Если у нас право на жизнь с философия точки зрения

Эта статья – наблюдение. Наблюдение за жизнью и о жизни, о клиентах и себе. Начну с предыстории.

Меня однажды очень впечатлила сценка в автобусе. На остановке в переполненный автобус вошел старенький дедушка-участник войны. Он даже не вошел, а очень шустро и юрко забежал. И мигом (даже не замешкавшись на входе, высматривая место) сориентировался в ситуации: пробрался к сидящим и попросил уступить место. Сидевшая девушка тут же сделала попытку подняться, на что он посадил ее: «Сиди, доченька. Тут мОлодцы есть, они и уступят». Он и вправду направлялся именно к сидящим молодым ребятам. Одному из них ничего не оставалось, как встать и уступить место.

Именно тогда я впервые подумала про право на жизнь, про право (ощущение, что имеешь это право) на свое место в жизни. И как-то эта мысль у меня тут же связалась с работой.

Поясню. Это был яркий (и достойный уважения!) пример того, что человек даже не сомневался в своем праве быть здесь и занимать место и не стеснялся просить об этом.

Но в работе с клиентами и в жизни, к сожалению, гораздо чаще приходится наблюдать противоположное: внутреннее отсутствие этого права, сомнения в том, что вообще имеешь право жить, а тем более жить хорошо. Конечно, мало кто признается в этом другим — в этом чувстве сложно признаться даже самому себе. Однако, думаю, эта тема заслуживает рассмотрения именно по причине ее важности.

Ведь внутреннее ощущение своего «права» или «бесправия» — это, по сути, фундамент личности, на котором строится характер человека, его отношения и его судьба!

Можно представить, как складывается жизнь у человека, который не сомневается в своем «праве на жизнь», который уверен в себе, имеет чувство собственного достоинства, самоуважения и адекватную самооценку.
И как она складывается у человека, неуверенного, страдающего от низкой самооценки и самобичеваний, сомневающегося в себе, своих силах, возможностях, способностях, и тем более в праве БЫТЬ, жить, занимать место…

Я думаю, что и Вы тоже встречали подобных людей и даже не раз.

Такое внутреннее ощущение может проявляться самыми разнообразными способами.
Это могут именно внутренние ощущения:
например, сомнения человека в том, что он имеет право занимать «место под солнцем»,
отсутствие ощущения себя достойным, имеющим право занимать место в жизни,
сомнения в том, что имеет право жить собственной жизнью, (например, такие люди живут не своей жизнью, а отказываются от нее в чужую пользу: помогают кому-то близкому, считая, что без них никто не справится),
попытки угождать все время другим и удовлетворять чужие желания.
Иногда люди вообще не знают, чего хотят сами, зато очень хорошо знают, чего хотят, ожидают от них другие и всеми силами пытаются удовлетворить их!
Как правило, в этом случае присутствует нарушение границ (границ в отношениях с другими людьми, с самим собой, временнЫх границ),
наблюдается снижение самооценки,
нелюбовь к себе,
позволение ездить на себе,
неумение или страх говорить нет,
созависимость/зависимость в отношениях.

Это внутреннее ощущение может проявляться даже внешне, в поведении.
Иногда такие люди как будто всей своей жизнью, жизненной историей, и поведением транслируют, что они не чувствуют своего права на жизнь, права на свое место в жизни. Как будто они не имеют права вообще занимать место, и находится где-то, будто извиняются всем своим видом не просто за себя, а за свое существование. Это заметно даже в том, как они садятся на стул и располагаются в нем: точнее, не располагаются, а неудобно пристраиваются на краешке. Возникла мысль, что это не просто вопрос о доверии-недоверии и безопасности – небезопасности, а базовое ощущение своего права (или отсутствия права) на жизнь, на присутствие в этом мире.

Когда я это заметила и стала спрашивать об этом клиентов (с которыми возникает это ощущение), они всегда начинали плакать и соглашались. Здесь тоже, думаю, стоит объяснить: слезы – это признак сильных чувств, переживаний, признак того, что мы попали в «цель».

Интересно кто забрал или не дал им этого права?
Я не знаю наверняка, откуда оно берется, но по моим наблюдениям, это может происходить по разным причинам. Например, когда родители предъявляли завышенные требования к ребенку и показывали свое разочарование им или его успехами. Когда взваливали на ребенка непосильную вину за свой неудавшийся брак. Когда давали ему понять или говорили открыто, что он был нежеланным. Есть даже предположение, что это чувство могло быть заложено в ребенка еще до его рождения, если он был нежеланным. Также родители могут передавать свое отношение к миру своим детям: если родители отказываются от своей жизни в угоду другим, если они сами не знают, чего хотят, то они просто не могут передать нормальной модели отношения к миру и своим детям.

И думаю, что терапия в этом случае должна делать упор на то, чтобы клиент сам дал себе это право, осознал, что оно есть у каждого от рождения – право БЫТЬ, право ЖИТЬ, и жить хорошо.
Раз Я присутствую в этом мире, раз Мне свыше была дана жизнь, то и у Меня не должно возникать сомнений в том, что Я здесь занимаю свое место по ПРАВУ!

Свобода и права человека основываются на признании автономии и суверенитета каждой личности. Фундаментальные и неотчуждаемые права принадлежат человеку, взятому не в качестве элемента некой общности (классовой, национальной и пр.), а в качестве индивидуальной личности.

Автономия человека имеет разный смысл в разных культурах. Для средневекового христианина – это свобода, данная Богом всякому созданию, сотворенному по его подобию. Основным правом в этом случае является право на спасение души, отсутствующее в современных перечнях нрав человека.

Часто понятия «права человека» и «свободы человека» используются как синонимы. С точки зрения юридической природы, нормативного закрепления прав и свобод, а также системы их защиты и механизма их реализации между ними трудно провести четкую границу. «Свобода, – как говорил Ш. Монтескьё, – есть право делать все, что разрешено законом». Иногда даже употребляется формула «право на свободу»: «Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии. «.

Различие между правами и свободами можно провести лишь с точки зрения правомочий в отношениях «индивид – государство». Права человека – это установленные и гарантируемые государством возможности, правомочия, потенции действий человека в определенной, указанной в законе сфере. В правах фиксируется сфера, направление деятельности индивида, и государство обязуется обеспечить и защитить правомерные действия человека в указанной в законе области. Не предлагается возможности выбора, варианта действия внутри конкретного права. Правом можно воспользоваться или нет, ибо оно не обязанность. Например, безусловным и однозначно определенным является право каждого на жизнь. Известно, однако, что некоторые люди добровольно отказываются от этого права.

Принято выделять три поколения прав человека – индивидуальные свободы личности, социально-экономические права и, наконец, права на жизнь и на нормальную среду обитания.

Только одна статья Всеобщей декларации прав человека говорит об обязанностях: «Каждый человек имеет обязанности перед обществом, в котором только и возможно свободное и полное развитие его личности». Эта статья устанавливает ограничения прав и свобод: «При осуществлении своих прав и свобод каждый человек должен подвергаться только таким ограничениям, какие установлены законом исключительно с целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе». Здесь реализуется, в частности, общая идея либерализма, что пределами свободы одного человека является свобода другого.

Международные стандарты прав и свобод человека включают гражданские права, политические права, экономические права, социальные права, права в области культуры, права ребенка и др.

В число гражданских прав входят: право на жизнь; право на свободу, на личную неприкосновенность; свободу от жестокостей; право на неприкосновенность личной и семейной жизни; право на свободное передвижение; право на гражданство; право на защиту со стороны закона.

Политические права включают: право на свободу мысли, совести и религии; право на свободу мирных собраний и ассоциаций; право на участие в управлении делами государства. В числе экономических прав: право собственности; право на труд и отдых. Социальные права включают: право на семейную жизнь; право на достаточный жизненный уровень. В культурные права входят: право на образование; право на участие в культурной жизни.

Перечисленные права человека не исчерпывают всех его прав. Иногда вводится понятие основных, или фундаментальных, прав и свобод человека. Обычно под ними понимаются те права, которые закреплены в принятых международных нормах и в основном законе государства, – его конституции.

Понятие прав и свобод человека складывалось на протяжении веков и утвердилось лишь в XX в., в современном посткапиталистическом обществе. Достаточно полная и последовательная реализация этих прав и свобод возможна только в таком обществе.

Хотя к международным документам, устанавливающим права и свободы, присоединилось подавляющее большинство существующих государств, во многих из них провозглашаемые права и свободы остаются чистой декларацией. Более того, попытка воплотить их в жизнь в государствах, явственно тяготеющих к коллективизму, неизбежно привела бы к серьезным осложнениям.

