношения, типологически близкие к европейскому феодализму).

Что касается религий, возникших в середине I тыс. до н. э., то их духовное влияние сохранялось. Средневековый Китай — это в первую очередь конфуцианское государство и общество. Индия до начала XIII в. — общество, в котором очень многое определялось индуизмом, сумевшим оттеснить буддизм. В период Делийского султаната (1206—1526) и империи Великих моголов (1526—1858) в Индии получил распространение ислам. Именно в Средние века ислам стал основной религией в Иране, Средней Азии, Северной Африке, Малой Азии. В Японии в целом прочно утвердился буддизм, хотя и был вынужден считаться с традиционным японским синтоизмом.

Приверженность традиции, готовность к воспроизводству давным-давно сложившихся и испытанных форм государственной и социальной жизни — таковы, по мнению историков, особенности средневекового Востока. Перед нами традиционное общество со всеми его достоинствами и проблемами. Две оговорки, однако, необходимы.

Во-первых, европейское средневековое общество тоже было традиционным. Преобладание аграрных занятий и интересов, сельское хозяйство и ремесло, основанные на ручном труде и непосредственной передаче накопленных производственных навыков из поколения в поколение, следование обычаю, возведенное в высший нравственный закон, устойчивая и малоподвижная система ценностей, основанная на христианских заповедях и учении церкви, стремление к внутреннему единству и внешнему обособлению, корпоративная замкнутость сословий и социальных групп, дорожащих свободами и привилегиями, за ними закрепленными, общинность, поглощающая личность, — таковы его основные черты.

Во-вторых, по уровню развития ремесел, торговли, техники обработки земли, благосостояния общества Восток вплоть до начала XVI в. опережал Европу. Даже в конце XVIII в. в городах на Востоке проживало от 10 до 25% населения, тогда как в Европе в это же время в городах с числом жителей более 10 тыс. человек — всего от 1 до 7%.

1. Почему Византийскую империю называют также Ромейской? Каковы особенности перехода Византии от античности к Средневековью? 2. Какие особенности отличали византийское общество? С чем они были связаны? Какое влияние оказывали? 3. Какова роль православной церкви в истории Византии? Как и почему произошел раскол церкви на католическую и православную? 4. В каких исторических условиях возник Арабский халифат? Какую роль в истории арабов сыграли завоевания? 5. Почему арабо-мусульманскую цивилизацию называют исламской? Какое место в развитии общества, государства, повседневной жизни занимал ислам? 6. Расскажите о культурном наследии Византии и арабо-мусульманского Средневековья. 7. Какие точки зрения по вопросу о применимости понятия «Средние века» к истории Востока вам известны? 8. Каковы общие особенности истории стран Востока в Средние века?

1. Прочитайте отрывок из сочинения византийской принцессы Анны Комнины, относящихся к событиям I крестового похода (конец XI в.): «Я охотно привела бы имена их предводителей, но лучше, полагаю, этого не делать. Язык мой немеет, я не в силах произнести нечленораздельные варварские звуки, и меня пугает масса варварских имен. И к чему мне стараться перечислить такое множество имен людей, один вид которых наполняет отвращением окружающих?» Кто эти варвары? О каких особенностях свойственного византийцам мироощущения позволяет говорить этот текст?

2. Прочитайте отрывок из сочинения мусульманского историка Хилал ас-Саби «Установления и обычаи двора халифов» (X—XI вв.): «Входящий к халифу должен почистить зубы, говорить тихим голосом во время бесед и споров, носить под своими одеждами джуббу, стеганную ватой, и зимой и летом, чтобы не выступал наружу пот. Если придворный уходит, а халиф смотрит на него, он пятится, чтобы не поворачиваться к повелителю спиной. Самый лучший в глазах своего господина тот человек, который безгласен и бесплотен, как эхо». Что вы можете сказать об устройстве государства, в котором сложились описанные в тексте требования к поведению придворного? Сделайте все возможные выводы.

3. По данным историков, в средневековом Китае правительственные гонцы передвигались в среднем со скоростью 100 км в сутки. В VII в. вдоль Великой Китайской стены была проложена дорога длиной 1000 км. В IX в. в империи было 1300 почтовых станций. Какие выводы относительно устройства государства, его сплоченности можно сделать из этих данных?

Какие точки зрения существуют по вопросу о месте России в мировой цивилизации?

Определить место России в мировой цивилизации можно лишь путем сопоставления ее исторического опыта с судьбами Европы и Азии. Следовательно, для того,, чтобы разобраться в продолжающейся сотни лет дискуссии об общем и особенном в истории России, нам необходимо выявить основные черты цивилизационного развития Запада и Востока.

Знаменитому английскому поэту Р. Киплингу принадлежат строки:

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут, Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.

В этом ярком поэтическом образе очень тонко передано осознание пропасти, разделяющей Восток и Запад, ощущение европейцами чуждости, непонятности и враждебности Азии. Впрочем и в настоящее время европейским туристам Восток представляется экзотическим, но вместе с тем странным и загадочным миром. Вот лишь некоторые своеобразные черты японского образа жизни,, подмеченные российским журналистом В. Цветовым: «…Входя в дом, мы снимаем шапку, — японцы снимают ботинки… Нам привычнее персональная ответственность за порученное дело, японцам — коллективная. Русская мать, желая приструнить не в меру расшалившегося ребенка, обычно пугает: «Смотри, из дома больше не выйдешь». В сходной ситуации японская мать прибегает к совершенно противоположной угрозе: «Смотри, в дом больше не войдешь». Объяснившись в любви, мы бросаемся друг к другу в объятия. Японцы поворачиваются друг к другу спиной. Строгая, мы ведем рубанок от себя, а японцы — к себе. Мы высоко ценим специалистов, профессионалов. Японцы предпочитают тех, кого мы неодобрительно назвали бы «всезнайками». Действительно, различия между западной и восточной культурами, традициями, образом жизни очень велики. Но прежде чем выяснить суть этих различий, нам необходимо определить, какой смысл мы вкладываем в понятия «Запад» и «Восток».

