История россии с православной точки зрения

Одним из первых профессоров Сретенской духовной семинарии был Анатолий Филиппович Смирнов (1925–2009). Он читал курс русской истории, опираясь на свой многолетний исследовательский труд, в котором была кропотливая работа в архивах, чтение лекций, защита диссертации и главное – книги и ученики. Книги А.Ф. Смирнова о великих русских ученых В.О. Ключевском, Н.И. Костомарове, монография «Н.М. Карамзин. Как создавалась “История государства Российского”», фундаментальный труд «Государственная Дума Российской империи», сотни статей по истории России и славянских стран легли в основу его лекционного курса. А.Ф. Смирнов обладал талантом выразить большое через малое и мог в нескольких фразах передать самую суть судьбоносных исторических событий.

Мы попросили дочь профессора А.Ф. Смирнова, Елену Бондареву, тоже историка, поделиться своими воспоминаниями об отце.

– Судьбы семей во многом повторяют историю страны, трагические и счастливые страницы сменяют друг друга. Елена Анатольевна, расскажите, пожалуйста, историю вашей семьи.

– Согласно словам великого поэта, сердце обретает пищу в памяти о былом, в «любви к родному пепелищу, в любви к отеческим гробам». Самую важную роль в становлении человеческой личности играет семья, круг друзей, родина. Вы глубоко правы, начиная наш разговор именно с этой темы.

Родился Анатолий Филиппович в селе с прекрасным именем Родино, на Алтае. Его отец Филипп Никитич был учителем, директором местной школы; в семье было четверо сыновей.

Судьба Филиппа Никитича Смирнова сложилась трагично. Он воевал в Первую мировую, был простым солдатом, попал в плен, сначала в Германии, а потом оказался во Франции, батрачил там. Затем вернулся в Россию, выучился, окончил учительскую семинарию и преподавал. Село Родино было очень большим, в нем жили представители разных народов. Папа рассказывал, что половина села была населена украинцами-переселенцами, он с ними очень дружил, выучил хорошо украинский язык, любил его, пел украинские песни.

В 1937 году по доносу дедушку моего арестовали. В доносе говорилось, что дедушка когда-то был за границей и там его «завербовали в шпионы». В семье осталось четверо сыновей, папа был второй по старшинству.

Бабушке, конечно, очень тяжело было их растить. Звали ее Прасковья Емельяновна, ее мать была из семьи ссыльных поляков; может, отсюда и интерес Анатолия Филипповича к польской истории, которой он потом также занимался.

Арест отца оставил неизгладимый след в душах всех братьев. Папа говорил всегда, что самый большой его грех в жизни в том, что он, пионер, не осмелился подойти к месту, где держали отца: «Он мне рукой махал, но там были часовые с ружьями, и я побоялся к нему подойти…» Он с горечью вспоминал об этом незадолго до своего ухода из жизни. Конечно, в 1937-м никто в семье не понимал, за что именно арестовали Филиппа Никитича – его забрали без объяснений. Потом, уже работая в архивах, после 1953 года, отец узнал, что он был расстрелян в 1938-м, это и официально подтвердили при реабилитации.

Но, конечно, история нашей семьи начинается много раньше XX века. И нам повезло: мы знаем своих предков по отцовской линии с ХIХ века. Мой отец Анатолий Филиппович Смирнов происходит из крещеных татар – кряшен. Брат деда Анатолия Филипповича был священником. Долгое время мы о нем ничего не знали. Время было тогда, после революции, такое, что об этом не очень распространялись. Но недавно мы получили свидетельство о жизни брата деда Анатолия Филипповича и его портрет и узнали даже, где он похоронен. Звали его Степан Матвеевич Матвеев, родился в 1871 году. Был православным просветителем татар и башкир, написал несколько трудов, которые были опубликованы в Уфе в 1910 году, в Санкт-Петербурге в «Православном благовестнике» в 1909 году. В 1920-е годы он покинул свой приход и из Башкирии (понятно, что не по своей воле) переехал в Калужскую область, где проживал в Боровском районе, в деревне Машково, там он и похоронен. Ему, конечно, было запрещено служить, как и большинству священников. Мой дед жил и воспитывался в раннем детстве как раз у своего дяди – вот у этого священника.

– А что еще из своего детства вспоминал ваш отец?

– Папа был сыном «врага народа», но никогда не вспоминал свое тяжелое, по объективным меркам, детство мрачно, с обидой. Они с братьями, как и все сельские ребята, пахали и сеяли, знали, как лошадь обиходить, ходили в ночное, в голодное время охотились на сусликов, чтобы прокормиться. С 14 лет папа стал преподавать, и в общем-то его жизненный путь определился именно тогда – в ранние годы. С 16 лет он начал обучать школьников отечественной истории. Понятно, что в сельской школе он был отличником. Он часто вспоминал 100-летнюю годовщину гибели А.С. Пушкина. Это был 1937 год, еще до ареста его отца, моего дедушки. Тогда по всей стране проходили Пушкинские дни, очень широко в СССР отмечалась эта дата. Была объявлена масса конкурсов, проходило соревнование, кто выучит весь текст романа «Евгений Онегин». Папа знал роман наизусть, помнил до своего последнего дня, мог с любого места цитировать. Так что образование, несмотря на то, что это была сельская школа, он получил очень хорошее. Вопреки всем идеологическим и мировоззренческим установкам, оно все-таки было близко к классическому русскому образованию: хорошо преподавали историю, русскую литературу. И любовь к чтению, к классической словесности папа сохранил на всю жизнь; иногда даже было ощущение, что он скорее живет в XIX столетии, нежели в XX. Он блестяще знал общественную мысль XIX века во всех ее проявлениях: и консервативную, и социал-демократическую, и леволиберальную, и народническую, дискуссии между славянофилами и западниками, которые, начавшись тогда, не утихают до сих пор.

– Как отразилась на жизни Анатолия Филипповича Великая Отечественная война?

– Ему было 16 лет, когда началась война. Он и его друзья, естественно, просились на фронт, ходили в военкомат, но их не брали. И тогда он поступил в артиллерийское училище в Новосибирске. Из училища дважды убегал на фронт с другом; их возвращали и сажали на гауптвахту. В 1944 году они закончили обучение и снова попросились на фронт. Но начальник сказал: «Смотрите, сколько ребят полегло молодых, а вы будете еще нужны Родине после войны. Мне очень не хочется выпускать вас». И так он уберег их. В 1944 году отец находился в войсках Западного округа, служил под Минском. Хочу сказать, что папа всегда называл себя «лейтенантом образца 1945 года». У него было ощущение сопричастности, несмотря на то, что на фронте он не был. Он часто читал строки: «Сороковые, роковые, свинцовые, пороховые… война гуляет по России, а мы такие молодые…» Он демобилизовался из армии в 1950-е годы. Может быть, какое-то время раздумывал, не остаться ли ему военным.

В 1970-е годы Анатолий Филиппович собрал материал и выпустил небольшую книгу «Советский народ как новая историческая общность в годы Великой Отечественной войны». Она была очень дорога для папы, он обобщил и проанализировал свидетельства о том, как люди разных национальностей и вероисповеданий чувствовали себя единым народом и благодаря этому победили. И это не миф советской пропаганды, это действительно было так. Было ли это только заслугой советской власти? Думаю, что нет, поскольку и в Российской империи во время Первой мировой войны все подданные тоже чувствовали себя единым народом. Вот это чувство общности папе было очень дорого.

– Какое занятие Анатолий Филиппович считал главным в своей жизни?

– Он был учителем – с 16 лет, и это было его подлинное призвание. Ему мало было самому знать, для него было важно своими знаниями и размышлениями поделиться. И он блестяще читал лекции. Мне довелось знать его учеников в самые разные периоды его деятельности. К нему одинаково тянулись и будущие медики – он одно время был заведующим кафедрой истории партии в 1-м медицинском институте, и будущие художники и скульпторы – в то время, когда отец преподавал историю Отечества в Академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова в 1990-е годы.

В Белоруссии в 1950-е годы он читал лекции в педагогическом институте – по истории русской философии. В 1952-м его исключили из партии как сына «врага народа» и перевели в Витебск – это был тяжелейший период в его жизни. Он очень многое переосмыслил и передумал тогда, немало книг перечитал. Но после 1953 года папу восстановили в партии, и он вернулся к преподавательской деятельности без ограничений.

– Кого называл Анатолий Филиппович своими учителями, единомышленниками?

– Если говорить о том, кто были его учителями, то я опять скажу, что самыми главными его учителями были книги и архивные материалы.