«Люди рождаются свободными и равными» – эта формула выражает право человека, отнюдь не являющееся законом природы. Она подразумевает, что права человека принадлежат ему от рождения, что он не обязан ими никакой высшей власти, которую он должен был бы постоянно благодарить за этот дар. Права принадлежат человеку уже в силу того, что он человек. На этом основании их обычно называют «естественными правами». Подразумевается, что они не только никем не предоставляются человеку, но и никем не могут быть у него отобраны: ни государством, ни любым, сколь угодно демократичным голосованием. Как говорит Конституция России, «основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения» (ст. 17).

В истории России социальное бытие всегда концентрировалось вокруг власти и общества, взятого как целое. Индивидуальный человек будто растворялся в них без остатка и не мог претендовать на какую-либо автономию. Его права не были безусловными и неотъемлемыми, они даровались ему властью и ею же урезывались, видоизменялись или упразднялись. Не удивительно, что история России почти не знает массовых движений за те или иные конкретные права. Отношение тех, кто бунтовал во имя народных прав против власти, к правам индивидуальной личности строилось на тех же принципах, что и отношение к ним власти. Ни Пугачев, ни декабристы, ни народовольцы не пытались ничего добиться от существующей власти, гарантии своих прав все они видели только в ее ниспровержении. Тотальная власть порождала тотальный бунт, в котором личные права, вспыхнув в момент индивидуального выбора, затем угасали, растворяясь в повой тотальности. Декабрист П. Пестель планировал решительно ограничить индивидуальные права, включая такие традиционные права, как право на общественную организацию. Народовольцы полагали, что интересы общины целиком поглощают права отдельного ее члена.

Для большевиков интересы класса и классового государства вообще снимали вопрос личных прав как таковой. Отмеченное еще Н. Бердяевым стремление русской мысли к абсолюту, тотальности, нежелание обходиться относительными категориями, извечная тяга к соборности, доминирование в нем общего над частным – глобального над локальным, общества над личностью – проявлялись практически во всех философско-политических системах и течениях. Большевики во многом опирались на сложившееся задолго до них критическое отношение к представлениям о само утверждающейся, автономной личности. В России подобные представления считались порочными: личность должна подчиняться коллективу, служить общественной пользе, приносить в жертву свои эгоистические интересы. Партия большевиков с успехом использовала также давнее убеждение, будто ограниченная власть есть власть неполноценная. «Многие особенности политической культуры России критики советского режима ставят в вину большевикам. В действительности большевики, едва ли не самые безжалостные разрушители национальных святынь, оказались в конечном счете тоже своего рода традиционалистами, и этот традиционализм, по всей видимости, и помогал им удерживать власть. Можно напомнить в этой связи мнение одного из идеологов «евразийства»: в числе важнейших причин победы большевиков в Гражданской войне было то, что народные массы, несмотря на жестокость новой власти, увидели в ней что-то знакомое».

Что такое ТОЧКА ЗРЕНИЯ вообще и ФИЛОСОФСКАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ в частности.

(Данную статью, возможно по-необходимости, я буду дополнять и корректировать. Любое заметное изменение будет соответствовать версии статьи, указанной в номере.)
Мой «НАБРОСОК ДИАЛЕКТИКИ»: http://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/lite rature/kritik/762004.html?author
======================================== =

Что такое ТОЧКА ЗРЕНИЯ вообще и ФИЛОСОФСКАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ в частности.
(Версия №2) — изменён только пункт 4., и в пункте 5. убрал замеченную читателем двойственность толкования.

1.
То, что различает человек (или видит субъект) во внешнем мире, — это и характеризует (=определяет) точку зрения данного человека. Таким образом точка зрения, — это окно для видения только определённого круга явлений. Мы можем сознательно сужать это окно (точку зрения), игнорируя определённый круг явлений, что бы он не отвлекал от того, на чём мы хотим сосредоточиться. Или напротив, — расширить круг рассматриваемых одновременно явлений вплоть до последних границ наших возможностей, которые всегда у нас ограничены, но раздвигаемы нашим развитием.

То есть, точка зрения, с одной стороны — определяется нАми (субъективная форма видения, которую мы произвольно выбираем соответственно нашей потребности, расширяя или сужая её), а с другой стороны — она определяется самим внешним предметом, будучи ещё не определённым нами в наших понятиях, но являющимся в будущем необходимой ОБЪЕКТИВНОЙ основой содержания наших понятий.

Чем же определяется сама наша субъективная потребность нашего выбора формы видения на предметный мир, то есть — глазами ли художника, слесаря, политика. или некого общего синтетического человеческого взгляда? Она — зависит от общественного быта и нашего положения в нём и является продуктом взаимодействия этих двух сторон бытия (бытия субъекта, = форма существования данного человека, и бытия объекта, = форма существования общества целиком).

Один и тот же предмет, рассматриваемый с разных точек зрения (тут имеется ввиду не только точки пространства, но и идеологии, и научных дисциплин и т.д.), может видеться по разному. Но такое ограниченное зрение, тем не менее истинно в пределах своего окна видения, то есть с учётом того, что данная точка зрения признаёт: что данное видение не есть весь объект, но часть его. Поэтому любая точка зрения есть истина, то есть соответствует объективности с выше упомянутым признанием, однако если она не примешивает к этому никакой сфантазированной отсебятины (то есть того, что с этой точки зрения никак не видно).

Никакая точка зрения, не может превратить никакую другую, исключительно внешнюю для себя точку зрения, которой будет противоречить, — в ложную точку зрения, то есть в не истинную ВООБЩЕ. То есть по другому, — никакая точка зрения не может быть основанием для ложности другой, ВНЕШНЕЙ для себя, точки зрения. Ибо любая такая точка зрения — есть, одинаково между ними, истинная объективность, дающая возможность это же увидить всем другим субъектам с его места видения. То есть любая точка зрения есть объективное отражение мира в субъекте с его ЖИЗНЕННОЙ ПОЗИЦИИ, но лишь ЕСЛИ ОН ЗАВЕДОМО СОЗНАТЕЛЬНО НЕ ОБМАНЫВАЕТ ПУБЛИКУ относительно того, что он на деле видит из этой своей утробы.

Однако тут важно то, и это не надо забывать, что бы не было путаницы: что все эти истинные отражения, которые порой вместе с тем исключают друг друга, — не есть ЦЕЛИКОМ сам отражающийся предмет, но это есть только его объективные стороны, соединённые порой в нём (целом предмете). Это предметное единство, заключённое в том или ином объективном явлении, порой настолько противоречиво, что это явление (= данный предмет) находится на грани распада или уже распадается. И это тоже всем известное объективное явление.

2.
То, что точки зрения могут быть различны, ясно и так. Однако не только вещи бывают различны, но и само различие вещей может быть различно. Это относится и точкам зрения. Что я в данном конкретном случае имею в виду?
Простое различие точек зрения, это например: зрение химика на объект одно, политика другое, художника третье и т.д.

Принципиально другой смысл различия точек зрения, — это когда точка зрения, не просто уменьшает или увеличивает в себе количественно (или механически) ряд других точек зрения, но соединяет в себе взаимоисключающие точки зрения в одну, неделимую для себя истину. А так же, это такая точка зрения, которая напротив: соединяет исходные и не противоречивые между собой точки зрения тоже в одну неделимую для себя истину, однако внутри которой исходные точки обнаруживаю между собой противоположность.

Одним словом, 1. — есть такие точки зрения, которые объединяют (=венчают) собой ряд взаимоисключающих точек зрения, обнаруживая тем самым их внутреннее единство (делая тем самым, открытие этого для других). Либо наоборот, 2. — есть такие точки зрения, которые показывают зыбкость единства массы точек зрения, объединяя их в себе, как нечто внутренне противоречивое между собой. Но 1. и 2. — могут быть лишь различным выражением одного и того же.

3.
Философская точка зрения, как и любая точка зрения, основана на чувственном опыте, то есть — она есть естественнонаучная точка зрения, как и любая другая научная точка зрения в естествознании. Определяется отличие философской точки зрения от прочих естественнонаучных точек зрения — тем же, чем и различие между последними, — то есть рассматриваемым или изучаемым ею предметом, взятым со своей особой и так же субъективной точки зрения. А этот её ФОРМАЛЬНЫЙ предмет, как вырванный из живой связи кусок (сторона) неделимого живого организма всеобщей природы, — есть САМО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ, но не мир вообще, не вся вселенная вообще как таковая. Материальный мир изучают разные науки, а ЦЕЛИКОМ мир, как таковой, нам чувственно не дан и поэтому не может быть вообще предметом науки, ибо это почти пустая и бессодержательная абстракция. Всё содержание этой абстракции в том, что она обозначает всю неопределённую объективную действительность, которую мы познаём посредством всего естествознания и философии в том числе. Мы познаём только нАш мир, то есть чУвственно нам данный, а не как таковой, к которому мы не можем иметь никакого отношения, поскольку мы относимся только к нечто внешнему себе. А за пределы вселенной выйти нельзя ничему.