Во-первых, понятия Запад — Восток мы используем не как географические, а как историко-культурные термины.

Во-вторых, мы не вносим в них политическое значение, хотя в период «холодной войны» под Западом и Востоком подразумевали два враждебных военно-политических блока: НАТО и Варшавский Договор.

В-третьих, нельзя забывать о том, что и Запад и Восток очень разные. Например, шведы сильно отличаются от испанцев по своему внешнему виду, темпераменту, традициям, религии, образу жизни. Не менее разителен контраст между Японией и Турцией, Китаем и Кувейтом. Поэтому понятия Запад—Восток носят абстрактный характер и используются нами как теоретический инстру­мент в научно-познавательных целях.

В-четвертых, параметры, по которым мы сравниваем западный и восточный типы развития, а также их характеристики в значительной мере условны, и их нельзя абсолютизировать. Так, считается, что приверженность традиционным ценностям препятствует динамичному развитию общества. Однако Япония, сохраняющая верность национальным традициям и обычаям, сумела поставить их на службу экономическому прогрессу.

И тем не менее сравнительный анализ базовых особенностей западного и восточного типов развития позволяет лучше понять структуру мирового сообщества цивилизаций. Прежде всего, для Запада и Востока были характерны различные формы движения. Если для Европы был с известными оговорками характерен линейно-поступательный тип исторического развития, то Востоку была присуща цикличность, повторяемость. Не случайно формационная теория была разработана К. Марксом и Ф. Энгельсом на основе европейского исторического опыта. Для объяснения специфики исторического развития стран Востока она оказалась неэффективной.

Если следовать методике Д. Тредгольда (Великобритания) и сравнить Запад и Восток по таким параметрам, как политический строй, социальная структура, формы собственности, правовые представления и взаимоотношения личности и общества, то получится следующая картина.

1. Политический плюрализм.

2. Социальный плюрализм.

3. Сильная собственность.

4. Правовое государство.

5. Распространение (по М. Веберу) религиозного понятия абсолютной ценности индивида на все более и
более широкие сферы общественной жизни.

1. Политический монизм.

2. Социальный монизм.

3. Слабая собственность.

4. Произвол, правление
личности, а не закона.

5. Отсутствие акцента на индивидуальности, растворение индивидуального в коллективном.

Данная таблица нуждается в некоторых пояснениях. Термин «политический плюрализм» означает рассредоточение властных полномочий между различными государственными органами, что свойственно демократии. «Политический монизм» ассоциируется с деспотическими формами правления, характерными для Востока. Понятие «социальный плюрализм» подразумевает развитую сословно-классовую структуру общества, свойственную Западу. Восточное общество не было столь жестко структурированным. Например, ни в Китае, ни в Османской империи не было сословия, идентичного наследственному дворянству в европейских странах. В Османской империи периода ее расцвета и могущества все мусульмане считались равноправными. Формально каждый правоверный мог подняться на вершину социальной пирамиды, проявив храбрость и военный талант на поле брани, либо просто понравившись властителю. В средневековой Турции существовала поговорка: «Все подданные султана, в том числе и великий везир — его рабы. Но и раб может стать великим везиром». Причем эта мудрость основывалась на вполне реальных фактах. Конечно, и на Востоке общественное устройство было иерархическим, но оно базировалось на отличных от европейских представлений принципах.

Аморфная социальная организация, слабая (неразвитая) частная собственность препятствовали развитию на Востоке правосознания в европейском понимании этого слова и, следовательно, не позволили сформироваться правовому государству и гражданскому обществу. В результате на Востоке утвердились деспотические формы правления, характеризовавшиеся самовластьем и правовым произволом. Речь в данном случае идет не об идеализации европейского политического опыта, а лишь о констатации его коренного отличия от восточной политической традиции.

В очень интересной книге известного российского журналиста В. Цветова «Пятнадцатый камень сада Рёандзи» приводятся многочисленные примеры, свидетельствующие о прочности общинного сознания в современной Японии. «Земледельческая община, — пишет В. Цветов, — жизнеспособна лишь при условии полного единомыслия ее членов. Единомыслие любой ценой, в том числе и за счет подавления индивидуальности, самобытности, за счет подчинения воли, желаний членов общины одному мнению. «На бога надейся, а сам не плошай»— мысль, чуждая японцу. Он придерживается взгляда: «Из одной шелковинки не сделаешь нити». Не случайно в Японии распространен принцип «забивания гвоздей». По возвысившейся над группой индивидуальности могут ударить, как бьют по шляпке гвоздя, вылезшего из доски. Верность общинному духу умело используется японскими менеджерами. Она реализуется в формуле: «Фирма — одна семья».

Причины прочности общинных традиций на Востоке хорошо известны современной науке. Они во многом связаны с необходимостью строительства и содержания в рабочем состоянии сложнейших ирригационных систем. В Японии ситуация усугублялась частыми стихийными бедствиями: землетрясениями, тайфунами, наводнениями. Восстанавливать разрушенные дома, приводить в порядок поля, заново прокладывать оросительные каналы одному не под силу. За дело брались всем миром — общиной. Особые природно-климатические условия во многом объясняют причины возникновения восточных деспотий, длительного господства государственной собственности на землю и другие специфические черты исторического развития Востока.