Но, конечно, были и люди, которые очень сильно повлияли на него как на историка. Так, в докторантуру, в Москву, его пригласила академик Милица Васильевна Нечкина – в Институт истории СССР. Папа вошел в ее группу и всегда отзывался о ней с искренним уважением. Он считал Милицу Васильевну настоящим историком. Да, советским, но дореволюционной школы. Она очень много дала папе с точки зрения методологии, работы с источниками, библиографией. В это время, в 50-60-е годы XX века, в Институте истории трудились выдающиеся русские ученые, такие как академики Лев Владимирович Черепнин, Милица Васильевна Нечкина, Алексей Леонтьевич Нарочницкий. Это были и его учителя, и старшие коллеги.

Из раннего периода его деятельности мне бы хотелось вспомнить два имени: литовского историка Станислава Лазутку и белорусского – Константина Ивановича Шабуню. Это старшие товарищи отца. Я уже говорила, что первые его работы были связаны с Белоруссией и Литвой. Он написал биографии Кастуся Калиновского и Сигизмунда Сераковского – деятелей белорусского освободительного движения.

Более десяти лет отец проработал в Институте истории СССР АН, он был активным участником научных и общественных дискуссий об основных направлениях развития русской общественной жизни, русской историографии, национально-освободительного движения в России, Польше, Литве и Белоруссии.

Постепенно от исследования славянского мира в XIX веке отец в 1980-е годы перешел к немного другой тематике, и она его захватила полностью. Мы все помним, что такое 1980-е годы – время перед перестройкой, когда началось брожение умов, когда очень многое стало переоцениваться. Тогда увидели свет замечательные романы Валентина Пикуля, актуальные статьи Вадима Кожинова, Игоря Шафаревича. Наиболее активно проявляли себя два издательства – «Современник» и «Молодая гвардия». Там работали молодые люди, увлеченные идеей почвенничества. Папа принадлежал к этой группе, более того – был одним из идеологов. Он тогда много писал, готовил к публикации. И его талант учительства проявил себя здесь в полной мере. К сожалению, многих из тех, кто горячо и неравнодушно спорил тогда о судьбах России, в живых уже нет: ушли Александр Карелин, Леонид Асанов, Сергей Лыкошин, Юрий Селезнев, Эдуард Володин…

В те годы были изданы целые литературные серии – очень интересные – по русской общественной мысли XIX – начала ХХ веков. В серии «Жизнь замечательных людей» в издательстве «Молодая гвардия» замечательный литератор Юрий Селезнев, который скончался очень рано, выпустил биографию Ф.М. Достоевского. Юрий Селезнев был очень близок папе. Часто приходил к нам домой и историк Сергей Семанов, тогда еще совсем молодой. С Сергеем Лыкошиным, ныне покойным соратником Валерия Ганичева – общественного деятеля, председателя Союза писателей России, отца связывала настоящая интеллектуальная дружба. Это круг людей, которые были друзьями и единомышленниками отца, они соединяли разорванную нить времен, возвращали историческую память, национальное русское самосознание.

И именно тогда отец задумал, говоря современным языком, один проект, которым он очень гордился. В 1980-е годы остро ощущалась потребность в неподцензурной, несоветской версии отечественной истории. Поэтому-то так был востребован Валентин Пикуль – он показывал читателям другую историю, с живыми людьми, яркими характерами. И папа, прекрасно зная русскую историографию, понял, что возникла насущная необходимость дать массовому читателю целостное, классическое представление о русской истории. По его предложению тогда было принято решение в журнале «Москва» начать публикацию «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. Это был колоссальный проект, так как данный труд не переиздавался с XIX века. Конечно, «История» издавалась без «нотиц» (примечаний Карамзина). У Карамзина текст делился на две части. Собственно повествование доступно абсолютно каждому читателю – с любым уровнем образования. Оно написано прекрасным, легким русским языком. Там нет научной полемики, нет каких-то примечаний. Все они как раз ушли в нотицы. Понятно, что печатать их в журнале было нецелесообразно. Но чтобы не утратить совсем эту часть карамзинского труда, отец писал большие вводные статьи к каждому циклу публикаций. Когда начались публикации, на отца обрушилась невероятная хула! Многие считали ненужным переиздание трудов «придворного историографа ХIХ века – монархиста и православного романтика», но читатель считал иначе – до сих пор, хотя Карамзин в последнее время переиздавался множество раз, я встречаю сохраненный журнальный вариант! Тираж «Москвы» вырос тогда многократно!

Отец дал путевку в жизнь и роману Валентина Пикуля «У последней черты». Это произведение о последних днях семьи Романовых, о том, что происходило накануне Октябрьского переворота. Нельзя сказать, что этот роман отец считал шедевром, но он был убежден, что читающая аудитория должна иметь право с ним познакомиться и получить представление об этом предреволюционном времени, в котором обнаруживались известные параллели с периодом 1980-х годов накануне перестройки. Вот после этого отца вынудили уйти из Академии общественных наук. Но он не жалел о своем поступке ни одной секунды, хотя в академии у него остались ученики. В наш дом часто приходили партийные работники, причем не только советские, но и из Польши, Чехословакии. Велись оживленные дискуссии. Спорили о партстроительстве, философии и истории ХХ века.

После Академии общественных наук папа сначала перешел в Институт славяноведения, потом стал преподавать курс русской истории в Академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова. А в самые последние годы он трудился в Сретенской духовной семинарии.

– А какая тема была наиболее важной для Анатолия Филипповича в последнее время?

– Последние двадцать лет его жизни были посвящены великим русским историографам. Начал он с Карамзина, которого знал блестяще. Его монография «Н.М. Карамзин» получила высокую оценку читателей и общественности. За эту книгу отец получил Всероссийскую историко-литературную премию Александра Невского первой степени за 2007 год. Затем он обратился к Н.И. Костомарову, которого очень любил. Этот историк не создал такого цельного полотна, как Карамзин. Ему принадлежат очень яркие портреты деятелей российской истории и отдельные циклы лекций. Но именно за образность, за воображение папа очень любил Костомарова. Очень много занимался отец и В.О. Ключевским. С ним у отца были, если можно так выразиться, сложные отношения. Если Карамзин был православным монархистом и романтическим певцом русской истории, то Ключевский был полон скепсиса и рационализма в своих взглядах. Несмотря на то, что Василий Осипович даже читал в духовной академии в лавре курс лекций, он не был верующим человеком. Папа много об этом размышлял в работе «Летописец России В.О. Ключевский – ученый, педагог, публицист». У него есть набросок об отношении Ключевского к религии – очень сложная и очень принципиальная работа, которая вошла в книгу, изданную уже после ухода отца из жизни, – «Великие историографы России. Правители и мыслители».

Через изучение, проникновение в наследие величайших историографов России отец совершенно по-другому взглянул на всю русскую историю. Именно тогда он сформулировал мысль о русской православной цивилизации.

Одним из последних его трудов стала книга «История Государственной Думы Российской империи». Это фундаментальное и единственное в своем роде исследование. В него он вложил очень много своих размышлений о судьбах русской государственности. Ему дорога была мысль о народовластии. Он считал: либеральная концепция русской истории сильно искажает и игнорирует ту сторону государственного устройства, которая восходит к Киевской Руси, к вечевым традициям, земским соборам, народному ополчению. Ведь все это никогда не исчезало из русской жизни полностью. Папа был убежден: без инициативы народа не было бы и государства, не было бы освоения новых земель вплоть до Тихого океана. Одной только бюрократической машине, произволению правящего сословия это было не под силу. Поэтому нельзя сбрасывать со счетов государствообразующую волю простого русского народа. Об этом папа много думал.

И самой последней его темой, которую он почти оформил в книгу – мы сейчас готовим ее к публикации, стала научно-аналитическая биография М.М. Сперанского. Он, как известно, подготовил реформу государственной власти, управленческого аппарата. Уверена, что данная работа чрезвычайно востребована сейчас. Многие из взглядов Сперанского кажутся в настоящее время злободневными и не нашедшими достойного применения. Например, вертикаль власти. Это ведь термин Сперанского. Очень интересны размышления Михаила Михайловича о разделении властей в России на исполнительную, законодательную, судебную. В общем, если бы реформа Сперанского была воплощена в жизнь, может быть, многих завихрений русской истории удалось бы избежать.

– Вы упомянули о том, что Анатолий Филиппович ввел в отечественную историографию понятие русской православной цивилизации…

– Понятие «русская православная цивилизация» он сформулировал в 1990 – начале 2000-х годов. Именно тогда, когда преподавал в Сретенской семинарии. Он додумал какие-то вещи для себя, додумал до конца и ввел в научно-общественный обиход этот термин. Но искал он его всю свою жизнь.