Значит предмет познания, В УКАЗАННОМ СМЫСЛЕ, определяет точку зрения философии. Но этим предметом познания является само познание. Таким образом само познание должно выйти неким образом из самого себя, что бы иметь само себя предметом своего познания. Но выйти ни полностью ни частично из себя ПОЗНАНИЕ ВООБЩЕ, не может.

Для разрешения этого вопроса, надо взять во внимание, что мы познаём лишь чувственный мир. То есть познание, что бы оно стало реальным предметом познания, надо взять в качестве чувственного факта. А что такое представляет из себя чувственно данное познание? А оно представляет из себя только документальную историю познания уже имевшую место в прошлом. Таким образом, — вот эта история открытий со всеми необходимыми атрибутами её, и является единственным источником теории познания.

Если точка зрения естествоиспытателя, — это вид предмета через окно понятий своей науки, то точка зрения философа (как естествоиспытателя), означает взгляд на вещи через понятия теории познания. А в этой теории, — понятия не о том, как мы пришли к тому или иному конкретному знанию, ибо это отражение познания одного вида науки. Но в философии важны понятия те, которые отражают общий процесс возникновения знаний, не сводящийся ни к каким сугубо специфическим понятиям одностороннего естествознания. Поэтому философия, разглядывая любой предмет, должна видеть в нём лишь свой интерес и свою суть, то есть видеть этот предмет в свете своих определений. Однако, эти понятия философии в своём основании имеют всё же — те же понятия ВСЕГО одностороннего естествознания, а не продукт чистого ума, которого не существует. Свои понятия философия вырастила, как и всякая односторонняя наука, в соответствии с её историей познания, — как синтез и продукт взаимодействия исходных понятий (низшего уровня), как общий — признак или свойство, или явление, или значение, присущее всем исходным понятиям специальных естественный наук.

Например: 1. то, что с точки зрения зоолога, — собака есть только разновидность животного мира, 2. а с точки зрения человека, в быту — она есть только помощник на охоте, сторож жилища, забава и так далее в этом роде, 3. а для льва, — она, быть может, только блюдо на обед; 4. то, с точки зрения философа, — она просто есть движущаяся в пространстве и во времени объективная вещь , отличная от других своим качеством и свойствами, возникшая из своей причины (другой вещи) и переходящая в новую вещь, — в свою противоположность.

Взгляд философа, или (что одно и то же) точка зрения философа на на саму точку зрения, взятую в качестве предмета рассмотрения, — видит в ней просто реакцию сознания субъекта на внешний объект. А более вернее, — это даже не точка зрения философа, ибо в его глазах исчезают и всякие следы промежуточных опосредованных особенных понятий типа сознание, а остаются только всеобщие определения вещей внешнего мира, приемлемых для частных наук — в качестве не характеризующих их специфику понятий. Поэтому для философа, точка зрения, — это просто реакция субъекта вообще (=любого субъекта) на любой объект (=внешний мир тут). Именно в этом смысле философ и говорит, когда выражается например так: атом водорода видит в атоме кислорода свою родственную душу, с которой он соединяется в одной с ним любви = реакции взаимодействия. Чёрное с белым тоже видят друг в друге родственную душу, то есть они суть одно и тоже, = «не разлей вода».

Но зачем философу эта «ПРАЗДНАЯ» художественная образность (души, любви и прочее), ведь например химия прекрасно обходиться без этого? На то она и химия. А у философа задача другая, — заниматься не химией и не поэзией, но нечто таким, что имеет отношение ко всему сразу. Поэтому данная «ПРАЗДНАЯ» художественная образность, — это способ объяснить людям всеобщую диалектику природы вообще, как сущности естественной материалистической философии, законы которой родственны по своему содержанию всякому естественному процессу, в которых и обнаруживают себя.

Но, что даёт такая философия, или её точка зрения?
Ответ: Понимание общего, в котором мы постоянно вращаемся, которое всегда неизменно во всём, и к которому мы вечно обращаемся в лице диалектики — при, неразрешимых без неё, практических задачах в конкретных явлениях, как частных случаев общего материального закона, который является последней высшей и господствующей над всем миром инстанцией, потому что способной свести любые концы с концами или развести их. Философия такая же естественная наука, и так же прилагается к жизни, как и любая другая наука. Поэтому при определённых обстоятельствах, или при решении стратегических задач в определённых делах, — без философии (то есть диалектики) нам не обойтись, безразлично от того: сознаём мы это или нет.
Менделеев, открыв общий периодический закон, вывел теоретически из него — необходимость существования других элементов, и даже частично описал их свойства. И это всё потом было доказано практически. Так же и диалектика указывает и предупреждает на каждом шагу и во всём, в общих чертах, о грядущих событиях и необходимости на ближнюю и дальнюю перспективу, предупреждая наши ошибки, в меру наших познаний её, наряду с прочими науками. Некоторые её проявления, в свете других точек зрения — выглядят, как старые банальности. И это так и есть. Но за любой банальностью, скрыта бездонная материальная природа — всесторонний и бесконечный в пространстве и времени объект, объединяющий всё и дающий нам понимание всего, — этой своей универсальной связью диалектики.

4.
Никакой субъект не может видеть в другом субъекте (= объекте) внешнего мира нечто такое, что выше по его развитию, то есть не может НЕПОСРЕДСТВЕННО к нему относиться качественно на равных. Конечно сам-то материальный субстрат (основу предметную) высшего явления, низшее явление видит, однако в этом видении различимо для низшего существа (=явления) только то, что доступно его уровню развития.
Например:
1.Неграмотный человек, слова из букв видит. Но он в них видит нечто меньшее, чем грамотный. 2.Физический процесс, «непосредственно» не может воздействовать на более развитый биохимический процесс. В действительности — физическое явление воздействует тут не непосредственно целиком на биохимию, но напротив — изнутри её, на её физические составляющие, и посредством этого уже меняет природу биохимии. 3.Скотина в человеке видит максимум только скотину, удовлетворяющую её (добрую) или нет.

Одно видит в другом, максимум — только себя (=своё качество, как свою противоположность равную себе), и поэтому может относиться к другому, максимум — только как к себе (= к своему качеству). Это относится ко всему, в частности к политическому видению (= сужение или расширение понимания политических событий). Поэтому-то и легко манипулировать умственно малообразованными, которые политически или идейно близоруки. В частности и деятели искусства, порой годами вращаются в замкнутом, но относительно истинном в своём ограниченном круге идей, в круге, который им видится не замкнутой ограниченностью, но неиссякаемо открытым для развития, бесконечным миром для познания вне всяких условий.

Люди, до поры — до времени не понимают: что само искусство, поскольку оно есть формальное ограничение человеческой деятельности, то поэтому несёт в себе отрицание, как в формальном, так и в соответствии с ним и содержательном значении. То есть искусство, что бы не превратиться в мёртвое искусство, должно выходить из себя в любой своей ипостаси, и найти в себе нечто противоположное = свою причину, обусловленную потребностями общественного производства, как продукт его. И поэтому эти потребности любое искусство и должно осознать, как свою истинную причину и цель в одно и то же время, а себя оно должно осознать, — как движение данной формы производства от одного состояния к другому, более совершенному. То есть искусство должно подчинить себя общественному производству вообще.

Конечно за формальной деятельностью (например: рисованием цветов), скрыты не только: природа, значение и задачи искусства, — но и сопутствующие этим последним вещам, — способы видения жизни, то есть человеческое видение (= точка зрения революционного во всём человека). Не имея ДОЛЖНОЙ точки зрения на искусство, оно отдаётся во власти случая (= «божественный дар») и рискует прийти в упадок, который не сразу очевиден и понятен, если не хуже, — если оно уже ни является орудием разложения человека. Каково бы ни было формальное мастерство в искусстве, но застой в развитии, — это уже начало возможного конца.

5.
Химики, физики, музыканты, художники, астрономы, политики. и так далее, — когда они говорят: чтО с точки зрения их науки или деятельности означает вообще точка зрения человека на мир, — то они, если не впадают маразм, то просто переходят в другую область науки (философию), покидая свою. И поэтому часто не компетентны, ибо их сугубо профессиональная точка зрения не может различать никаких точек зрения вообще отличных от их понятий внутри их специфических предметов своих наук.