Безусловно, мы рассматриваем лишь вершину огромного айсберга. Например, вне поля нашего зрения остались сложнейшие религиозно-философские системы, созданные на Востоке. Однако, приведенные выше наблюдения позволяют сделать некоторые выводы. Сравнительно-исторический анализ показывает, что одни черты истории России сближают ее с Востоком, а другие — с Западом. С Азией Россию роднят гипертрофированная государственность, длительное сохранение общины, растворение индивидуального в коллективном. Нельзя забывать и о воздействии монголо-татарского нашествия на историческую судьбу России. С Европой россиян связывают давние, со времен Киевской Руси, политические, экономические и культурные отношения. В отличие от Японии и Китая Россия не проводила сознательной политики самоизоляции от европейских стран. Несмотря на различия между православием и католицизмом, русские и европейцы принадлежат к христианскому миру. На Руси еще с допетровских времен было немало европейски образованных людей. Под влиянием реформ начала XVIII века в России сформировалась европеизированная элита, которая оказывала серьезное влияние на общественно-политическую и культурную жизнь страны. Таким образом, определить место России в системе мировой цивилизации очень сложно. Даже форма движения исторического процесса у России была иной, чем у Запада и Востока. Если для Запада был характерен скорее линейный тип развития, а на Востоке наиболее ярко проявилась цикличность, то российская история была отмечена взлетами и падениями, выдающимися победами и горькими поражениями, периодами прогресса и стагнации, реформ и контрреформ. Все это позволяет характеризовать российский исторический процесс как волнообразный (по мнению некоторых ученых, как маятниковый, колебательный).

Дискуссия о месте России в мировой цивилизации восходит к спорам между западниками и славянофилами. Провозвестником западнической интеллектуальной традиции в России был офицер лейб-гвардии гусарского полка в отставке, друг А. С. Пушкина, объявленный за свои философские выступления душевнобольным П. Я. Чаадаев. Видными представителями западничества были правовед К. Д. Кавелин (1818—1885), литературный критик В. Г. Белинский (1811 — 1848), историк Т. H. Грановский (1813—1855), философ, писатель и общественный деятель А. И. Герцен (1812—1870), философ и юрист Б. Н. Чичерин (1823—1904) и др. Это были .люди разных взглядов и судеб, но их сближало критическое отношение к допетровской Руси, оторванной, по и мнению, от Европы. Вот как писал об этом В. Г. Белинский: «В России до Петра Великого не было ни торговли, ни промышленности, ни полиции, ни гражданской безопасности, ни разнообразия нужд и потребностей, ни военного устройства, ибо все это было слабо и ничтожно, потому что было не законом, а обычаем. А нравы? — какая грустная картина! Сколько тут азиатского, варварского, татарского!» Начало подлинной истории России было, с точки зрения западников, связано с петровскими преобразованиями. Они считали, что Петр «вдунул живую душу» в колоссальное, но «поверженное в смертельную дремоту тело России».

В противоположность западникам славянофилы были убеждены, что Петр I нарушил естественный ход русской истории, навязав России чуждый ей европейский путь. «Из могучей земли, — писал К. С. Аксаков, — могучей более всего. Верой и внутренней жизнью, смирением и тишиной, Петр захотел образовать могущество и славу земную… оторвать Русь от родных источников ее жизни… втолкнуть Россию на путь Запада… путь ложный и опасный». Среди славянофилов было немало блестящих ученых и литераторов: К. С. и И. С. Аксаковы (1817—1860, 1823—1886), А. С. Хомяков (1804—1860), Ю. Ф. Самарин (1819—1876), П. В. и И. В. Киреевские (1808—1856, 1806—1856). Они утверждали, что для русской исторической жизни характерны три коренных начала: община, православие и мирное сосуществование государства и народа.

На первый взгляд, разногласия между западниками и славянофилами могут показаться непримиримыми. Однако в действительности их очень многое сближало. Они были выходцами из среды европейски образованной интеллигенции. Их роднили неудовлетворенность итогами культурно-исторического развития России, но в то же время горячая любовь к Отечеству и вера в его высокое предназначение. Славянофилы и западники были враги-друзья. А. И. Герцен говорил: мы подобны двуликому Янусу, у нас одна любовь к России, но не одинаковая».

Новое звучание давний спор о месте России в мире приобрел под влиянием трагических событий 1917 года и гражданской войны. В начале 20-х годов в среде русской эмиграции сформировалось неоднородное, противоречивое, но очень мощное в интеллектуальном плане течение евразийцев. Создателями евразийства были философ и историк Н. С. Трубецкой (1890—1938), географ и геополитик П. Н. Савицкий (1895—1968), сын выдающегося ученого-естествоиспытателя — историк Г. В. Вернадский (1877—1973).

Евразийцы создали собственную историческую концепцию. В ее основе лежало убеждение, что жизнь и культура народов неразрывно связаны с географической средой — их «месторазвитием». Месторазвитием России они считали некий «срединный континент» — Евразию, находящийся между Европой и Азией. Границы «срединного континента», по мнению евразийцев, совпадали с границами Российской империи. Они характеризовали Евразию как «некоторое замкнутое и типичное целое и с точки зрения климата и с точки зрения других географических условий». На этом бескрайнем пространстве сформировалась своеобразная историко-культурная общность. «Евразия предстает перед нами, — заявляли евразийцы, — как возглавляемый Россией особый культурный мир, внутренне и крепко единый в бесконечном и часто, по видимости, противоречивом многообразии своих проявлений. Евразия—Россия — развивающаяся своеобразная культуроличность».

Подведем итоги. Все многообразие точек зрения по вопросу о месте России в мировой цивилизации можно свести к трем основным позициям.

Россия — это Европа. На наш взгляд, такой подход таит в себе опасность игнорирования историко-куль­турной самобытности России.