Самым главным для него, как для историка, была работа в архивах. У него докторская диссертация посвящена революционным связям народов России и Польши в 30-60-е годы XIX века. Вроде бы совсем идеологизированная тема, которая неплохо вставляется в марксистско-ленинская схему. Но папа ее понимал не так, как было принято в советское время. Как известно, научная работа, в том числе диссертация, состоит из основного текста и ссылок. Так вот ссылок у него иногда больше. Он обильно цитировал архивные документы, он проработал тщательнейшим образом архивы Минска, Вильнюса, Варшавы, Москвы. Он хорошо владел польским языком, знал польскую литературу. Он буквально вросся в XIX век, в ту атмосферу.

Именно это и давало ему возможность, как он говорил, идти путем эмпирических обобщений. Он отталкивался от огромного объема фактов, что позволяло ему делать достоверные итоговые выводы. Отец, разумеется, постоянно соприкасался с культурой, верой, чаяниями, горестями славянских народов. Много раз бывал в Польше, у него было много друзей в Белоруссии.

Иными словами, к понятию русской православной цивилизации он шел всю жизнь, оно выкристаллизовалось из его любви и понимания истории Отечества и незримого ощущения ее православных основ, из его знания истории славянских народов, триединого великорусского народа, в состав которого входят русские, украинцы и белорусы, объединенные общностью исторической судьбы, хозяйственного уклада, близостью языка и – главное – единой православной верой.

– А как Анатолий Филиппович пришел к православной вере?

– «Душа наша созревает в поиске истины…» – такими словами начинается папина книга о Карамзине. Согласно семейному преданию, крестила папу, как это часто бывало тогда, бабушка – по-видимому, в селе Родино. Он точно знал, что был крещен, и никогда не был атеистом.

В 1980-е годы, перед тысячелетием Крещения Руси, папа стал носить крест. Почвенник не мог не стать православным в полной мере – как и предвидел Достоевский. И для папы это было абсолютно органично. Он, переосмыслив всю русскую историю, чувствовал, что он часть русского мира. Исторический процесс для него всегда был непрерывным. Он не делил его на какие-то формации, как это делали марксисты. Для него история была рекой времен, которая текла из прошлого в будущее, а мы вместе с этим течением только перемещаемся во времени.

– Как оценивал ваш отец советский период истории?

– Папа настаивал: нельзя зачеркивать советский период, нельзя его полностью отрицать. Это очень важно. Ведь получилось так, что мы в одночасье стали идеализировать Российскую империю, самодержавие, с тем же пафосом, как ранее все это очерняли. Да, в истории Российской империи было много хорошего, правильного, но было и плохое, ведь оно кроется в самой греховной человеческой природе. Папа, несмотря на то, что его семья пострадала в советское время, призывал советский период не очернять. В это время было столько жертвенной любви, столько героических свершений, столько праведного труда, сколько не было, возможно, в предыдущие века русской истории.

Он неизменно говорил, что именно в советские годы были совершены такие подвиги, какие невозможно себе представить в другое время. Жизнь определяется не столько директивами партсъездов, сколько человеческими отношениями. В каждый исторический период совершается величайший подвиг материнской любви. А бабушки, которые ревниво хранили веру в своих домочадцах, – это ли не исповедничество. А отцы, которые шли на смерть, в лагеря, отстаивая свое право на Православие, на служение Господу? А подвиг народа во время войны? Все это никак не укладывается в прокрустово ложе «десталинизации». Да и как, скажите на милость, можно осуществить «десталинизацию», действуя сталинскими методами? Только воцерковление дает подлинное прозрение и осмысление всего пережитого нами в ХХ веке, потому что только этот глубоко внутренний духовный процесс открывает перед нами подлинный смысл событий в России.

Что мы возьмем из советского времени, зависит от нас самих. Вот это папа очень чувствовал. И он говорил: эпохи благоденствия расслабляют людей, а испытания закаляют русский дух, который пророс – вопреки всем сложностям и даже опасностям – через советский асфальт. Русский дух прошел через кризис в XX веке, а ведь в XIX-м был нарастающий неуклонный отрыв интеллигенции от народа и Церкви. В XX столетии прозрела не только эмиграция, прозрели все русские – причем от крестьянства, с низов. Пройдя через страшные испытания, мы выстояли.

И вот наступили 1980–1990-е годы – началось брожение умов, очередное расшатывание устоев. И люди рванулись. Но куда? Кто-то, конечно, к либеральному Западу, а кто-то – к национальным истокам. Именно поэтому почвенничество как форма национального русского мировоззрения пошло по всей России.

Да, когда пришла перестройка, одни хотели пепси, джинсы, а другие желали вернуться к истокам своей собственной цивилизации. И драма заключается в том, что мы не преодолели до конца эту развилку. Папа это чрезвычайно остро ощущал.

При этом вера имманентно присутствовала у многих людей, она не исчезла в советское время полностью. И отец не был исключением. Неслучайно он всегда подчеркивал, как это делал в свое время Карамзин, что русский народ во все времена – это «мы». Папа, когда это осмыслил для себя, как бы воссоединился со многими поколениями своих предков. Так он начал носить крест и ходить в храм, и одновременно с этим крестились и мы – наша мама, я со своими детьми. Таким образом, у нас вся семья стала единой, и для папы это было крайне важно.

Папино полное воцерковление состоялось в те годы, когда он стал преподавать в Сретенской семинарии. Хотя уже и до этого мы часто ходили в храм Большого Вознесения у Никитских ворот.

Но именно в Сретенском монастыре произошло полное вхождение в Церковь, в духовную жизнь. Когда папа приходил домой после лекций у семинаристов, он говорил: «Я десять лет оставил позади». Он повторял каждый раз, насколько важно для него общение со студентами-сретенцами. Он стал прихожанином Сретенского монастыря, здесь и исповедался и причащался, молился на службах. Это, как и его беседы с архимандритом Тихоном (Шевкуновым), наместником обители, много значило для него. О каждом разговоре с батюшкой он рассказывал по многу раз.

– А что он рассказывал?

– Папа говорил так: «Он молодой человек, но очень мудрый. Когда я с ним беседую, мне открываются какие-то вещи, которые для меня были спорными, не до конца устоявшимися. И вот я с ним говорю, а он просто молчит. Но у меня вдруг все складывается в какую-то окончательную формулу. Потому что отец Тихон умеет слушать. И обладает даром очень точного, образного слова».

Последние годы папа провел как настоящий православный человек. Трудно об этом говорить, но его очень угнетал недуг. Ему было тяжело, он переносил нестерпимые муки, но никогда не жаловался. Я только сейчас начинаю понимать сполна, каких ему это трудов стоило: быть бодрым, веселым, заряжать всех своей энергией. Он вообще любил шутить.

Но больше всего он любил жизнь. Может быть, поэтому – и в этом нет никакого парадокса – он так часто вспоминал войну. После его ухода мы нашли у него среди книг листок с такими словами: «Молись, смиряйся, и всякая болезнь тебе во спасение. Не обременяй недугами ближних». Папа так и жил…

– Как оценивал Анатолий Филиппович социально-политическую ситуацию в современной России?

– Для него было очевидно: когда целили в Советский Союз, хотели попасть в Россию – и попали. Именно так – очень тяжело – папа воспринимал процессы, которые связывают с эпохой Ельцина. Он трудно переживал 1993 год. Он создал тогда цикл статей о традиции народовластия в России. Считал, что настоящие Советы – не в большевистском их понимании, а как форма народовластия, народосоветования, коллегиального представительства – очень эффективны. И, по его мнению, именно такие Советы могли бы возникнуть при преодолении кризиса 1993 года. Но этого не произошло. Все кончилось расстрелом парламента, вооруженными столкновениями, мятежом, походом на «Останкино». В общем смысле это была провокация, которая позволила грубо изменить то направление в политической мысли и жизни, которое как раз и вело к традиционным формам русской государственности. Ельцинская команда сделала окончательный выбор в пользу Запада и либерализации экономики. Все это папа переживал, я бы сказала, трагически. И вообще в октябре 1993 года он не оказался в Белом доме только из-за случайности.

Поэтому укрепление государственной власти в России 2000-х годов папа воспринимал как положительное явление, хотя знал о злоупотреблениях, коррупции, нечистоплотности чиновников, но верил в созидательные силы русского народа, которые должны возобладать, если будет восстановлена духовная скрепа России – православное мировосприятие и православное жительство, когда каждый на своем месте, в своей повседневной деятельности руководствуется православными мерками и ориентирами.

– Что, по-вашему, стремился увидеть Анатолий Филиппович в истории?