Часто, деятели наук и искусств (хотя бытующее противопоставление их не правомерно) не замечают, что даже порой внутри своего дела — они часто бессознательно покидают пределы своей науки и находятся в сфере уже других наук, ОДНАКО СЧИТАЮТ, ЧТО НАХОДЯТСЯ В СФЕРЕ СВОЕЙ НАУКИ И КОМПЕТЕНЦИИ. И это НЕ ПОНИМАНИЕ, ЧТО ОНИ ПОКИНУЛИ СВОЮ СФЕРУ ЗНАНИЙ, пагубно сказывается на их творчестве. Они, ревниво защищая свою репутацию и науку, порой искренне не понимают, в некотором случае, правомерность вторжения человека из другой науки (даже бесконечно менее образованного в их специфике чем они) в их специфику и науку. Ведь фактически, любая наука использует знание других и стоит в разной степени на теле других наук. Но НЕчеловеческий интерес, проникающий во всякое дело, застилает глаза истинной науке во всех её частных формах проявления. Наука, по-существу существует только одна, и поэтому предмет у неё один (= внешний мир), и субъект познания один (= человек), и следовательно точка зрения на всё одна, = точка зрения человека.

Если у нас право на жизнь с философия точки зрения

В первых двух лекциях мы с вами познакомились с общим — мировоззренческим назначением философии, с ее спецификой, структурой, основными функциями. Теперь нам предстоит более конкретно очертить место философии в жизни общества.
Не будет преувеличением сказать, что место это важное и почётное. Хотя на первый взгляд и кажется, что философия, как предельно абстрактная и созерцательная деятельность, отрешена от волнений и тревог практической жизни. Философа часто изображают как человека не от мира сего, отшельника, затворника, обитателя башни из слоновой кости. Он-де взирает на все спокойно и безразлично. Как сказал бы поэт: добру и злу внимая равнодушно.

3.1. Взаимосвязь философии и жизни

Конечно, есть в философии и интеллектуальное эстетство, и теоретическая стерильность, и презрение к «поту и крови» жизни, и намеренное дистанцирование от практических запросов человеческого бытия и т. п. Но, к счастью, это не вся философия и уж точно не ее сущность. Философия всегда питалась и питается реальными жизненными соками. Ничто человеческое ей не чуждо. Другое дело, что философия отличается предельно широким взглядом на жизнь. И потому какие-то детали могут не различаться, пропадать, вернее — диалектически растворяться в целостном видении реальности, или истинного положения вещей. Философия всегда стремилась не только объяснить, но и изменить, сделать более человечной нашу жизнь.
Философия не равнодушна к жизни, но и сама жизнь не равнодушно к философии. Часто, правда, это неравнодушие имело отрицательный знак. Философию запрещали, философов преследовали, судили, топили в нужниках, сжигали, как и их книги, на кострах. А все потому, что она, философия, бросала вызов предрассудкам, убеждениям и верованиям толпы, сеяла сомнение в установленных доктринах и общепринятых мнениях, противопоставляла власть разуму, подрывая тем самым доверие к тем, кто эту власть представлял.
В качестве примера нелюбви власти предержащей к философии («любви к мудрости») можно указать на факт упразднения кафедр философии в университетах России в 50-х годах XIX в. Обоснование этой меры было дано тогдашним министром народного просвещения князем Ширинским-Шихматовым: «еще не доказано, что философия может быть полезной, а вред от нее возможен».
Критикуя намеренное дистанцирование философии от жизни, мы вовсе не настаиваем на устранении всякой дистанции между философией и жизнью, на апологетическом слиянии философии с жизнью. Философия не должна подстраиваться к «злобе дня». Критическая дистанция по отношению к жизненному опыту ей просто необходима.

Иначе она превратится в идеологию:
консервативную — значит, рьяно защищающую сложившиеся общественные порядки; революционную — значит, насильно перестраивающую жизнь, подгоняющую практику под надуманные теоретические схемы.

Убедительнейшим примером революционно-идеологического вырождения философии может служить марксистско-ленинская философия. С ее помощью мы целых 70 лет создавали «нового человека». И, как ни странно, создали, но только мутанта — homo soveticus. Под крылом этой философии генетика долгое время ходила у нас в «продажных девках империализма», а кибернетика была «буржуазной лженаукой». В Китае же под мудрым руководством Мао Цзедуна философия опускалась до «продажи арбузов». Да и у нас овес рос по Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770-1831) — немецкий философ, представитель немецкой классической философии, создатель систематической теории диалектики на основе объективного идеализма. Основой всего существующего Гегель полагал Мировой дух. Воплощаясь в последовательно сменяющих друг друга образах культуры, безличный (мировой, объективный) дух одновременно познает себя как творца.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> Гегелю , а ежегодные посевные и уборочные кампании непременно сопровождались политическим просвещением, чтением лекций по марксизму-ленинизму.
Как-то Аристотель (384-322 гг. до н.э.) — древнегреческий философ и ученый-энциклопедист, основоположник науки логики и ряда отраслей специального знания. Подверг критике платоновскую теорию бестелесных форм («идей»), однако полностью преодолеть платоновский идеализм в своей философии не смог.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> Аристотель , оценивая философию, заметил: «. все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше нет ни одной». «Лучшее» качество философии уходит своими корнями в утонченные запросы цветущего общественного бытия, в изысканную сервировку праздничного стола жизни, в игру развитых сущностных сил человека. Впрочем, сказанное не следует понимать так, что естественной средой для философии являются только благополучные, успешно развивающиеся общества. Нет, философия нужна и в лихую годину, в смутные времена — для утешения, избавления от отчаяния, для восстановления веры в человека, его разум. Соответственно в периоды процветания, личного и общественного благополучия она продолжает теребить людей, не давая им успокоиться и зазнаться.

До сих пор мы вели речь о жизни в целом. Но она, как известно, достаточно сложна и многообразна. Ясно, что место философии в ней определяется, прежде всего, в рамках духовной жизни (культуры) общества. А уже через этот контекст философия влияет, так или иначе, на жизнь человека и общества в целом.
В философии как в многогранном кристалле отображены все формы духовной жизни общества. Видимо, можно заметить, что форм этих больше, что мы назвали не все, что наш перечень не полон, не завершен. Но мы, признаться, и не претендуем на завершенность. Напомним одну из ключевых идей нашей предыдущей лекции: в философии важна системность, а не систематичность. Для первой достаточно почувствовать присутствие целого в части, уловить логику перехода от части к целому, для второй обязателен как раз полный набор частей. С методической точки зрения, системность продуктивна, а систематичность репродуктивна.
Разобравшись с ростом части в целое на основе системности философского знания (и, естественно, того предмета, который в нем отражается), легко восстановить недостающие и интересующие нас звенья или формы духовной культуры.
Опираясь на сказанное, приступим теперь к анализу взаимоотношений философии с отдельными формами духовной жизни человека и общества. Собственно философская часть этих взаимоотношений — разработка теоретико-мировоззренческих и логико-методологических основ духовной культуры общества.

3.2.Философия и религия: проблема веры

Отношения философии и религии всегда были непростыми. На исторических развалинах мифологии, а это, по сути, религиозный тип мировоззрения, философия собственно и возникла. В Средние века философия была низведена до служанки теологии или богословия. В эпоху Просвещения философия праздновала победу — религия высмеивалась как обман, невежество, просто суеверие. В наше время связь между философией и религией освободилась от прежней конфронтационности, она стала ровной и толерантно-спокойной. Речь, разумеется, идет об основных — мировых религиях. Что до отдельных сект и фундаменталистских течений, то отношения у них с философией достаточно напряженные.
Итак, нет больше конфронтации, открытого антагонизма (инквизиторского гонения, просвещенческого уничижения), но есть соперничество, осталась идейная борьба. И не быть этого не может. Слишком мощны и по-своему самостоятельны эти культурные системы. У них одинаковые претензии — на целостное видение реальности, на истину, на наставничество в делах жизни. Обе пытаются говорить от имени абсолютов, вещают, пророчествуют. Но.
Но религия делает это от имени веры, а философия — разума. Разница — колоссальная. Впрочем, есть вера и на стороне разума. Мы принимаем результаты доказательства, потому что верим в само доказательство. Мы верим в аксиомы-постулаты, потому что других, более надежных оснований у исследовательской практики пока нет; мы опираемся на разум, потому что верим в его силу, возможности и перспективы; мы верим (хотим верить) в более светлое будущее; мы верим во многое другое. И мы имеем право верить в вещи, у которых нет рациональных, т.е. ясных и убедительных, оснований, но которые нам нужны и действительно полезны. Верой сопровождаются все наши знания, действия и начинания. Если я, например, знаю, что дважды два — четыре, то я одновременно и верю, что это именно так. Вера — субъективная убежденность в правоте высказывания, уверенность в ком-либо или в чем-либо, согласие, внутреннее одобрение, личное (личностное) принятие какой-то идеи, концепции, ценности. Поверить — значит, впустить что-то не только в голову, но и в сердце, подкрепить его не только аргументами, но и чувствами, положительными эмоциями.
Философская вера, однако, принципиально отличается от веры религиозной. Говоря от имени разума, философия говорит фактически от имени науки и потому верит в объективную реальность, в необходимость и законы, ею управляющие. Не отрицает она и субъективную реальность, но именно и поскольку она — реальность, в которой тоже есть свои объективные связи и зависимости.
Дополнительный материал

3.3. Философия и мораль: выводится ли добро из знания?