Россия — это Азия. На память приходят поэтические строки А. Блока: «Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы…» Однако, хотя для европейцев XVI—XVII веков Европа заканчивалась на восточной границе Польши и Россия казалась им дикой азиатской страной, в самой Азии русские воспринимались как представители чуждой религии и культуры. Кроме того, самоидентификация с Востоком связана в России с изоляционистскими по от­ношению к Европе настроениями.

Россия — это особая цивилизация или, по мнению евразийцев, особый культурно-исторический мир… не просто государство, а шестая часть света, не Европа и не Азия, а серединный особый континент — Евразия со своей самостоятельной культурой и исторической судьбой ».

Существуют и другие точки зрения. Например, совре­менный российский историк Л. И. Семенникова считает, что Россия не является самостоятельной цивилизацией, л представляет собой цивилизационно- неоднородное общество. По ее мнению, это особый, исторически сложив­шийся конгломерат народов, относящихся к разным типам развития, объединенных мощным, централизованным государством с великорусским ядром. Таким образом, дискуссия продолжается. Причем, спор идет не только о том, какой Россия была в прошлом, но и о том, какой ей быть в будущем. Ведь по существу решается вопрос о выборе пути развития: может ли Россия использовать уже апробированные другими странами экономические и политические модели или она должна идти своим особым путем.

Точка зрения

О недостаточной изученности проблемы. — Истоки понятия. — Связь его с понятием «границы», разделяющей мир героя и действительность автора и читателя. — Анализ существующих определений. — Разновидности точек зрения (сравнение важнейших классификаций). — Итоговое определение понятия. — Точка зрения и различия литературных родов. — Роль понятия в изучении композиции литературного произведения.

Термин «точка зрения» в современном литературоведении пользуется заметной популярностью. В то же время определения понятия, обозначаемого этим термином, чрезвычайно редки (Эти определения отсутствуют в ряде солидных справочников: в «Краткой литературной энциклопедии» (КЛЭ) (1962-1978), в «Литературном энциклопедическом словаре» (ЛЭС’е) (1987), а также в «Словаре литературоведческих терминов» (М., 1974) и трехтомном фишеровском словаре «Литература» (Frankfurt am Main, 1996). Даже в специальном современном словаре терминов нарратологии сказано лишь, что «point of view» — один из терминов, которые «представляют нарративные ситуации» и обозначают «перцептуальную и концептуальную позицию» (Prince G. A Dictionary of Narratology. Andershot (Hants), 1988. P. 73), т. е. указаны функции термина, но не объяснено содержание понятия. А в таких специальных работах, как широко известная книга Б. А. Успенского «Поэтика композиции» (1970) и пособие Б. О. Кормана «Изучение текста художественного произведения» (М., 1972), читателю предлагаются развернутые и хорошо проиллюстрированные классификации «точек зрения», но само понятие все же не определяется. В первой из них есть только попутное уточнение: «. различные точки зрения, т. е. авторские позиции, с которых ведется повествование (описание)» (Успенский Б. А. Семиотика искусства. М., 1995. С. 14), а во второй значение термина так же попутно уточняется с помощью слов «положение», «отношение», «позиция» (Корман Б. О. Указ. соч. С. 20, 24, 27, 32). Следует учесть, что «точка зрения» иногда отождествляется с термином «перспектива» или прямо заменяется им (см., напр.: The Longman Dictionary of Poetic Terms/Ed. by J. Myers, M. Simms. New York; London, 1989. P. 238; Wilpert, Gero von. achwörterbuch der Literatur. Stuttgart, 1989. S. 675-676; Weimann R. Erzählperspektive//Wörterbuch der Literaturwissenschaft/Hrsg. von Claus Träger. Leipzig. 1986. S. 146-147; Hawthorn J. A Concise Glossary of Contemporary Literary Theory. New York, 1998. P. 169-171)).

Истоки понятия «точка зрения» — в истории самого искусства, в суждениях многих писателей и художников. Вряд ли правомерно связывать его происхождение исключительно с высказываниями Генри Джеймса, как это часто делается. В своем эссе «Искусство прозы» (1884) и в предисловиях к произведениям, обсуждая вопросы о соотношении романа с живописью и об изображении мира через восприятие персонажа, писатель учитывал опыт Г. Флобера и Г. де Мопассана (См.: Джеймс Генри. Искусство прозы; Из предисловий к собранию сочинений // Писатели США о литературе. М., 1982. Т. 1. С. 127-144). В немецком литературоведении приводятся анало гичные суждения Отто Людвига и Фридриха Шпильгагена (Lämmert E. Bauformen des Erzählens. Stuttgart, 1991. S. 70). Русская художественная традиция в этом отношении, видимо, мало изуче на, но можно вспомнить понятие «фокуса», которым пользовался Л. Толстой (См.: Толстой Л. H. Полн. собр. соч.: В 90 т. (Юбилейн.). М., 1928-1955. Т. 47. С. 213).

Для авангардистской эстетики и литературной критики проблема была актуализирована небывалым сближением словесных форм с изобразительными в искусстве XX в.— в кино и в таких литературных жанрах, как роман-монтаж. Отсюда исходили филологические исследования так называемой «новой критики», направленные на изучение «техники повествования», в частности известная книга П. Лаббокка «Искусство прозы» (1921) (См.: Lubbock P. The Craft of Fiction. London, 1921. Книга многократно переиздавалась).