– Знаете, когда я, окончив школу, собралась поступать в университет, папа мне сказал: «Поступай на истфак». Из чувства противоречия я спросила: «Почему именно на истфак, а не на филфак?» Он ответил мне: «Потому что у человечества есть одна наука – всемирная история». Это цитата из Энгельса. И в ней много правды: вся жизнь человечества, политическая история и экономика – это всемирная история. История в процессе, которая объемлет все стороны человеческой жизни. Ведь, например, точные науки тоже имеют свою историю. Тогда папа буквально заинтриговал меня этой фразой. И я нисколько не жалею, что, послушавшись его, стала историком, поскольку историческое образование дает самые широкие гуманитарные знания.

Именно к пониманию этой широты, объемности и стремился отец всю свою жизнь.

Разумеется, он разделял и тезис о том, что история народа – это разворачивающийся во времени замысел Божий о нем. Мы же вольны помочь этому замыслу раскрыться или, к несчастью, помешать ему.

Повторю вновь, история России, с точки зрения моего отца, это история русской православной цивилизации. И вот именно в этом ключе папа рассматривал все события. Особенно в последние годы он колоссальное значение придавал так называемому Фотиеву крещению Руси. Православие на Руси – от апостола Андрея Первозванного и первых византийских патриархов. И это своеобразное первородство очень много значило для истории русского народа. Хотя по данной тематике мало достоверных источников.

Большую роль он отводил проблемам национальной идентичности, историческому самосознанию нации. Для исторической памяти народа (и это научно доказано) миф не менее показателен, чем факт. Они формируют историческое сознание, а оно вмещает в себя и былины, и сказки, и образы – например князя Владимира Красное Солнышко. Ведь этот образ сформирован не на основе летописных свидетельств, а на основе предания, фольклора. Ведь и образ Карла Великого в Западной Европе тоже идеализирован, но это не мешает французам именно на основе данного мифа выстраивать свое национальное самосознание. Думается, что и русские могут изучать свои национальные мифы, свидетельствующие о народном идеале.

Таких опорных точек в этом немного романтическом образе русской истории, по мысли отца, было несколько. Это, безусловно, Киевская Русь, Крещение, принятие христианства. Неслучайно у нас слова «крестьянин» и «христианин» имеют один корень.

Вторая точка – это борьба с Золотой Ордой. А точнее, ее пик – Куликовская битва. У папы об этом есть несколько лекций. Он считал, что Куликовский миф – это все, что связано с Сергием Радонежским и Дмитрием Донским. Это, с его точки зрения, краеугольный камень русского национального духа.

Важнейший пункт нашей истории – Смутное время и выход из него. Русский народ сумел преодолеть этот период, значительно повзрослев. Пройдя через горнило Смуты, семибоярщину, предательство элиты, интервенцию шведов и поляков, восстание черни, наши предки консолидировались, выбрали князя Пожарского – не потому, что он был самым талантливым, а потому, что был самым честным. И когда ему люди доверили свою судьбу, он проявил и свой талант, разделив руководство с Кузьмой Мининым, выдвинутым из толщи народной. Русские освободились от иноплеменников, сформировали новую элиту, созвали Земский Собор, выбрали себе царя – юного Михаила Романова, которого опекал митрополит Филарет, имевший огромное уважение в народе за стойкость в вере и мудрость.

– В чем видел ваш отец задачи обучения истории в школе, вузе?

– Каждый ребенок хочет знать, кто его предки. Дети подрастают, смотрят фамильные фотоальбомы и таким образом изучают на первых порах историю своей собственной семьи, приобщаются к своему роду. Если, взрослея, индивид не получит правильного представления о том, что было с предыдущими поколениями, с его страной, государством, он и себя правильно не сориентирует, поскольку история, так же как и родной язык, – это основа патриотического, гражданского воспитания. И это актуально не только для России, но и для других стран. Правильное отношение к современному государству невозможно без знания его истории, без представления о его ценностных ориентирах, морально-этических скрепах. Если человек сызмальства их усваивает, то они формируют его нравственный облик. Потому что если знать о подвижничестве Сергия Радонежского, геройстве Осляби и Пересвета, подвиге князя Михаила Константиновича Волконского, которого растерзали поляки в Пафнутьево-Боровском монастыре, прямо у алтаря, и многое другое, то будет трудно совершить предательство.

Задача историков сегодня заключается в том, чтобы подрастающее поколение увидело отечественную историю во всей ее красоте, полноте, образности и величии. Для моего отца более важной и прекрасной задачи, чем прочертить эту историческую вертикаль, просто не было.

Основные этапы истории православия в России

История Русской православной церкви началась в X в., когда Киевский князь Владимир Святославович принял веру от православной Византии. То, что христианство было принято от Византии, а не от Рима, невозможно считать случайным: торговый путь «из варяг в греки» (т. е. из Балтийского моря в Черное), еще в IX в. стал экономической, политической и военной базой государства, управлявшегося династией, называвшейся по имени ее легендарного основателя, – династией Рюриковичей. Еще в 867 г. Константинопольский Патриарх Фотий объявил миру, что «русы», совсем недавно осаждавшие столицу Византийской империи, приняли православного епископа.

В 988 г., когда православие было принято в качестве официальной религии Русского государства, влияние Византии превратилось в главный фактор развития отечественной культуры. Вместе с православием, Русь получила и представление об отношениях церкви и государства, еще в VI в. получивших название «симфонии властей». Согласно этойтеории, император, прежде всего, обязан был охранять и укреплять православную церковь в своем государстве, так как только через нее он мог осуществлять свою функцию распространителя веры. Теория «симфонии властей» позволяла сакрализовать государство, объявлявшее себя православным: государство освящалось церковью как некая священная и абсолютная форма мира, его смысл и оправдание. В первые века после принятия христианства на Руси православная церковь русского государства подчинялась Константинопольскому патриархату, и большинство митрополитов домонгольской эпохи были греками. Священное Писание пришло на Русь уже в славянском переводе Кирилла и Мефодия.

Церковь быстро сумела укрепить свое влияние на Руси. К концу 30-х гг. XIII в. на территории русских княжеств было уже 16 церковно-административных областей-епархий. В XI–XIII вв. на Руси действовало около 10 тыс. городских и сельских храмов и 40 тыс. священнослужителей. Число монастырей достигало 300, а число монахов и послушников превышало 10 тыс. человек. Уже в XII в. русские князья стали передавать православному духовенству земли и право сбора податей и пошлин с живших на этих землях крестьян. Благосостояние церкви и ее земельные богатства росли и по причине того, что многие богатые и знатные богомольцы оставляли монастырям «на помин души» свои владения. К началу XVI в. духовенству принадлежало уже около одной трети всех обрабатываемых земель.

Татаро-монгольское нашествие открывает второй период в истории русского православия. Завоеватели заступили на место христианского константинопольского императора, ибо «такова была воля Божия». И хотя повиновение не исключало ненависти, русские все-таки признавали хана реальным «царем», лишь церковь напоминала им о существовании христианской империи. В 1260-е гг. установилась практика выдачи митрополиту особой ханской грамоты (ярлыка), в которой перечислялись льготы, предоставлявшиеся «церковным людям»: освобождение от уплаты Ордынской дани, от постоя ордынских отрядов, от уплаты таможенных сборов. Начиная с XIII в. старшая жена хана ведала делами христиан, считалась их покровительницей.

Четырнадцатый век стал для русского православия временем расцвета: на фоне ига церковь постепенно укреплялась организационно, усиливая свое религиозное влияние на русское общество. В начале XIV в. Москва становится религиозным центром православной церкви на Руси. В 1299 г. постоянная резиденция митрополита была перенесена из Киева во Владимир, а затем, в 1308 г. митрополит Петр перенес ее в Москву.

Первого московского митрополита Петра (причисленного к лику святых через 13 лет после смерти, в 1339) похоронили в московском соборе, выстроенном в честь Успения Пресвятой Богородицы. Посвятив главный храм Москвы Богоматери, тогдашний московский князь Иван Калита сделал серьезную политическую заявку: культ Богоматери со времен крестителя Руси Владимира занимал особое место в русском православии и был связан с развитием русской государственности.