Связь философии с моралью, дисциплинарно оформляемая как этика, многопланова, разностороння. И это в полном смысле не связь, а взаимосвязь: здесь с определенностью фиксируется не только движение от философии к морали, но и наоборот — от морали к философии.
Философия и мораль встречаются уже на почве единых семантических корней общего их органа — сознания. В английском языке, например, слова «сознание» (consciousness) и «совесть» (conscience) являются однокоренными. То же и в немецком языке: Gewissen — совесть, Wissen — знание. Сразу два значения — сознание и совесть — имеет слово conscience во французском языке. И по русской этимологии «совесть» происходит от «ведать», «знать». Разумеется, этимология не предопределяет понятийного значения слов. И все же в данном случае можно говорить о том, что сознание, вернее — философское сознание должно быть совестливым, моральным, должно использоваться во благо, а не во вред человеку.
Должно. А в действительности? А в действительности все значительно сложнее. И об этом стоит сказать отдельно. Правда, с небольшим смещением, в терминах знания и добра — чтобы не расходиться с традицией обсуждения данного вопроса в истории философии.
Начало этой традиции положено Сократ (ок. 470 — 399 гг. до н.э.) — знаменитый древнегреческий философ, «олицетворение философии», как назвал его К. Маркс. Жил и учил в Афинах, где его учениками были: Платон, Антисфен, Аристипп. Важнейшая заслуга Сократа в истории философии состояла в том, что в его философии диалог сделался основным методом нахождения истины.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> Сократом . Он был убежден, что зло люди совершают по незнанию, что в основе порока лежит невежество. Невозможно знать добро и не делать его.
Итак, согласно Сократу, зло проистекает из незнания, заблуждения, ошибки (ошибок) разума, добро, напротив, — из знания, понимания, полноты информации, как мы бы теперь сказали. Тут вспоминается одна остроумная шутка:
— Может ли брак по расчету быть счастливым?
— Может, если расчет правильный.
Этический интеллектуализм Сократа является, конечно, отражением своего времени, особой — Синкретический. Синкретизм (от греч. synkretismos — соединение) — слитность, нерасчлененность; в философии сочетание разнородных, противоречивых, несовместимых воззрений.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> синкретической культурной среды античности. Но есть в нем и вневременное рациональное зерно. Оно — в том, что неведение, невежество вряд ли укрепляют нравственность, делают людей добродетельными. К злу и в самом деле ведут просчеты нашего разума. Мы действительно часто совершаем дурные поступки по причине непонимания истинного блага, из-за своей неинформированности.
И все же разрешение проблемы добра и зла является скорее компетенцией воли, а не сознания. А еще точнее — совести как продукта длительного и целенаправленного воспитания. Зло — неподобающее употребление (злоупотребление) свободой воли. Знание при этом может либо действительно отсутствовать, либо, если есть, игнорироваться, либо, того хуже, активно использоваться как ресурс причинения вреда, извлечения сомнительной выгоды, эксплуатации другого человека. В самых лучших ситуациях или случаях знание — необходимое, но недостаточное условие добра.
Обобщая, можно сказать, что философия не должна учить злу, не должна вредить человеку. Но это правильно лишь при нормативном (так должно), а не дескриптивном (описательном — так есть) понимании философии.
Добро нельзя вывести из знания еще и потому, что оно никак не встраивается в причинно-следственные связи и зависимости мира, что в его случае невозможно ответить на вопрос «почему?». Можно объяснить, например, почему тот или иной человек поступил бесчестно. Потому что у него, допустим, слабый характер, потому что он оказался в тяжелом финансовом положении, потому что завистлив и т.д. Но нельзя ответить на вопрос, почему человек поступает по совести, делает людям добро. Совесть, добро — вещи «непочемучные». К совести можно добавить только совесть, добро возможно только ради самого добра — оно самодостаточно. Внутренняя суть всех моральных требований и предписаний — поступай как человек, потому что ты человек, потому что быть человеком — твой долг. Мораль бескорыстна. Творя добро, нельзя рассчитывать, во всяком случае прямо, на ответную благодарность: Будет — хорошо, не будет — что ж, это не основание для разочарования в человеке и человечестве. Добро возвращается добром только в общем плане — через создание здоровой моральной атмосферы в группе, обществе.
В вопросе о природе морали, ее истинности или обоснованности преобладает сегодня Релятивистские. Релятивизм (лат. relativus — относительный) — мировоззренческая позиция, согласно которой все человеческое познание субъективно, а потому относительно и условно. Признавая относительность знания, релятивизм отрицает объективность познания и считает, что человеческие знания не отражают объективный мир.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> релятивизм (лат. relativus — относительный). Его сторонники верно подмечают многие вещи: и то, что моральные нормы зависят от конкретных обстоятельств времени и места, и то, что представления о добре и зле различны в разных культурах, и то, что мораль, как и все в мире, претерпевает определенные изменения, так или иначе эволюционирует.
Крайняя форма этического релятивизма — настаивание на том, что никакой общеобязательности в морали нет, что у каждого своя мораль. Добро и зло суть то, что я воспринимаю, чувствую и переживаю как соответственно доброе и злое.
Мораль всегда личностна, она предполагает глубоко индивидуальную мотивированность поведенческих актов, поступков. Но нет и не может быть сугубо индивидуальной морали. Иначе ведь никого и ни за что нельзя было бы осуждать, и Гитлер был бы столь же моральным, как и Махатма Ганди. Непонятно, как вообще была бы возможна в такой ситуации человеческая коммуникация.
В радикально-индивидуалистическом варианте, что очевидно, моральный релятивизм несостоятелен. Но, может быть, он действителен в коллективистском варианте: своя особая мораль у каждой этнической или социальной группы, у каждого общества, у каждой культуры. На первый взгляд, такая позиция привлекательна, в ней есть некая устойчивость и серьезность. Но опять же в данной ситуации нет места для нормальной, вообще любой моральной критики и оценки. Каждое общество оказывается морально герметичным и потому недоступным для сравнительного взгляда со стороны. Тогда как можно возмущаться фашистской Германией или сталинской Россией? Откуда взять нужные масштабы, стандарты, критерии?
Выходом из противоречий и тупиков этического релятивизма может быть только признание общечеловеческих ценностей, их социальной обьективности и Императивный — повелительный. В этике И.Канта категорический императив — всеобщий обязательный нравственный закон, которому все люди, независимо от их происхождения, социального положения и т.д. должны подчиняться.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> императивной действенности. Но что это за ценности и где о них узнать? «Как где, — можно услышать в ответ. — Обратитесь к Библии, в ее десяти заповедях все эти ценности и представлены». Нет, вряд ли все так просто. Библия — священная книга только одной, христианской, религии, а религий, как известно, много. И не во всем они совпадают, есть нюансы. Вот несколько примеров. «Помни день субботний, чтобы освятить его», — мусульмане (пятница), да и новозаветные христиане (воскресенье) эту заповедь не признают. «Не убий» — казалось бы, тут все ясно, ценность универсальная. Но есть различия и в ее понимании. Для христианина «не убий» означает: не убивай человека, для буддиста — даже муравья, для мусульманина — прежде всего единоверца.
Так что и общечеловеческие моральные ценности не похожи на рецепты и не действуют автоматически. Но других, более надежных ориентиров у человечества просто нет. При всей неопределенности и размытости они являются достаточной основой для диалога и взаимопонимания между людьми и народами в сфере морали, нравственного, и не только, бытия.
Дополнительный материал