С другой стороны, изучение проблем точки зрения, перспективы было связано с исключительным и имеющим глубокие причины интересом к архаике и к формам средневекового искусства в их противоположности искусству нового времени. В этой области – предпосылки другого, философско-культурологического направления. Оно представлено удивительно близкими в основных идеях статьями X. Ортеги-и-Гассета «О точке зрения в искусстве» (1924) и П. А. Флоренского «Обратная перспектива» (1919), а также разделом о «теории кругозора и окружения» в работе M. M. Бахтина «Автор и герой в эстетической деятельности» (1920-1924).

Оба направления могли иметь общий источник — в «формальном» европейском искусствознании рубежа XIX-XX вв. Например, в книге Г. Вёльфлина «Основные понятия истории искусств» (1915) было сказано, что каждый художник «находит определенные «оптические» возможности», что «видение имеет свою историю, и обнаружение этих «оптических слоев» нужно рассматривать как элементарнейшую задачу истории искусств». А в качестве вывода из уже проведенного исследования определенного этапа этой истории ученый сформулировал мысль об «отречении от материально-осязательного в пользу чисто оптической картины мира» (Вёльфлин Г. Основные понятия истории искусств. СПб., 1994. С. 18, 389), что почти буквально совпадает с суждениями Ортеги-и-Гассета (Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М., 1991. С. 198).

Оба эти направления учитывались в нашем литературоведении 1960-70-х годов. В упомянутой книге Б. А. Успенского необходимость их сближения и взаимодействия, без которого продуктивная разработка понятия вряд ли возможна, была уже вполне осознана. Отсюда и выдвижение ученым — в качестве ключевого — вопроса о границах художественного произведения и о точках зрения, внут ренней и внешней по отношению к этим границам (См.: Успенский Б. А. Поэтика композиции. С. 167-212). Это различие имеет принципиальное значение и связано с проблемами «автор и герой», «автор и читатель». Отношения этих «субъектов», очевидно, организованы или даже «запрограммированы» определенным устрой ством текста; но в то же время они не могут быть сведены к тем или иным особенностям этого устройства. Рамка, например, лишь обозначает границу произведения, которая не сводится к каким- либо указаниям в тексте: она создается «тотальной реакцией автора на героя» (M. M. Бахтин), а также реакцией читателя на героя и автора. Способы обозначения границ произведения в тексте часто смешиваются с моментами художественного «завершения» (Там же. С. 174), т. е. не учи тывается введенная Бахтиным категория «вненаходимости» автора.

Один из исследователей остроумно заметил, что Евгений Онегин для своего создателя, с одной стороны,— реальный человек, который не мог отличить ямба от хорея; с другой — такое же создание творческого воображения, как и онегинская строфа,— по каковой причине этот персонаж и говорит исключительно ямбами, с хореями их нигде не смешивая (Федоров В. В. О природе поэтической реальности. М., 1984. С. 110-112). Перед нами именно различие внутренней и внешней точек зрения по отношению к границам произведения: извне его виден текст; чтобы увидеть изображенную в произведении действительность в качестве «реальной жизни», нужно стать на точку зрения одного из персонажей.

Вопрос о «рамке» к этой ситуации, как видно, прямого отношения не имеет. Но автор находится вне жизни героя не только в том смысле, что он пребывает в ином пространстве и времени: у этих двух субъектов совершенно разного рода активность. Автор — «эстетически деятельный субъект» (M. M. Бахтин), результат его деятельности — художественное произведение; действия же героя имеют определенные жизненные цели и результаты. Так, в знаменитом романе Д. Дефо отнюдь не автор строит дом или лодку; равно как герой, занимаясь этим, не подозревает о существовании художественного произведения, в котором он, по мнению автора и читателя, находится.

Отсюда понятно, что «положение», «отношение», «позиция» субъекта внутри изображенного мира и вне его имеют глубоко различный смысл, а следовательно, и термин «точка зрения» не может быть использован в этих двух случаях в одном и том же значении. Между тем немногие известные определения понятия, как правило, либо игнорируют это различие, либо не включают его осмысление в сами формулировки.

П. Лаббок и Дж. Шипли полагали, что точка зрения — «отношение рассказчика к повествованию» (Dictionary of World Literary Terms/By J. T. Shipley. London, 1970. P. 356-357), позже в этом термине увидели обозначение «позиции, с которой рассказывается история» (A Dictionary of Modem Critical Terms/By R. Fowler. London — Henley — Boston, 1978. P. 149). В статье справочника «Современное зарубежное литературоведение» сказано, что точка зрения «описывает «способ существования» (mode of existence) произведения как самодостаточной структуры, автономной по отношению к действительности и к личности писателя» (Толмачев В. М. Точка зрения//Современное зарубежное литературоведение. Энциклопедический справочник. Ред.-сост. И. П. Ильин, Е. А. Цурганова. М., 1996. С. 154). Во-первых, мы узнаем отсюда не то, чем является «точка зрения», а то, что предмет, который она «описывает»,— автономная и самодостаточная структура. Во-вторых, произведение представляет собой такую структуру исключительно с внешней по отношению к нему точки зрения, но отнюдь не с точки зрения персонажа (персонаж видит свой, реальный для него мир, а не «структуру», частью которой сам является). Означает ли игнорирование этого различия, что в данном случае любая точка зрения отождествляется с позицией автора-творца? Наоборот. Утверждение, что, «отчуждаясь в языке, произведение как бы «представляет себя» читателю» (Там же. С. 155), варьирует известные тезисы Р. Барта о «смерти автора» и полной обезличенности «письма»: процесс повествования считается зависимым от читателя, но не от автора.