Для русских митрополитов в эпоху ига было две высшие инстанции – Орда и Константинопольский патриарх. Поэтому митрополиты (особенно греческого происхождения) старались не ссориться с завоевателями Руси, выступая сторонниками отказа от вооруженной борьбы с ними. Древнерусское монашество было точным показателем нравственного состояния мирского общества: усилилось стремление покидать «мир». В первый век ига (1240-1340) на Руси возникло не более 30 новых монастырей, в следующее столетие появилось до 150 новых монастырей. Отшельник и молчальник, основатель Троицкого монастыря (1337) преподобный Сергий Радонежский (ок. 1321-1392) не считал затворничество и безмолвие единственным путем спасения: не случайно в истории сохранилась легенда о том, что Сергий благословил инока своей обители на Куликовскую битву. Он же придал новое значение празднику Троицы как празднику единения и любви в этом мире. На примере этого праздника Сергий объяснял необходимость единения и согласия всех людей Руси для борьбы с общим врагом.

Развитием религиозных идей была отмечена и первая половина XV в. то время на Русь перешла из Византии и литургическая реформа, и новый Типикон (т. е. устав, в котором содержались указания совершения церковных служб), и огромное количество монашеской литературы. Религиозное возрождение происходило на фоне роста Московского государства, одновременно с пробуждением национального политического самосознания, что имело свои последствия для будущего развития религиозной жизни на русских землях. Политическое усиление Московских князей вело к уменьшению политического влияния православной иерархии, с одной стороны, и укреплению идеи независимости национальной церкви от Византии, с другой.

Мнение о необходимости самостоятельной церкви особенно укореняется после того, как литовские князья, в ту эпоху владевшие большей частью Киевской Руси, становятся католиками (после 1386); и окончательно побеждает в связи с принятием греками в июле 1439 г. Флорентийской унии. Тогда, надеясь на помощь Запада, греки признали примат папы римского, приняли догмы католического вероучения, сохранив при этом только обряды Восточной церкви. Унию подписал и московский митрополит (грек по происхождению) Исидор. По приезде в Москву митрополита арестовали, но вскоре, видимо не без помощи светских властей, ему удалось бежать.

В 1448 г. в русских землях был избран самостоятельный новый митрополит – рязанский епископ Иона, а Русская церковь становится автокефальной. С этого момента история церкви на Руси вступает в новый этап, причем влияние великого князя Московского на церковные дела неуклонно растет: в отношении к церкви он становится на место византийского императора. Перед Московским государством появляется задача оправдания идеи национальной государственной церкви, которая воспринимается особенно актуально после захвата турками-мусульманами в 1453 г. Константинополя, когда Русь осталась единственным самостоятельным православным государством. Постепенно в XV в. в русских землях крепнет убеждение в том, что Москва – естественная преемница Константинополя, наказанного своим падением за многие грехи (в том числе и за признание Флорентийской унии). Так развивается учение о мессианском пути русского народа как народа, избранного Богом для сохранения чистоты веры, а Русской церкви – как средоточия истины Христовой. Появляются и соответствующие легенды («О белом клобуке»). В начале XVI в. монах Спасо-Елеазарова монастыря (находившегося нед&тско от Пскова) Филофей развивает теорию о «Москве – Третьем Риме». Для Филофея история – это взаимоотношения Бога и его народа, причем он отдает себе отчет, что не все народы богоизбранны. В определении же избранничества решающую роль играла идея «богоизбранного царя». Прежние «богоизбранные цари» более не правят, да и царства их нет. Филофей высказывает идею о богоизбранности России, о ее назначении служить оплотом православия – вместо павших Рима и Византии: так выводится мысль о третьем Риме – Москве, с ее соборным храмом Успения. Это последний Рим («четвертому не быти»), и царство Московского великого князя – последнее христианское царство, в котором сойдутся все христианские царства мира. Тем самым Филофей заявлял и об особой религиозной миссии великого князя.

Усиление роли и значения великого князя Московского в XV – начале XVI в. не привело, однако, к полному подчинению церковной политики прагматическим видам государства. Соборы 1503 и 1550 гг. решительно противостояли попыткам секуляризовать церковные имущества. Соборы ссылались на то, что государь не может нарушать установленных церковных правил о церковном имуществе (за это полагалось анафематствование). В самой церкви не было полного единства по вопросу о церковном имуществе. Известный спор иосифлян и нестяжателей – тому доказательство. Настоятель Волоколамского монастыря Иосиф Санин (1439/1440-1515) горячо защищал церковные имущества – во имя социальных задач церкви. По иному смотрел на вопрос глава так называемых заволжских старцев Нил Сорский (ум. 1508), наследник мистической линии преподобного Сергия Радонежского. Задача церкви в отношении к государству понималась им и его единомышленниками в смысле молитвенной заботы о государстве, ибо церковь выше государства в мистическом плане, но не в плане историческом. Опасаясь обмирщения церкви, Нил Сорский выступал против монашеского землевладения. Стараясь избежать роста монастырского землевладения и считая, что монах должен жить в бедности и самоотречении, Нил Сорский был сторонником уединенного «скитского жития». Его «Устав» категорически запрещал принимать крупные вклады. Взгляды Нила Сор-ского были политически выгодны государству, но даже такой сильный государь, как Иван III, не смог этим воспользоваться.

Победила «линия» Иосифа Волоцкого, выступавшего активным защитником монастырских земельных богатств. Его логика была достаточно проста: если у монастырей не будет сел с крестьянами, то «честные» и «благородные» люди (т. е. представители высших слоев русского общества) не захотят постригаться. Если же не станет «честных и благородных» старцев, то и вера поколеблется. А это, в свою очередь, опасно для государства. Иосиф всячески поддерживал идею укрепления самодержавной власти в России, заявляя, что царь своей властью подобен Богу. Разработанное им учение о самодержце как о «земном боге» стало теоретической основой сотрудничества между высшими церковными иерархами и московскими государями. Этой теорией Иосиф Волоцкий подтолкнул церковь на путь сращения с государственным аппаратом российского самодержавия. Московские великие князья все больше и больше демонстрировали свое всевластие в церковных делах: Иван III чуть было не лишил кафедры московского митрополита Геронтия за то, что тот при освящении храма совершал крестный ход «не по солнцу»; его сын – Василий III за противодействие какому-то своему решению заточил московского митрополита Варлаама в монастырь. Начав самостоятельно править, Иван IV сам продолжил эту традицию. Митрополит Афанасий, занимавший Московскую кафедру в 1564-1566 гг., поняв, что не может остановить опричный террор царя, сам добровольно покинул первосвятительское место. Выбранный на его место архиепископ Казанский Герман за требование уничтожить опричнину перед самым посвящением в сан митрополита был изгнан. Митрополит Филипп (Колычев; 1507-1569) за свое осуждение творимых Иваном Грозным преступлений был свержен и затем задушен.

В то же время светская власть была заинтересована в укреплении нравственного влияния православной церкви в стране. Одним из путей укрепления такого влияния стало причисление к лику святых национальных подвижников веры и благочестия. К середине XVI в. общерусским почитанием и признанием пользовалось около 10 отечественных святых: князь Владимир, креститель Руси; его сыновья Борис и Глеб, безвинно павшие от руки убийц, посланных родным братом (они стали первыми русскими святыми); князь Михаил Черниговский, казненный в Орде за отказ исполнить языческие обряды; митрополиты Московские Петр и Алексей; преподобные Сергий Радонежский, Варлаам Хутынский, Антоний и Феодосии Печерские и др. В 1547 и 1549 гг. состоялись церковные соборы, на которых были рассмотрены вопросы причисления к лику святых наиболее почитавшихся в России подвижников веры и благочестия. Тогда были канонизированы 39 новых русских чудотворцев, среди которых было несколько учеников Сергия Радонежского.

В годы царствования сына Ивана IV Федора (1584-1598) Русская православная церковь стала возглавляться патриархом. 26 января 1589 г. Константинопольский патриарх Иеремия II (1536-1595), приезжавший в Москву за сбором «милостыни», возвел митрополита Московского Иова в достоинство патриарха, а в 1590 г. в Константинополе он созвал собор православных патриархов, который утвердил создание Московской патриархии.