3.4. Философия и политическая идеология

Политическая идеология — важная составная часть политической жизни общества, мира политики или политического. Вообще под идеологией принято понимать совокупность идей или взглядов, в которых отражаются, рационализируются и защищаются (обосновываются) потребности и интересы той или иной социальной группы, класса, общества в целом. Применительно же к политике, точнее — политической идеологии эти потребности и интересы концентрируются вокруг государственной власти, ее завоевания, удержания и использования.
Данное понимание политической идеологии можно назвать институциональным — оно предполагает коллективного субъекта и его так или иначе организованные мысли и действия. Политическая же идеология в ее экзистенциальной трактовке (а это позиция отдельного человека) имеет другой центр, иную конфигурацию. Она призвана ответить на два вопроса: «Кто имеет право нами управлять?» и «Почему я как гражданин обязан подчиняться распоряжениям властей предержащих?». Взятые вместе, эти вопросы предстают как проблема легитимности власти. Легитимность лежит в основе всей политической системы общества, через нее высвечивается истинная природа государства и власти в целом.
Под легитимностью чаще всего понимают законность. Нечто легитимно, если оно возникло и функционирует в соответствии с установленными законами, не противоречит известным юридическим процедурам и нормам. Однако такое понимание легитимности не только узко (легитимность как легальность), но и неверно по существу. Законность может даже противоречить легитимности, как в случае, когда что-то делается в соответствии с законами, но сами-то законы драконовские. Без законов, как известно, не обходится ни одна, даже самая жестокая диктатура.
На легитимность работают, с ней непосредственно связаны лишь те законы, в которых выражаются, проводятся и закрепляются идеи справедливости, правды, свободы и равенства людей. Легитимация (легитимизация) — это признание чего-то правильным или должным, поскольку оно соответствует положенным в его основание ценностям, разделяемым и принимаемым подавляющим большинством населения. Мы, например, ворчим по поводу того, что приходится платить налоги, но в принципе не отрицаем за правительством само право их устанавливать и собирать. Эта его деятельность легитимна. Однако, если оно начинает душить нас налогами, тогда другое дело — мы возмущаемся и негодуем, а это может привести к отставке правительства, т.е. к отказу ему в доверии, легитимности. Легитимно править можно только с согласия народа.
Государственная власть считается легитимной, если граждане чувствуют, что она действует в соответствии с их ожиданиями, оправдывает в целом их доверие, пусть сурова, но справедлива. Легитимной власти люди подчиняются внутренне, по убеждению, исходя из долга, веры в справедливость. Тут не требуется сила или какое-то жесткое принуждение. Кстати, по Платон (427-347 гг. до н.э.) — древнегреческий философ-идеалист, ученик Сократа, родоначальник одного из главных направлений в античной философии — объективного идеализма. Автор свыше 30 философских диалогов. Для объяснения бытия развивал теорию о существовании бестелесных форм вещей, которые назвал «видами», или «идеями» и которые отождествил с бытием.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> Платону , государство для того и учреждается, чтобы была, могла осуществиться справедливость.
Легитимным является и право государства на насилие. В борьбе с террористами и преступниками, например, без силы, насилия просто не обойтись. Государство обладает монополией, исключительным правом на легитимное насилие. Но и им оно не должно злоупотреблять. Сила власти и его законов не в суровости наказания, а в его неотвратимости.
Легитимность поднимает на-гора истории индивидуальный (индивидуумы) уровень общественной жизни. Но это вовсе не означает, что она требует полного единодушия или зависит от вето каждого отдельного человека (гражданина). Легитимная власть, а это в наше время, по сути, власть демократическая, учреждается и функционирует на основе правила большинства. Как известно, власть в демократических государствах представляют и осуществляют люди, получившие в результате выборов голоса большинства избирателей.
Большинство привычно ассоциируется в общественном сознании с общим благом, а значит, с правильным или истинным выбором. Но так бывает не всегда. Большинство может ошибаться. И вообще истина голосованием не устанавливается. Истинное положение вещей нередко оказывается открытым лишь одному человеку или небольшому числу людей. Резонно говорить поэтому, что демократия как легитимная власть функционирует на основе правила большинства, но ее качество измеряется тем, как и насколько она гарантирует права меньшинства. Само существование последнего обязано реализации демократического же права на свободный выбор альтернатив, т. е. иных, даже противоположных ценностей, мировоззренческих и идеологических ориентаций, стилей жизни и т. д. Демократия — это также и конституционно гарантированная оппозиция — конструктивная и не очень. Без обеспечения прав меньшинства демократия вырождается в диктатуру большинства.
Дополнительный материал

3.5. Философия и право: право на равенство и закон свободы

Философия права занята обсуждением целого ряда фундаментальных проблем. Ключевым, в полном смысле «предельным» и потому философским среди них является вопрос о соотношении права и закона. Он непосредственно выводит нас на проблему природы права.
Надо сказать, что право и закон очень часто отождествляются. И резон в этом есть. Право действительно существует через закон (законы), и другого пути к реальному историческому бытию у него нет. Не без оснований поэтому мы считаем чем-то единым законо- и правотворчество.
Между тем отождествление права и закона неверно теоретически и вредно практически. Мы уже говорили о драконовских законах. Законы и в самом деле могут быть разными, в т.ч. и неправовыми. Сводя право к закону, мы тем самым вступаем на скользкую дорожку, ведущую к оправданию любого государственного произвола. Если право — только и исключительно официально-властные акты государства, установления, а проще говоря, приказы власти — если это действительно так, то отпадают все основания, критерии и цели для критики существующих общественных порядков, а личность оказывается свободной ровно настолько, насколько ей разрешает быть таковой начальство. Ситуация с очевидностью ненормальная. В нормальных же условиях, «в норме» право имеет объективные свойства, не зависимые от законодателя (государственной власти).
Интересно заметить, что в славянских языках слова «право» и «правда» являются однокоренными. Можно предположить в данной связи, что право — это правда, наделенная силой закона.
Право — отнюдь не воля государства, возведенная в закон. Это скорее возведение в закон того, что можно было бы назвать общей волей, за которой стоит общее благо и определенный консенсус общества относительно его понимания. Конечно, «общая воля» и «общее благо» — понятия не очень прозрачные. Справиться, и во многом, с их неопределенностью помогает так называемое естественное право (в отличие от позитивного — существующего законодательства). Под естественным правом принято понимать комплекс таких регулятивных идей, как справедливость, равенство, свобода и т.п., а если говорить более привычным теперь языком, — неотчуждаемые права и свободы человека. Их никто и никогда не дарует — они принадлежат каждому от рождения.
Разумеется, никакой естественности, природной рождаемости в правах человека нет. Они — человеческие установления, ставшие аксиомами совместного бытия людей. В них нормативно осмысливаются коренные свойства человеческой природы.
Вывод из сказанного таков: нормальный, правовой закон — это закон, в котором реализуются требования естественного права, выражаются и утверждаются неотъемлемые права человека. Только в данной части или по данному параметру право и закон совпадают.
Еще одним «предельным», философским измерением права является проблема соотношения равенства и свободы. В широком, социально-историческом плане равенство и свобода трудно, если вообще совместимы. Тут приходится выбирать: или равенство, насколько позволяет свобода (тогда это демократия), или свобода, насколько позволяет равенство (тогда это псевдодемократия).
Люди не равны от природы и в силу различий их общественного бытия. Благое желание сделать всех равными ни к чему хорошему, кроме казарменной уравниловки и искусственного обезличивания, не приводит.
Но вот право людей уравнивает. На поверхности это выглядит как равенство людей перед законом. Что лежит глубже, какова сущность этого «выравнивания» людей по закону?
За правовым равенством людей стоит свобода — «единственное первоначальное право, присущее каждому человеку в силу его принадлежности к человеческому роду» (Кант Иммануил (1724-1804) — немецкий философ и ученый, родоначальник немецкой классической философии, основатель «критического», или «трансцендентального» идеализма. Автор трех «Критик разума»: «Критики чистого разума», «Критики практического разума», «Критики способности суждений». Основной для Канта философский вопрос — это вопрос об источниках и границах знания.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> Кант ). Человек по определению свободен. Он, как любил подчеркивать Сартр Жан-Поль (1905-1980 гг.) — французский философ, писатель, один из основателей французского атеистического экзистенциализма. Общественный деятель, участник французского Движения Сопротивления, в послевоенные годы — многочисленных демократических движений и организаций. Основные темы его творчества: суверенность сознания, смысл, структуры и онтологический статус личности, специфичность человеческого существования как принципиальной «неполноты».’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> Сартр , принужден, обречен быть свободным. И это не результат праздного вольнодумства, а самый настоящий эволюционный факт. В отличие от братьев своих меньших, вооруженных на все случаи жизни инстинктами рода, человек совершенно беспомощное в инстинктуальном плане существо. Он вынужден, прежде чем что-то делать, выбирать, т.е. ставить цели и находить реализующие их средства.
В праве люди равны свободой и в свободе. Но — формально, не с содержательной точки зрения. И это принципиально. Свобода как возможность собственного выбора (формальное равенство) — это одно, а свобода как уже состоявшийся выбор — нечто другое (фактическое неравенство). На юридическом языке данное противопоставление звучит так: правовое равенство людей не запрещает, а как раз наоборот — предполагает неравенство приобретаемых ими реальных субъективных прав. Формализовав, «математизировав» свободу, право получило единое основание, общий масштаб для обуздания того хаоса различий, тех эгоистических и произвольных устремлений, которыми наполнено всегда содержательное, или фактическое, бытие свободы. Иными словами, правовое равенство — это равная мера свободы, позволяющая совмещать свободу каждого со свободой всех остальных. Правовая «мерность» свободы — необходимое условие упорядоченности и гарантированности социальной реализации свободы во всем многообразии ее проявлений.
Дополнительный материал