Примером иного хода мысли можно считать определение, которое дает Б. О. Корман: «Точка зрения — зафиксированное отношение между субъектом сознания и объектом сознания» (Корман Б. О. Целостность литературного произведения и экспериментальный словарь литературоведческих терминов//Проблемы истории критики и поэтики реализма. Куйбышев, 1981. С. 51. Курсив автора.— Н. Т.). Здесь, конечно, никакой «самодеятельности» объекта, в том числе и персонажа, не предполагается: он не только связан с субъектом «зафиксированным» отношением, но и как будто заведомо лишен сознания. Определение сформулировано так, что оно на первый взгляд одинаково пригодно для описания ситуаций вне- и внутринаходимости (автор-герой и герой-герой в первом случае или автор-мир и герой-мир — во втором), для характеристики отношения «субъекта» к предмету (например, в описании) и отношения его к другому субъекту (например, в диалоге). В основе этого подхода — идея полного подчинения созданного своему создателю: «субъектность» точек зрения повествователя и персонажей лишь «опосредует» сознание автора-творца, «инобытием» которого и считается все произведение (См.: Там же. С. 41).

Наконец, Ю. M. Лотман, указывая, что понятие «точки зрения» аналогично понятию ракурса в живописи и в кино, определяет его как «отношение системы к своему субъекту», причем под «субъектом системы» подразумевается «сознание, способное породить подобную структуру и, следовательно, реконструируемое при восприятии текста» (Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1970. С. 320). Опять-таки как будто приравниваются, с одной стороны, произведение в целом и сознание автора-творца; с другой стороны,— часть произведения и сознание того или иного наблюдателя внутри художественного мира. Этому, однако, противоречат предшествующие замечания о том, что «любой композиционный прием становится смыслоразличительным, если включен в противопоставление контрастной системе». И далее: «. «точка зрения» становится ощутимым элементом художественной структуры с того момента, как возникает возможность смены ее в пределах повествования (или проекции текста на другой текст с иной точкой зрения)» (). Эти замечания явно учитывают различие между субъектом-автором, чье «сознание» выражается «противопоставлениями», и такими субъектами, чья точка зрения представляет собой (в авторском кругозоре) «композиционный прием». Но в самой процитированной формулировке о системе и ее субъекте они не отразились.

Наконец, в монографии В. Шмида «Нарратология» «точка зрения» определяется как «образуемый внешними и внутренними факторами узел условии, влияющий на восприятие и передану событий. (Термин «перспектива» обозначает отношение между так понимаемой точкой зрения и событиями» (). Преимущество этого определения — отграничение субъекта «восприятия и передачи» от воспринимаемого объекта; недостаток — в неясности выражения: «узел условий, влияющих. ».

В одной из работ Ю. М. Лотмана сказано, что «шофер, наблюдающий уличное движение через ветровое стекло машины», и «находящийся на той же улице и в то же время сыщик уголовной полиции и юный любитель прекрасного пола будут видеть совершенно другую реальность — каждый свою» (Там же). Здесь, как видно, в каждом из трех случаев — свой «узел условий». Однако если сыщик и поклонник женской красоты сядут в машину рядом с шофером и посмотрят, как и он, на пешеходов, переходящих улицу, у всех трех наблюдателей будет одна и та же точка зрения, связанная с их положением в пространстве,— при разных оценках ситуации.

Высказанные соображения объясняют наш выбор в качестве наиболее адекватного следующего двойственного определения «точки зрения»: «Позиция, с которой рассказывается история или с которой воспринимается событие истории героем повествования» (Stanzel F. K. Theorie des Erzählens. 5. Aufl. Göttingen, 1991. S. 21). (Под «историей», несомненно, понимается совокупность и последо вательность событий жизни персонажа). Здесь, очевидно, выполне но пожелание Ж. Женетта разграничивать «вопрос каков тот пер сонаж, чья точка зрения направляет нарративную перспективу? и совершенно другой вопрос: «кто повествователь?», или, другими словами, «вопрос кто видит? и вопрос кто говорит?» ( Женетт Ж. Повествовательный дискурс/Пер. H. Перцова//Фигуры: В 2-х т. Т. 2. М., 1998. С. 201-202. Об этом разграничении см. также статью «Перспектива и голос» в уже упомянутом «Кратком словаре современной литературной теории» Джереми Хоторна ( Hawthorn J . A Concise Glossar) of Contemporary Literary Theory. New York, 1998. P. 169-171). При внешнем сходстве с различением субъекта сознания и субъекта речи у Б. О. Кормана, оно отнюдь с ним не совпадает: кормановские термины позволяют, например, описывать явления несобственно-прямой речи или сказа, тогда как формулировка Ж. Женетта — не смешивать субъекта речи и носителя точки зрения (глазами говорящего не всегда что-то показано; персонаж, чьими глазами показан предмет, может ничего не говорить) ).

Для того чтобы уточнить и дополнить это определение, сравним классификации точек зрения в работах Б. А. Успенского и Б. О. Кормана.

Первый исследователь различает «идеологическую оценку», «фразеологическую характеристику», «перспективу» (пространственно-временную позицию) и «субъективность/объективность описания» (точку зрения в плане психологии).

Под идеологической точкой зрения понимается видение предмета в свете определенного мировосприятия, которое передается разными способами, начиная от «постоянных эпитетов в фольклоре», продолжая речевой характеристикой персонажа, свидетельствующей о его «индивидуальной и социальной позиции» и заканчивая соотношением разных стилистических планов в авторской речи (См.: Успенский Б. А. Поэтика композиции. С. 20). Так, анализ Лотманом стилистической структуры стихотворения А. К. Толстого «Сидит под балдахином. » показал, что авторская идеологическая оценка действительности выражена посредством демонстративного смешения «китаизмов» и «руссизмов» (См.: Лотлшн Ю. М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. Л., 1972. С. 219).