В конце XVI в. произошло еще одно событие, изменившее православную жизнь на территории бывшей Киевской Руси: в 1596 г. митрополит Киевский Михаил (Рогоза) заключил унию (договор) с Римом. Целью папы было присоединение восточнославянских епархий, Рим не придавал большого значения вопросу общения в таинствах, уделяя исключительное внимание необходимости пастырского руководства присоединяемыми православными областями. 23 февраля 1596 г. папа Климент VIII опубликовал специальную буллу, адресованную Михаилу (Рогозе). В ней гарантировалось уважение восточной литургической традиции и устанавливался порядок епископского преемства в Киевской митрополии, исключавший возможность назначения кандидатов светскими властями. В октябре 1596 г. в Бресте был созван собор для ратификации союза с Римом. Православные противники союза созвали свой собор, который осудил провозглашение унии, однако король Речи Посполитой (объединенного Польско-Литовского государства) Сигизмунд III утвердил ратификацию. Ликвидация Брестской унии началась только после воссоединения Правобережной Украины и Белоруссии с Россией (т. е. с конца XVIII в.). Однако в новых условиях возвращение униатов в православие часто бывало таким же недобровольным, как ранее – стремление подчинить их предков канонической власти папы римского. Семнадцатый век стал для русского православия эпохой огромных потрясений. Одно из них связано со Смутой, знаменовавшей собой политический, экономический и социальный кризис Русского государства. Православная церковь, как и светская власть, столкнулась тогда с самозванничеством. Первый русский самозванец, бывший монах Чудова монастыря в Москве Григорий Отрепьев выдал себя за сына Ивана IV, царевича Дмитрия, трагически погибшего еще в царствование Федора Ивановича. Распространению самозванничества способствовала русская концепция царской власти (различение истинных и ложных царей). При отсутствии четких критериев, позволяющих отличать подлинного царя от ложного, самозванцы и сами могли верить в свое предназначение. Они появились тогда, когда был нарушен родовой порядок престолонаследия и тот, кто занимал трон, мог трактоваться как самозванец. Ситуация усугублялась тем больше, чем больше укреплялось в русском государстве представление о сакральности самодержавной власти, так как царь воспринимался как образ Бога. В дальнейшем, в начале XVIII в., это привело к тому, что некоторая часть простого народа стала воспринимать царя-реформатора Петра I как царя ложного, антихриста. Легенда о «добром царе», восстанавливающем нарушенную справедливость, стала в начале XVII в. значительной силой, справиться с которой оказалось невозможно вплоть до середины XIX в. Лишь окончательное уничтожение крепостного права (в 1861) привело к ликвидации этого явления.

Второе потрясение, самым существенным образом сказавшееся на дальнейшей истории русского православия, связано с церковными реформами патриарха Никона (1605-1681), приведшими к расколу. Проведение реформ патриарх начал в 1653 г. Его целью было ликвидировать местные различия в церковно-обрядовой практике, устранить разночтения и исправить русские богослужебные книги. За исправление и унификацию выступал тогда не только Никон: ставшие в дальнейшем его непримиримыми врагами протопопы (т. е. протоиереи) Аввакум, Даниил, Иван Неронов и некоторые другие предлагали проводить изменения, опираясь на древнерусские богослужебные книги, а не на греческие, в то время печатавшиеся в типографиях Западной Европы. 11 февраля 1653 г. вышла Никоновская Псалтырь, где были опущены статьи о двоеперстии – в то время у греков (очевидно, уже с ХП-ХШ вв.) крестное знамение совершалось тремя перстами. Слово «Иисус», ранее писавшееся с одним «и» («Исус») переделали на грецизированное «Иисус». Крестные ходы вокруг православных храмов в Русской церкви стали совершаться против солнца; вместо «сугубой» (т. е. двойной) аллилуйи (так переводится фраза «хвалите Господа») была введена «трегубая» (тройная). Божественную литургию стали служить не на семи, как было со времени Крещения Руси, а на пяти просфорах (так называется хлеб, употребляемый для совершения причастия – евхаристии). Были и некоторые другие изменения. Патриарх Никон проводил свою реформу чрезвычайно жестокими методами, круто расправляясь с оппонентами, которые не соглашались проводить церковную реформу по «испорченным» греческим книгам. Дело было вовсе не в упрямстве «староверов», а во всем строе их мысли и поведения. Церковнославянский язык с давних лет понимался на Руси прежде всего как система символического представления православного исповедания. «Правильная вера» определяла и правильный способ ее выражения истина связывается с правильным воспроизведением текста. Потому-то противники реформ патриарха Никона и не могли принять его новшеств, предпочитая смерть измене «древлему благочестию». Именно так окончил свои дни наиболее известный идейный противник Никона протопоп Аввакум (1620-1682), не поддавшийся увещеваниям и сожженный заживо.

Патриарх Никон был не только церковным реформатором – он претендовал на серьезное политическое влияние в государстве, будучи сторонником единения всего православного мира. Однако и он, являясь «собейным царским другом», добившись титула «великого государя» и фактически совместно с царем управляя государством, не мог остановить процесс постепенного «прибирания» светской властью основных нитей управления церковной экономикой. Так, согласно Уложению 1649 г. был создан Монастырский приказ, от которого зависели и клирики, и церковные учреждения. Патриарх Никон сумел ограничить его действия. Разумеется, церковь пользовалась внешними знаками уважения со стороны государства, ее представители, равно как и патриарх, участвовали в Земских соборах, первыми подавая на них свой голос. Правительственные указы становились известны народу также через церковь – их объявляли с амвонов храмов. Монастыри часто служили местами заточения «ослушников» светской власти. Однако это не значило, что церкви позволят играть доминирующую роль в политических делах. Судьба патриарха Никона стала доказательством этого. Царь Алексей Михайлович (1629-1676 гг., правил с 1646) постепенно стал тяготиться его слишком значительными притязаниями на власть. Результатом этого и стал запрет (10 июля 1658) первосвятителю именоваться «великим государем». В ответ патриарх покинул свое служение, удалившись в Воскресенский Ново-Иерусалимский монастырь. Лишь на соборе 1666-1667 гг., в присутствии восточных патриархов (Александрийского и Антиохийского) Никона лишили сана за оставление патриаршества, но проведенные им церковные изменения одобрили. Незадолго перед смертью бывшего патриарха новый царь Федор Алексеевич освободил его. По пути в Москву Никон умер, но был похоронен как патриарх – сам царь нес его гроб.

После собора 1666-1667 гг. (решения которого были отменены Русской православной церковью только в 1971) противникам реформ Никона, т. е. последователям «древлего благочестия», пришлось пережить государственные репрессии. Противники реформ Никона, староверы долгое время именовались в России «раскольниками». Они пропагандировали идею ухода or зла – во имя спасения души. В первые десятилетия существования русского староверия (старообрядчества) религиозно экзальтированные его последователи практиковали «огненное крещение», т. е. самосожжение. Уже в конце XVII в. происходит разделение староверов на поповцев и беспоповцев. Беспоповцами стали те, кто отказался принимать к себе для исполнения церковных треб священников «нового обряда» и после естественной кончины старых клириков дониконовского поставления остался без священства. Таким образом, у беспоповцев отсутствуют церковные таинства причащения, миропомазания, брака, елеосвящения. Таинства крещения и покаяния в беспоповской среде стали совершать простые верующие. В дальнейшем у беспоповцев появились особые наставники (начетчики) – избиравшиеся церковным обществом для совершения таинств и отправления духовных служб миряне. Поповцами традиционно называли старообрядцев, принимавших священников от Русской церкви, разумеется, предварительно заставляя их отрекаться от «никонианской ереси». В 1800 г. часть староверов попыталась организационно объединиться с Русской православной церковью — на условии сохранения старых обрядов сторонники сохранения «древлего благочестия» согласились подчиниться местным епархиальным «никонианским» архиереям. Их назвали единоверцами. Однако большая часть старообрядцев не пошла на компромисс, продолжая свое автономное от официальной церкви существование и надеясь кардинально разрешить свою главную проблему: самостоятельно решать вопрос о поставлении священников. Для этого было необходимо добиться перехода в старую веру канонически рукоположенного православного епископа. Это произошло в середине XIX в., когда старообрядцы-поповцы добились согласия о переходе в старую веру у митрополита Босно-Сараевского Амвросия (Поповича, 1791-1863). Митрополит Амвросий рукоположил несколько старообрядцев в сан епископов, тем самым положив начало их канонической жизни. Амвросий присоединился к старообрядчеству в 1846 г. в местечке Белая Криница, принадлежавшем Австрийской империи, поэтому иерархию (и ее паству) с тех пор стали называть «австрийской» или «белокриницкой». К началу XX в., по официальным данным, старообрядцев (и поповцев, и беспоповцев) в России было около 2 млн 174 тыс. человек. И сегодня в России существуют различные старообрядческие объединения.