3.6. Философия и искусство: специфика художественной реальности

В общем плане искусство может быть определено как концентрированное выражение эстетического отношения человека к действительности — природе, обществу, самому себе. Эстетическое же отношение есть отношение красоты. Не «к красоте», а именно «красоты». В этом разграничение суть проблемы. Красоты нет ни в действительности самой по себе, ни в человеке как таковом. Красота появляется только в результате их встречи. Сторона действительности в этой встрече представлена определенной мерой, гармонией, симметрией, сторона человека — особой внутренней устремленностью или предрасположенностью. Красота — своеобразный резонанс данных сторон, их созвучие, взаимное наложение и усиление. Это фактически соприкосновение двух гармоний — мира и человека, его души. Случай, когда личность приобщается вдруг к тайне целостности или единства мира.
Как и все в человеческом бытии, эстетическое отношение носит деятельностный характер. Иначе говоря, оно является формой деятельности человека. Как форма деятельности человека эстетическое отношение есть творчество. Творчество особое, эстетическое — по «законам красоты». А это значит — по законам всестороннего и гармоничного развития человека, по законам развития человеческой индивидуальности как самоцели. Производство и потребление эстетического — это соответственно творчество и сотворчество. Последнее продолжает и развивает первое.
Эстетическому подвластны все сферы, виды и формы человеческой деятельности. С красотой мы встречаемся на производстве, в быту, спорте, науке и т.д. — трудно даже назвать исключения. Эстетическое начало всегда важно, но не обязательно первостепенно. Оно может оказаться и в большинстве случаев оказывается второстепенным, т.е. подчиненным решению каких-то других, скажем так, более прагматичных задач. Для производства первостепенна производительность, конкурентоспособность, в быту важны, прежде всего, удобства, спорт и физкультура призваны укреплять здоровье людей, в науке на первом плане истина и т.д.
Только в искусстве эстетическое, или прекрасное, выступает, что называется, в чистом виде, становится определяющим, основным. Поэтому искусство и рассматривается в качестве высшей формы эстетического. Оно в прямом смысле создает, производит красоту. Это специализированное творчество по законам красоты. Таланты и способности, используемые средства, преследуемая цель — все здесь имеет свою специфику, все выделяет и утверждает особый род занятий в совокупной деятельности людей.
В качестве уникального продукта творчества в искусстве выступает художественный образ. Из чего и как он создается? Для сравнения возьмем научный образ, понятие атома, например. В «атоме» отражается то общее (ядро, электроны и т. д.), что есть в мельчайших частицах, из которых состоят все твердые, жидкие и газообразные тела. Общее здесь фиксируется в «обнаженном», чистом виде, на уровне сущности — в абстракции от ее многочисленных проявлений. Сопоставим теперь «образ» атома с образом лермонтовского Печорина. Есть ли в данном художественном образе общее, обобщение? Видимо, да. Само название романа («Герой нашего времени») говорит в пользу такого ответа. Печорин представляет не себя, а историческую ситуацию, сложившуюся в России после разгрома восстания декабристов. Как образ Печорин состоит из сомнений, метаний, пороков, едких истин и горьких лекарств «своего времени».
Печорин, разумеется, результат обобщения, но обобщения художественного. И потому он для нас вполне конкретная, живая личность, один из современников Лермонтова. Хотя на самом деле перед нами не более чем художественный тип.
Художественная типизация представляет собой процесс облечения в плоть и кровь индивидуального (индивидуальности) повторяющегося, общего, сущностного. Индивидуальное в искусстве как бы светится изнутри общим. Им задается смысловая глубина художественного образа. Собственно же индивидуальное начало этого образа делает его, образ, доступным человеческим чувствам, без которых нет и не может быть настоящего искусства. Общее и индивидуальное — две стороны художественного образа. Их органическое сочетание, дающее в итоге типический художественный образ, позволяет искусству обращаться к целостному человеку — не только к его чувствам, но и к его разуму.
Продолжая развивать тему, вспомним наше исходное определение искусства как эстетического отношения человека к действительности. О какой действительности идет речь? Как понимать соотношение искусства и действительности? Есть немало сторонников той точки зрения, что искусство должно просто отражать действительность, жизнь. Чтобы портрет был похож на свой оригинал, чтобы в ноктюрне угадывалась лунная ночь, гладь озера, парочка влюбленных в лодке, чтобы яблоки на натюрморте были как настоящие.
Если довести эту картинно-портретную точку зрения до ее логического конца, то мы получим просто удвоение действительности. Но кому это нужно, спрашивается? Гете как-то заметил, что тщательно нарисованный пудель может порадовать его как появление еще одной, второй собаки, но не как произведение искусства. Продолжая гетевскую мысль, можно сказать, что как произведение искусства пудель — не вторая, а другая, иная (из мира прекрасного) собака. А может быть, это и не собака вовсе. Может, художник хотел сказать что-то не о собаке, а собакой — о каком-то своем настроении, поразившей его идее, может, собака — лишь форма, художественный прием.
Искусство не отражает (в буквальном смысле) действительность, оно создает новую действительность — мир художественных образов, мир красоты. Строительным материалом для этого мира служат те ощущения, впечатления, переживания, которые вызывает или пробуждает в художнике окружающая действительность. Добавьте к этому фантазию и воображение, художническую логику игры «а что, если. » и вы получите самые невероятные, ни на что не похожие, но как раз потому и художественные вещи.
В искусстве нет истинностного соответствия образа его предмету, как в науке, например, но есть то, что можно было бы назвать художественной правдой. Художественная правда — правда психологическая. Она тоже содержит в себе соответствие, соответствие образа — но только не действительности, а каким-то устойчивым зависимостям и связям внутреннего мира человека, логике его эмоций и чувств. При соблюдении требований этого соответствия мы доверяем автору и готовы следовать за ним, какие бы немыслимые ситуации и характеры он ни предлагал. Путешествие носа коллежского асессора Ковалева по Петербургу художественно вполне достоверно, или правдиво, хотя Гоголь рассказывает нам совсем уж странную историю.
Искусство не обязано соответствовать действительности. А действительность? Она, похоже, обязана. Но не вообще, а тому идеалу красоты, который вырабатывается искусством. Соответствие сущего должному (прекрасно-должному) благотворно и для искусства, и для жизни.
Дополнительный материал