Различие точек зрения в плане фразеологии проявляется в том, что автор «описывает разных героев различным языком или вообще использует в том или ином виде элементы чужой или замещенной речи при описании». Одним из самых наглядных случаев множественности фразеологических точек зрения ученый считает смену наименований одного и того же лица (Успенский Б. О. Поэтика композиции. С. 30, 33-48). Выразительна, например, смена наименований героини во фразе из «Капитанской дочки»: «Я смотр ел на нее с предубеждением: Швабрин описал мне Машу, капи танскую дочь, совершенною дурочкою. Марья Ивановна села в угол и стала шить». Гринев смотрит сначала как бы глазами Швабрина; для него самого Маша Миронова всегда только «Марья Ивановна».

Точки зрения в плане пространственно-временной характеристики, по Б. А. Успенскому, это — «фиксированное» и «определяемое в пространственно-временных координатах» «место рассказчика», которое «может совпадать с местом персонажа» (Успенский Б. О. Поэтика композиции. С. 80). Например, в романе В. Гюго «Собор Парижской Богоматери» изображение может быть осуществлено с точки, расположенной максимально близко к событию (как в эпизоде свидания Эсмеральды с капитаном Фебом), но возможно также описание «Парижа с птичьего полета» (название одной из частей произведения), причем в обоих случаях точка зрения повествователя сочетается или совпадает с точкой зрения персонажа (Клода Фролло или Квазимодо).

Под точкой зрения в плане психологии исследователь имеет в виду различие между двумя возможностями для автора: ссылаться «на то или иное индивидуальное сознание», «оперировать данными какого-то восприятия» или стремиться «описывать события объективно», основываясь на «известных ему фактах». Первая из указанных возможностей, «когда авторская точка зрения опирается на то или иное индивидуальное сознание (восприятие)», названа «психологической» (). Примером здесь может быть следующее место из чеховской «Дуэли»: «Надежда Федоровна лежала в своей постели, вытянувшись, окутанная с головою в плед; она не двигалась и напоминала, особенно головою, египетскую мумию. Глядя на нее молча, Лаевский мысленно попросил у нее прощения и подумал, что если небо не пусто и в самом деле там есть Бог, то он сохранит ее, если же Бога нет, то пусть она погибнет, жить ей незачем».

Уделяя, как и Б. А. Успенский, большое внимание фразеологической точке зрения (это пункт наибольшей близости двух классификаций), Б. О. Корман, в отличие от своего предшественника, различает, во-первых, два варианта перспективы, рассматривая в отдельности точки зрения пространственную (ее он называет «физической») и временную («положение во времени») (Там же. С. 108). Во-вторых, «идейно-эмоциональная точка зрения» предполагает (согласно более поздней работе ученого) также два возможных варианта: прямо-оценочную» и косвенно-оценочную. Это уже нуждается в комментариях.

По определению Кормана, «прямо-оценочная точка зрения есть открытое, лежащее на поверхности текста соотношение субъекта сознания и объекта сознания» (). В качестве своего примера приведем фразу из «Хаджи-Мурата» Л. Толстого: «И потому он покорно на клонил свою черную седеющую голову в знак покорности и готов ности исполнения жестокой, безумной и нечестной высочайшей воли» (оценка явно авторская, поскольку в изображенной действи тельности нет персонажа, которому она могла бы принадлежать, а традиционный для литературы XIX-XX вв. повествователь не дает прямых оценок действиям персонажей). Отсюда уже ясно, что авторская оценка, не выраженная в словах, имеющих очевидное оце ночное значение, должна быть названа косвенной: «Субъекта со знания характеризуют в произведении не только его прямые суж дения и оценки (прямо-оценочная точка зрения), но и его взаи моотношения с окружающим миром (людьми, вещами, природой и т. д.), которые можно определить, как косвенную точку зрения». Более того, при таком подходе и положение субъекта в простран стве или времени, и соотношение его позиции с авторской в самой речи выглядят вариантами косвенной оценки, так как в действитель ности ни одна из выраженных в тексте точек зрения не является безоценочной (недостаточное внимание к этому обстоятельству — слабое место классификации Успенского): «Разновидностями косвен но-оценочной точки зрения являются пространственная, временная и фразеологическая точки зрения» (Корман Б. О. Практикум по изучению художественного произведения. Ижевск, 1977. С. 24).

Если это последнее положение демонстрирует преимущества категории оценки как критерия классификации точек зрения, то недостаток подхода Кормана — отсутствие в его системе «плана психологии». Видимо, это объясняется трактовкой сознания персонажа в качестве «формы авторского сознания». Противостоит же «субъекту сознания» в любом случае (будь он «собственно автор», повествователь, рассказчик или персонаж) объект, а не другое, чужое сознание. Полное же совпадение двух классификаций в одном пункте — вычленении фразеологической точки зрения — объясняется скорее всего одинаковым стремлением ученых опираться на объективные, т. е. в первую очередь языковые, особенности текста.

Итак, точка зрения в литературном произведении,— положение «наблюдателя» (повествователя, рассказчика, персонажа) в изображенном мире (во времени, в пространстве, в социально-идеологической и языковой среде), которое, с одной стороны, определяет его кругозор — как в отношении «объема» (поле зрения, степень осведомленности, уровень понимания), так и в плане оценки воспринимаемого; с другой — выражает авторскую оценку этого субъекта и его кругозора.

Различные варианты точек зрения органически взаимосвязаны, но в каждом отдельном случае может быть акцентирован один из них. Фраза, сообщающая о том, что когда герой остановился и стал смотреть на окна, то в одном из них «увидел он черноволосую головку, наклоненную вероятно над книгой или над работой» («Пи ковая дама» Пушкина), в первую очередь фиксирует положение наблюдателя в пространстве. Оно обусловливает и границы «кадра», и характер объяснения увиденного (т. е. «план психологии»). Но предположительность тона связана еще и с тем, что перед нами — первое из таких наблюдений героя, т. е. с временным планом изоб ражения. Если же учесть традиционность ситуации (далее последуют обмен взглядами и переписка), то понятно будет присутствие в ней с самого начала и оценочного момента. Акцент на него перенесен в следующей фразе: «Головка приподнялась. Германн увидел свежее личико и черные глаза. Эта минута решила его участь» (Другие примеры взаимосвязи разных аспектов или планов в точках зрения субъектов изображения и рассказа см.: Успенский Б. А. Поэтика композиции. С. 133-154. Ср. раздел «Взаимодействие прямо-оценочной и косвенно-оценочной пространственной точек зрения» в «Практикуме» Б. О. Кормана (с. 18-20)).

Принято считать, что оценка доминирует в лирической поэзии. Но она всегда сопряжена здесь с пространственно-временными моментами: «Опять, как в годы золотые. » («Россия» А. Блока) или «В какие дебри и метели/Я уносил твое тепло?» («Прости! во мгле воспоминанья. » А. Фета). Для эпоса и драмы вообще характерно пересечение точек зрения и оценок разных субъектов в диалоге, а в эпической прозе двух последних веков — внутри отдельного высказывания, формально принадлежащего одному субъекту. Один из самых распространенных случаев — несобственно-прямая речь: «Этот короткий жест даже поразил Раскольникова недоумением; даже странно было: как? ни малейшего отвращения, ни малейшего омерзения к нему, ни малейшего содрогания в ее руке! Это уж была какая-то бесконечность собственного уничижения. Так, по крайней мере, он это понял» (часть высказывания, несомненно, могла быть заключена в кавычки; но тогда точки зрения разных субъектов были бы четко разделены, не было бы эффекта их взаимоосвещения).

Наконец, в литературе XIX-XXI вв. вопрос о субъективности точки зрения и оценок наблюдателя связывается с принципиальной неадекватностью внешнего подхода к чужому «я». Возьмем, например, следующую фразу: «. взгляд его — непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял по себе впечатление нескромного вопроса и мог бы показаться дерзким, если б не был так равнодушно спокоен» («Герой нашего времени»). Здесь заметно стремление отказаться от слишком поверхностной чисто внешней точки зрения и основанных на ней поспешных выводов, учесть возможную внутреннюю точку зрения другого: речь идет об отношении самого объекта наблюдения к тому, что его рассматривают, да и о его собственной точке зрения на наблюдателя (для последнего она оказывается внешней).

Дифференциация точек зрения позволяет выделить в тексте субъектные «слои», или «сферы» повествователя и персонажей, а также учесть формы адресованности текста в целом (что очень важно для изучения лирики) или отдельных его фрагментов. К примеру, фраза «Не то, чтобы он был так труслив и забит, совсем даже напротив, но. » («Преступление и наказание») свидетельствует о присутствии в речи повествователя точки зрения читателя (о том, что герой труслив и забит, до этого прямо сказано не было). Каждая из композиционных форм речи (повествование, диалог и т. п.) предполагает доминирование точки зрения определенного типа, а закономерная смена этих форм создает единую смысловую перспективу. Очевидно, что в описаниях преобладают разновидности ространственной точки зрения (показательное исключение — исторический роман), а повествование, наоборот, использует преимущественно точки зрения временные; в характеристике же особенно важна может быть психологическая точка зрения.

Изучение выраженных в художественном тексте точек зрения в связи с их носителями, изображающими и говорящими субъектами, и их группировкой в рамках определенных композиционно-речевых форм (композиционных форм речи) — важнейшая предпосылка достаточно обоснованного систематического анализа композиции литературных произведений. В особенности это относится к литературе XIX-XXI вв., где остро стоит вопрос о неизбежной зависимости «картины мира» от своеобразия воспринимающего сознания и о необходимости взаимокорректировки точек зрения разных субъектов для создания более объективного и адекватного образа действительности.

Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности//Бахтин M. M. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 82-88 (7. Пространственное целое героя и его мира в словесном художественном творчестве. Теория кругозора и окружения).

Джеймс Г. Искусство прозы: Из предисловий к собранию сочинений//Писатели США о литературе. Т. 1. М., 1982.

Женетт Ж. Повествовательный дискурс//Женетт Ж. Фигуры: В 2 т./Пер. с франц. М., 1998. Т. 2.

Кормам Б. О. Изучение текста художественного произведения. М., 1972.

Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1970. С. 320-335.

Ортега-и-Гассет X. О точке зрения в искусстве//Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры/Пер, с исп. М., 1991.

Рымарь Н. Т. Поэтика романа. Куйбышев, 1990. С. 149-157 (Гл. 3, § 2. Взаимодействие внутренней и внешней точек зрения в повествовательном развертывании образа).

Тодоров Цв. Поэтика/Пер, с франц.//Структурализм: «за» и «против». Сб. статей. М., 1975. С. 69-78 (4. Словесный аспект: точки зрения. Залоги).

Успенский Б. А. Поэтика композиции//Успенский Б. А. Семиотика искусства. М., 1995.

Федоров В. В. О природе поэтической реальности. М., 1984. С. 74-146. (Гл. 3. Проблема изображения.)

Флоренский П. А. Обратная перспектива/‘/Флоренский П. А. У водоразделов мысли. М., 1990. Т. 2.

Шмид В. Нарратология. М., 2003.

Lammen E. Bauformen des Erzählens. 8. unferänderte Auflage. Stuttgart, 1991. S. 70-73 (View-point-Theorien und Erzählergegenwart).

Staniel F. K. Theorie des Erzählens. 5. Aufl. Göttingen, 1991