Синодальный период в истории Русской православной церкви был начат реформами младшего сына царя Алексея Михайловича императора Петра Великого (1672-1725). Патриаршее управление Русской православной церковью прекратилось со смертью (16 октября 1700) одиннадцатого патриарха Московского Адриана. 16 декабря 1700 г. Петр назначил экзархом (местоблюстителем) патриаршего престола митрополита Рязанского Стефана (Яворского). Экзарху была предоставлена возможность вести дела «о расколе, противностях Церкви и ересях», а назначения на церковные должности и церковно-административные вопросы перешли в компетенцию царя и его приближенных. 24 января 1701 г. Петр восстановил упраздненный в 1677 г. Монастырский приказ, в ведение которого переходило управление всеми церковными вотчинами и распоряжение сборами с них. На содержание епископата и монастырей из приказа отпускалось определенное жалование, остальные суммы, полученные приказом, шли на государственные и благотворительные цели (в том числе на больницы и богадельни). Монастырский приказ ликвидировали 17 августа 1720 г. в связи с введением коллегий, в компетенцию которых и перешли его дела. В 1711 г., после учреждения Правительствующего сената, местоблюститель патриаршего не мог поставить без согласия Сената ни одного епископа. Сенат вмешивался во все церковные дела: определял настоятелей в монастыри, заботился о защите православия и распространении веры среди «инородцев», строил храмы и т. п. 22 января 1716 г. Сенат принял указ, согласно которому архиереи под присягой обязывались отлучаться из своих епархий только в крайнем случае, должны были «мягко» обращаться с противниками церкви, не строить храмов более необходимого, назначать священнослужителей по потребности, объезжать епархию не реже одного раза в 2-3 года и не вмешиваться в мирские дела. В 1716 г. был принят и указ об обязательной ежегодной исповеди и о составлении списков лиц, которые уклонялись от нее (уклонявшихся, как правило, подозревали в принадлежности к старообрядчеству).

В 1718 г. Петр впервые высказался относительно необходимости изменения структуры церковного управления и создания Духовной коллегии. Писать проект ее учреждения царь поручил Псковскому епископу Феофану Прокоповичу (1681-1736). Именно Феофан стал главным помощником Петра в деле проведения церковной реформы. Плод труда Феофана – Духовный регламент, составленный к 1720 г., а затем прочитанный и исправленный самим монархом. Главная причина, заставившая пойти на отмену патриаршества, виделась Феофану в опасности совместного существования двух властей – духовной и светской. 25 января 1721 г. царь издал манифест об учреждении Духовной коллегии, а 14 февраля 1721 г. в Санкт-Петербурге состоялось торжественное ее открытие. Эту коллегию стали именовать Святейшим синодом. Петр повелел выбрать в Синод «из офицеров доброго человека», который был бы «оком государевым» в синодальных делах и назывался обер-прокурором. Восточные патриархи (Константинопольский и Антиохийский) в особой грамоте от 23 сентября 1723 г. признали каноническое достоинство Синода. Синод получил административную и законодательную власть в Русской православной церкви, издавал определения и узаконения по делам веры и церкви, предоставляя их на утверждение самодержавной власти. Синод входил в обсуждение вопросов об открытии новых епархий, учреждении новых должностей, духовно-учебных заведений и т. д., определял порядок церковной жизни, избирал кандидатов на епископские кафедры, утверждал и увольнял настоятелей и настоятельниц монастырей, разрешал вопросы о снятии сана и монашеского чина, о награждениях клириков, об открытии новых храмов и обителей, осуществлял цензурирование догматических и некоторых других сочинений, свидетельствовал мощи святых, устанавливал новые праздники, крестные ходы и т. п. Синод заведовал епархиальными делами Московской и Санкт-Петербургской епархии Святейшего синода, пока там не появились самостоятельные епархиальные архиереи (т. е. до 1742). Число членов Синода Духовный регламент определил в 12 человек (архиереев, архимандритов, игуменов, протопопов). В последующие годы состав Синода неоднократно подвергался изменениям. В XIX в. в состав Синода, как правило, назначали только архиереев, архимандриты и протоиереи в высшее церковное правительство уже не попадали.

Для членов Синода Петр установил специальную присягу, в которую была включена клятва в «верной службе» представителям царствовавшей династии, обязанность вовремя объявлять «об ущербе Его Величества интереса, вреде и убытке» и хранить служебные тайны. Иерархи клялись в верности императору, именуя его «крайним судьей» Духовной коллегии. Присяга в неизменном виде существовала вплоть до начала XX в. В XVIII в. светские власти, начиная с Петра Великого, пытались разрешить сложный вопрос о церковной собственности. Первоначально право Русской православной церкви на землю не подвергалось сомнению. Правительственная политика середины XVIII в. исходила из идеи Петра Великого о необходимости максимально рационального использования церковных вотчин в интересах казны, не считаясь с правом собственности церкви, но и не затрагивая его юридически. Даже весьма позитивно настроенная к церкви дочь Петра Елизавета Петровна (1709-1761; правила в 1741-1461) заметила однажды, что монастыри управляют своими вотчинами далеко не безупречно. Ее наследник, император Петр III, вспомнил о желании своей самодержавной тетки и указами от 16 февраля и 21 марта 1762 г. заявил о намерении обратить в государственную собственность все церковные вотчины и восстановить коллегию экономии для управления ими. Духовенству должно было выплачиваться жалование. Однако свержение Петра III приостановило исполнение этих указов. Екатерина II первоначально даже возвратила церковные вотчины в управление духовенства, упразднив Коллегию экономии. Однако это была временная мера. 29 ноября 1762 г. Екатерина II создала Комиссию о церковных имениях, целью которой было проведение их инвентаризации, через полгода была организована новая Коллегия экономии духовных имений. 26 февраля 1764 г. Екатерина II подписала указ, переводивший церковные учреждения на штаты и передававший все церковные имения с почти миллионом податных крестьян в ведение Коллегии экономии; в 1786 г., после ее упразднения, имения передали наравне с государственным имуществом в казенные палаты. На Украину секуляризация церковных земель пришла два десятилетия спустя. Секуляризация церковных земель вызвала протест в среде русского духовенства.

К концу XVIII в. огосударствление церкви, начатое Петром Великим, в основном завершилось: члены Синода и духовенство в целом были приравнены к государственным чиновникам. При этом число храмов от десятилетия к десятилетию все же увеличивалось: если в 1722 г. в империи было 15 751 храмов, то в 1737 – уже около 18 000, в 1762 – 19 813, а в 1799 – 26 196. В XIX в. число православных храмов продолжало увеличиваться, составив к концу века почти 46 тысяч, а накануне революционных потрясений 1917 г. превысив 50-тысячную отметку. В то же время существенно выросло и число православного духовенства, к концу XIX в. превысив 100 тыс. человек. Революцию встретило уже более 112 тыс. клириков. Территориальный рост империи сказывался и на числе епархий. С 1783 г. Священному синоду стала подчиняться и Грузинская церковь, и в 1799 г. в православной церкви России числилось 36 епархий и 5 викариатств (не считая Грузинского экзархата). А к 1917 г. в состав православной церкви входило более 60 епархий, число архиереев превышало 100 человек. Учреждения, помогавшие епархиальному архиерею осуществлять управление епархией, с 1744 г. получили название духовных консисторий.

В течение Синодального периода была создана система духовного образования. К началу XX в. церковь имела 4 духовные академии (в Киеве, в Москве, в Санкт-Петербурге и в Казани), почти 60 семинарий и около 200 духовных училищ. Начиная с 1860-х гг. многие выпускники духовных семинарий и академий не принимали священного сана, уходя на гражданскую службу. Кроме того, православная церковь являлась своеобразным духовным «ведомством» («ведомством православного исповедания») и уже в силу этого могла решать свои проблемы, лишь увязывая их с проблемами государственными. Все это было окончательно осознанно уже в XIX в., когда в церкви стали раздаваться голоса в пользу проведения церковных реформ и восстановления нарушенного Петром канонического управления. Однако вплоть до 1917 г. Поместный собор так и не был созван, хотя в годы Первой русской революции император Николай II разрешил работу Предсоборного присутствия (1906).

Февральская революция 1917 г. и последовавшие затем глубокие изменения во всем строе русской жизни не могли обойти стороной и православную церковь, получившую, наконец, возможность созвать Поместный собор. Предстояло решить огромное множество вопросов, в том числе и касавшихся отношений с государством. Модные тогда в либеральной среде тезисы о свободной церкви в свободном государстве понимались церковным сознанием неоднозначно. Вера в царское самодержавие, мистическое к нему отношение были непременными элементами православия.

Поместный собор (1917-1918), собравшийся в Москве, не смог вывести православную церковь из того кризиса, в котором она оказалась после окончательного разрушения имперского варианта идеи «симфонии властей», в том числе и из-за начавшихся беспримерных гонений на религию. Однако главное решение Собор сумел принять, решившись на восстановление патриаршества. Первым Патриархом Московским и всея России в ноябре 1917 г. стал митрополит Московский Тихон (Беллавин; 1865-1925).