3.7. Философия и наука: неоднозначность взаимосвязи

Проблема философия и наука — это, прежде всего, вопрос о научности или истинности самой философии. Надо сказать, что ответ на вопрос «наука ли философия?» зависит от того, как мы понимаем науку и как оцениваем саму философию.
Науку, как правило, отождествляют с системой истинного знания, но это явное преувеличение.
Во-первых, основания любой науки (той же математики — символа научной строгости) являются весьма неопределенными, по сути постулативными: только принимаемыми в качестве истинных, но не доказанных в этом своем качестве.
Во-вторых, и на «верхних этажах» науки есть свои «неоднородности»: теории, содержащие противоречия, недоказанные теоремы, чисто гипотетические построения, спекулятивные прогнозы, парадоксы, жестко конкурирующие друг с другом идеи и концепции и прочие не строго научные образования.
В-третьих, наука — это общественный институт, т.е. социальное пространственно-временное многообразие, заполненное людьми, их исследовательскими и иными ролями, в которых находится место всему, вплоть до заблуждений, предрассудков и слухов.
В-четвертых, принято думать, что наука увеличивает нашу уверенность в собственных силах. Что ж, она действительно делает это, но только, подчеркнем, в очень узком спектре, определяемым логикой и эмпирически удостоверяемым знанием. При этом сразу же обозначаются границы и выявляются пределы — знаний и индуцируимой ими уверенности. Наука безжалостно расправляется с часто дорогими нам убеждениями и утешительными видимостями. Именно с ее помощью мы лишились всякой надежды на вечный двигатель, на философский камень, на молниеносную переделку человека и общества. Таким образом, наука с успехом разрушает иллюзии, видимости, мнимости — словом, наше всезнание, часто запаздывая — и надолго — с постройкой нового здания на месте разрушенного, в котором мы чувствовали себя вполне уверенно.
Философия в наше время с определенностью институционализирована. Удовлетворяет она и многим требованиям научности, таким, например, как системность, внутренняя самосогласованность, прогностичность и др. Но главное, чего нет у философии, но что есть у науки, — это доказательность. В философии, как считают некоторые авторы, можно лишь что-то опровергнуть, в частности посредством приведения к абсурду (reductio ad absurdum), но никогда — доказать. Можно согласиться в данной связи с У.Джемсом, видевшим в философии «коллективное имя для вопросов, на которые не получены ответы к удовлетворению тех, кто их поставил».
Ядро научного знания составляет, несомненно, знание истинное, т.е. доказанное или принципиально (через конечное число шагов) доказуемое. Без доказательства, хотя бы принципиального, та или иная сумма знаний может быть названа наукой лишь «из чувства вежливости». Не стоит, впрочем, огорчаться: не все то, что не наука, — плохо. Искусство, например, — не наука, но в этом-то и заключена его прелесть.
Философия, разумеется, не беспочвенна — она опирается на общечеловеческий опыт, на достижения и обретения других форм общественного сознания, включая науку. Но произрастает философия из сокровенной сути человеческой свободы. Нужно ли что-то доказывать в философии, если сама она никаких конкретных, частных или специальных проблем не решает? Задача у нее иная — предлагать самые общие мировоззренческие, методологические и смысложизненные ориентиры для поиска таких решений и доказательств.

Вообще связь между философией и наукой довольно странная: как только что-то созревает для действительно научного, доказательного освещения, оно тотчас же выпадает из философии. Куда? В ту или иную конкретную, специальную науку. Философия, таким образом, выступает в качестве прагипотезы (первой, изначальной гипотезы) человеческого познания. Ее работа всегда пионерская, первопроходческая. Это первый и потому, наверно, такой несовершенный познавательный зондаж мира. Исторически данная тенденция просматривается достаточно четко. Когда-то, скажем, психология была частью философии, философской дисциплиной. Но как только у нее (психологии) появились свои конкретно-эмпирические методы исследования, да и категориальный аппарат стал более совершенным, она стала вполне самостоятельной наукой, «суверенизировалась» не только содержательно, но и организационно. Аналогичная ситуация и с логикой. Традиционная, аристотелевская, логика — область традиционно философского исследования. Современная, или символическая, логика — это уже, или прежде всего, раздел математики, математическая дисциплина (с философскими вопросами логики).
Странной рассматриваемая связь является еще и потому, что она неоднозначна: различными философскими школами и направлениями она представляется по-разному. Одни, как, например, экзистенциалисты, занимают откровенно антинаучную позицию. Для Хайдеггер Мартин (1889-1976) — немецкий философ, один из основоположников и главных представителей экзистенциализма. Хайдеггер вернул европейскую философию к проблеме бытия. Смысл бытия пытался раскрыть через исследование бытия человека, поскольку считал, что человек (Dasein) — это присутствующее (da) в мире бытие (Sein).’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> Хайдеггера , в частности, «измерение ценности философии идеей науки есть уже фатальнейшее принижение ее подлиннейшего существа». Другие же, например, Позитивистские. Позитивизм (лат. positivus — положительный) — философское направление, объявляющее единственным источником истинного, действительного знания позитивные, т.е. положительные (эмпирические) науки и отрицающее познавательную ценность чисто умозрительных исследований.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> позитивисты , прямо-таки преклоняются перед наукой, ее нормами и идеалами. Ныне такая позиция называется также Сциентизм — мировоззренческая позиция, в основе которой лежит представление о научном знании как наивысшей культурной ценности и достаточном условии ориентации человека в мире. Идеалом для сциентизма выступает не всякое научное знание, а прежде всего результаты и методы естественно-научного познания.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> сциентизмом .
Разумно и оправданно настаивать на союзе философии и науки, союзе, при котором философия критически (и с мировоззренческой целью) обобщает достижения и выводы конкретных наук, обогащая, расширяя и углубляя вместе с тем их логико-методологическую и социально-аксиологическую культуру. Слишком резкие противопоставления философии и науки ни к чему хорошему не приводили и не приведут. Можно и поспорить тут с Бердяев Николай Александрович (1874-1948 гг.) — русский религиозный философ. В основе философского мировоззрения лежит разделение мира призрачного и мира подлинного. Человек, его тело и дух находятся в плену у призрачного бытия — это следствие грехопадения человека, описанного в Библии. Задача человека состоит в освобождении своего духа из этого плена. Это возможно благодаря творчеству, способностью к которому одарен человек, поскольку он образ и подобие Бога-творца.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> Н.А.Бердяевым , настаивающим на том, что «философия ни в коем смысле не есть наука и ни в каком смысле не должна быть научной». Пусть философия и не наука, но научной (ориентирующейся на науку, ее достижения, ее «гносеологические уроки») она может быть вполне. Не будет отступлением от истины сказать, что философия — это особая наука.
Дополнительный материал

3.8. Философия как квинтессенция человеческого духа

Подводя итог нашему рассмотрению взаимосвязей философии с основными формами духовной жизни общества, можно назвать ее, философию, квинтессенцией человеческого духа. После такой высокой оценки одной только «любви к мудрости» наверняка посыплются упреки в высокомерности и претенциозности. Нужны поэтому разъяснения.
Возведение философии на пьедестал квинтессенции ни в коем случае не превращает ее в высшее средоточие всего содержания выработанной человечеством культуры, в царицу всех наук, науку наук. Вообще философии нечего тягаться с наукой — у нее свои задачи и цели.
Интересно обратиться в данной связи к этимологии слова «квинтессенция». Это — пятая, а значит, самая важная, главная сущность (quinta essentia). Поисками такой сущности издавна занималась, да и занимается сегодня философия. В античной философии «пятой сущностью» считался эфир, небесно вознесенный над четырьмя земными стихиями: водой, землей, огнем и воздухом. Средневековые алхимики видели в квинтессенции тончайший элемент, пронизывающий все вещи и составляющий их сущность. У итальянских же гуманистов квинтессенцией становится сам человек. И это очень знаменательно, хотя и не первично. Аналогичная мысль была высказана еще античностью устами Протагор (481-411 гг.) — древнегреческий философ, виднейший софист. Сочинение Протагора «Истина» начиналось словами: «Мера всех вещей — человек, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют». Под человеком здесь понимается индивид и тем самым провозглашалась относительность любого знания, любых ценностей, законов и обычаев.’);» onmouseout=nd(); href=»javascript:void(0);»> Протагора : человек есть мера всех вещей. Традиция продолжается. Все ту же мысль находим мы и в так называемом антропном принципе современной науки, гласящем, что Вселенная устроена так, чтобы в ней состоялся человек и чтобы было кому ее познавать.
На конус Человека с большой буквы сходит вся человеческая культура. Непрестанный диалог человека с Человеком составляет ее смысложизненный или духовный стержень.
Квинтессенция, которую несет с собой и которую представляет философия, раскрывается достаточно просто: человек всегда был и остается не только предметом, но и целью философской рефлексии над миром. В этой предметно-целевой самодостаточности философии самым глубоким и полным образом выражается человек, его право на жизнь, ее духовное преображение и возвышение.
Дополнительный материал

3.9. Определение (дефиниция) философии

Будучи кратким указанием наиболее общих и в то же время наиболее характерных отличительных признаков изучаемой реальности, определение (по-другому, дефиниция) представляет собой завершающий, а отнюдь не начальный этап в формировании концепции или теории этой реальности. Определение свидетельствует об известной (конечно, относительной) завершенности теории, в ней концентрируется ее содержательное богатство. Забвение «заключительного» характера определения, кстати сказать, создает питательную среду для того, что по праву осуждается как игра в дефиниции, вымучивание определений, как бесплодные дискуссии вокруг слов. Спор на уровне определений плодотворен только тогда, когда за ними стоят, их поддерживают развитые теории.
С учетом или в свете всего сказанного искомое определение философии может звучать так: философия есть учение о конечных причинах, предельных основаниях и трансцендентных ориентиров бытия человека в мире. В данном определении с определенностью проступает триединство онтологии, гносеологии и антропологии — ядра всякой философии. Конечные причины выводят нас на природу и единство окружающего человека мира; предельные основания обеспечивают единство или целостность мира познания; трансцендентные ориентации завершают и тем самым тоже приводят к единству нормы, ценности и идеалы человеческого бытия.