Дальнейшая история церковно-государственных отношений в России была исключительно сложна и трагична. Принятый в 1918 г. Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви декларировал свободу совести, однако реально свобода совести всячески ущемлялась.С одной стороны, антирелигиозные мероприятия большевиков в годы Гражданской войны были не только политическим, но и психологическим ударом для православной церкви. С другой стороны, сами православные иерархи, духовенство и активные миряне не представляли себе существования некогда главенствовавшей в стране церкви без государственной поддержки.

Начиная с 1922 г. советская власть постепенно перешлак созданию системы новых церковно-государственных отношений, в основе которых лежал принцип кадрового контроля над религиозными организациями страны. Чтобы добиться этого контроля, власти инспирировали церковный раскол, поддержав либерально-обновленчески настроенных православных клириков и признав их в качестве «законной церковной власти». «Обновленцы» провели два своих Поместных собора (весной 1923 г. и осенью 1925 г.). Собор 1923 г. «развенчал» патриарха Тихона и декларировал уничтожение патриаршества. Тогда же депутаты приняли решение о равнозначности как женатых, так и безбрачных епископов, провозгласили возможность второбрачия для священнослужителей и ввели григорианский календарь. Все это не принесло популярности «обновленцам», которых в православной среде продолжали считать скорее политическими деятелями; не встречали поддержки и их церковные новации. В этой ситуации, стремясь заручиться поддержкой властей, «обновленцы» на втором своем соборе заявили, что «тихоновская организация» – определенно антисоветская. Политически борьба «обновленцев» и «тихоновцев» была выгодна официальным советским властям, так как серьезно ослабила православную церковь, спровоцировав возникновение отрицательно настроенного к советской власти и поддерживавшим ее церковным деятелям «катакомбного» православия. Обновленческая церковь просуществовала до конца Второй мировой войны и была ликвидирована советскими властями, к 1946 г. окончательно убедившимися в том, что свою роль она полностью сыграла.

В 1920-е гг. организовалась и церковная жизнь православных, оказавшихся в результате революции 1917 г. и гражданской войны в эмиграции. В конце 1921 г. в г. Сремски-Карловци (Сербия) состоялось «Общее собраниепредставителей Русской заграничной церкви», позже переименованное в Русский всезаграничный собор. Собор высказался за восстановление в России монархии и дома Романовых и обратился к мировым державам не признавать советскую власть и помочь Белому движению. Собор организовал Высшее церковное управление за границей. 5 мая 1922 г. постановлением патриарха Тихона Карловацкий собор и его решения были признаны не имеющими канонической силы. Созданная в эмиграции в 1920-е гг. Русская православная церковь за границей существует до сих пор. Ее административный центр со второй половины 1940-х гг. находится в США, а ее первоиерарх имеет титул митрополита Восточно-Американского и Нью-Йоркского.

Летом 1927 г. патриарший местоблюститель (т. е. фактический глава русского церковного управления) митрополит Сергий (Страгородский; 1867-1944) опубликовал «Декларацию», в которой заявлял о безусловной лояльности церкви к советской власти. Однако эта декларация, давшая «тихоновцам» регистрацию, не спасла церковь от разорения: в течение 1930-х гг. в СССР были закрыты все православные монастыри, абсолютное большинство храмов; репрессированы многие иерархи и значительное число священников. Пик довоенных репрессий пришелся на 1937 г., когда репрессировали 136 900 представителей православного духовенства, из них 85 300 было расстреляно.

«Корректировка» церковно-государственных отношений произошла в годы Великой Отечественной войны, когда И. В. Сталин из прагматических соображений (либерализация церковной жизни в СССР могла положительно сказаться в деле открытия союзниками – США и Великобританией – Второго фронта) решил протянуть «руку дружбы» оставшимся после погрома 1920-30-х гг. церковным деятелям. Эта рука «высочайше» повелела начать строительство Московской патриархии, для контроля над которой тогда же, в сентябре 1943 г., был создан Совет по делам Русской православной церкви.

В сентябре 1943 г., впервые после революции, состоялся Архиерейский собор Русской православной церкви, на котором присутствовало лишь 19 епископов – больше собрать не удалось. Собор избрал Патриархом Московским и всея Руси митрополита Сергия (Страгородского), к тому времени осуществлявшего руководство церковью более 16 лет. Сергий скончался 15 мая 1944 г., после чего в январе 1945 г. был созван новый собор, уже Поместный. На нем патриархом был избран митрополит Алексий (Симанский; 1877-1970). В первые годы после окончания Великой Отечественной войны Сталин, рассчитывавший на внешнеполитическую активность православной церкви, старался но возможности усилить ее влияние, подорванное репрессиями и гонениями 1920-х – 1930-х гг. С этой целью в 1946 г. советские власти помогли Русской церкви провести Львовский собор, насильственно воссоединивший униатов Галиции с православными. Вплоть до перестройки Униатская Церковь на территории СССР преследовалась; лишь в эпоху М. С. Горбачева, после того как давление на инакомыслящих ослабло, униатские структуры были вновь возрождены и решения Львовского собора были уничтожены.

Поместный собор 1945 года, как и Архиерейский собор 1943 г., не имел возможности восстанавливать традиции, заложенные в 1917-1918 гг. (в том числе предусматривавшие регулярный созыв Поместных соборов). Предусматривался лишь созыв Архиерейских соборов, но только с согласия правительства. С того времени и вплоть до 1971 г. Поместных соборов не созывали.

В мае 1971 года состоялся Поместный собор, на котором был избран новый патриарх Пимен (Извеков; 1910-1990). Время его управления церковью – период своеобразного церковного «застоя», когда церковно-государственные отношения были принципиально урегулированы, а церковь получила свое место в декларативно атеистическом государстве. Нормализация церковно-государственных отношений произошла лишь после прихода к власти М. С. Горбачева, когда торжественно – на государственном уровне – было отпраздновано 1000-летие Крещения Руси (1988). В 1988 и в 1990 гг. состоялись два Поместных собора: первый из них был посвящен юбилею христианизании Руси, а второй – избранию патриарха. На соборе 1988 г. был принят новый Устав церкви, согласно которому патриарх должен осуществлять управление церковью совместно со Священным синодом. Согласно положению этого Устава, Поместный собор предусматривалось созывать не реже одного раза в пять лет. Второй Поместный собор Русской православной церкви был посвящен избранию нового предстоятеля. Большинство голосов получил тогда Jleнинградский митрополит Алексий (Ридигер; 1929 г. р.).

С конца 1980-х гг. светские власти стали постепенно отказываться от использования сталинских методов контроля за православной церковью. В 1990 г. был принят Закон о свободе совести, тогда же был активизирован и процесс реабилитации репрессированных священнослужителей. С распадом в 1991 г. СССР Русская православная церковь сумела укрепить свои позиции как в России, так и за рубежом. Однако усиление церковных позиций не привело к решению важных для русского православия проблем: литургической, приходской, календарной и др. Консерватизм в русском православии стал пониматься исторически, как противодействие духу «изменчивого времени». С этим связан и отказ церкви регулярно созывать Поместные соборы, в которых принимали бы участие не только епископы, но и рядовые священники, представители монастырей, духовных учебных заведений и миряне. Новый Устав предусматривает регулярные созывы только Архиерейских Соборов (не реже одного раза в четыре года). Этот Устав был принят на Юбилейном Архиерейском соборе в августе 2000 г. Тогда же были канонизированы более 1000 новомучеников. В числе сопричисленных к лику святых – и семья последнего российского императора Николая II. (Для сравнения: за период с 1549 г. до учреждения Священного Синода в РПЦ было канонизировано 146 праведников веры, а в течение Синодального периода – еще 10).

В Конституции Российской Федерации, принятой 12 декабря 1993 г., закреплен принцип отделения церкви от государства и указано, что Российская Федерация – светское государство, что никакая религия не может устанавливаться в нем в качестве государственной или обязательной. Со своей стороны, православная церковь в последнее время официально заявляет о том, что не должна брать на себя функции, принадлежащие государству. При этом в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви», также принятых на Юбилейном Архиерейском соборе, специально подчеркивается, что «государство не должно вмешиваться в жизнь церкви, в ее управление, вероучение, литургическую жизнь, духовническую практику и т. д., равно как и вообще в деятельность канонических церковных учреждений, за исключением тех сторон, которые предполагают деятельность в качестве юридического лица, неизбежно вступающего в соответствующие отношения с государством, его законодательством и властными органами. Церковь ожидает от государства уважения к ее каноническим нормам и иным внутренним установлениям».

С 1 февраля 2009 года предстоятелем русской православной церкви является Кирилл (Владимир Михайлович Гундяев (1946 г.р.)).

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском: