Две точки зрения на один предмет

05.06.2009

Привычный взгляд на старение сводится к тому, что это неизбежный атрибут жизнедеятельности любого живого организма, и отменить или замедлить старение — то же, что отменить или замедлить жизнедеятельность. Но есть и другое мнение, согласно которому старение — это некая генетическая программа, так что, «перепрограммировав» организм, старение можно задержать, а возможно, даже отменить.

Что же такое старение? По мнению большинства ученых, это постепенное ослабление функций организма с возрастом. И не важно, когда оно началось — в 100 лет или в 20. Если некоторая функция организма угасает с возрастом, речь идет именно о старении, даже если физически человек еще ощущает себя молодым.

Думается, рассказ справедливо начать с самого известного — «антиоксидантного» подхода, символом которого сегодня признан директор Научно-исследовательского института физико-химической биологии им. А.Н. Белозерского, декан факультета биоинженерии и биоинформатики МГУ академик Владимир Петрович Скулачев. В этом году начнутся клинические испытания созданных «командой Скулачева» препаратов, о которых до сих пор во многих СМИ слагают небылицы.

Ну а продолжат его рассказ заметки о круглом столе, посвященном другому направлению в геронтологии (науке о старении) — влиянию на обмен веществ с помощью так называемых нанопепти-дов (направление это развивают в основном в Санкт-Петербурге; разработанные там препараты испытывают давно, а в прошлом году наконец начато их серийное производство, правда, в скромных объемах), и обзор зарубежных новостей в этой области.

Две точки зрения на предмет

Одна из них заключается в том, что старение — это накопление «случайных поломок» в такой сложной системе, как живой организм. Эту точку зрения можно считать пессимистической, ибо при таком подходе ничего нельзя сделать. Как говорится, «жизнь вредна» и рано или поздно ведет к смерти. Но есть и другая точка зрения, которая, хоть и издавна конкурировала с первой, после торжества теории Дарвина всегда выглядела «ересью». Согласно ей, старение — это заключительный этап индивидуального развития организма, запрограммированного в геноме. Это такой же заранее предусмотренный этап, как рождение, взросление, половое созревание, только последний. Почему же эту точку зрения академик считает оптимистической? До недавнего времени она выглядела бы столь же пессимистичной, как и первая, ибо мы не умели вмешиваться в генетические программы. Но сегодня уже очевидно: что записано в геноме, не обязательно сбудется. С развитием биоинженерии мы пытаемся усовершенствовать человека. Уже есть несколько ярких примеров, когда программы, вредные для клетки, удавалось остановить.

«Убийственные изобретения» эволюции

Как уже отмечалось, точка зрения «пессимистов» базировалась на парадигме, приписываемой Дарвину, — мол, естественный отбор отбирает только то, что полезно для индивида. На самом деле, в своей книге «Происхождение человека и половой отбор» Дарвин отмечал, что в ходе эволюции особи, жертвуя собой, не раз гибли для пользы сообществ, но эти жертвы, полезные для сообществ, не могли быть полезны для самих особей. Тем не менее долго считалось, что все «отобранное» эволюцией должно быть полезно индивидам, поэтому даже мысль о том, что именно эволюция могла отобрать старение, ухудшающее состояние индивида, выглядела крамолой. Когда известный немецкий зоолог и эволюционист Август Вей-сман в конце XIX века предположил, что смерть — это своего рода адаптация организма, его обвинили в антидарвинизме.

Ситуация кардинально изменилась во второй половине XX века, когда открыли апоптоз — самоубийство клеток. Оказалось, что в генах записана специальная программа, запуск которой ведет к самоубийству клетки. Поэтому применительно к клетке псевдодарвиновский тезис «все отобранное эволюцией — полезно» перестал казаться незыблемым.

Сегодня уже известны и многочисленные примеры органоптоза — отмирания отдельных органов в процессе индивидуального развития организма. А когда удалось проникнуть внутрь клетки, выяснилось, что существует сходная программа самоликвидации митохондрий — митоптоз. Поневоле напрашивается вопрос: нет ли аналогичной программы «биохимического самоубийства» и у организмов в целом?

Недавно молекулярный механизм самоликвидации организма — феноптоз — открыли у бактерий. Оказалось, что они непрерывно выделяют в окружающую среду короткий пептид — своего рода сигнальную молекулу, восприятие которой соответствующим рецептором и служит сигналом к самоубийству. Так вот, природа использует этот механизм, чтобы регулировать количество бактерий в среде. Когда их становится слишком много, им не хватает пищи. Безудержная борьба за пищу погубила бы всех или большинство. Феноптоз действует «тоньше»: чем больше бактерий, тем больше выделяется пептида, выше его концентрация и вероятность, что он найдет свой рецептор и включит программу самоубийства — так и поддерживается численность бактерий в среде.

Но, конечно, нам интереснее особенности более высоких форм. И среди них тоже немало удивительных. Скажем, представители отряда хищных насекомых богомолов обладают удивительным на первый взгляд, но довольно распространенным в природе свойством, когда организм в течение жизни размножается лишь раз. С точки зрения эволюции это выгодно хотя бы потому, что каждый раз потомство имеет разных родителей. У богомола раз в жизни потомство производит отец: семяизвержение самца наступает только тогда, когда его обезглавливают (голову богомолу-отцу при спаривании откусывает самка). Это яркий пример еще одной выработанной в ходе эволюции «самоубийственной» программы, которая никак не может быть признана полезной для индивида.

В этом смысле старение можно рассматривать как программу медленного феноптоза, которую, возможно, удастся изменить, исключив давление естественного отбора. Это весьма актуально, ведь сегодня человек уже не заинтересован в эволюции: ему не надо приспосабливаться к изменениям среды — он научился приспосабливать ее к своим нуждам.

Итак, различные точки зрения, вычленяемые на разных уровнях при анализе произведения, не обязательно должны совпадать; соответственно композиция такого произведения характеризуется совмещением нескольких

различных композиционных структур. В результата имеет место сложная (совмещенная) композиционная структура (для графического изображения которой может требоваться многомерное пространство), когда повествование в целом ведется с одновременным использованием нескольких точек зрения, которые находятся в различных между собой отношениях. При этом точки зрения, используемые при повествовании, могут вступать друг с другом как в синтагматические, так и в парадигматические отношения.

В других случаях подобное совмещение различных точек зрения имеет место не на разных уровнях произведения, а на одном и том же уровне. Иначе говоря, повествование производится сразу с двух (или более) различных позиций — что можно сравнить с эффектом «двойного света» в живописи, то есть с использованием сразу двух источников освещения. (Этот прием нередок, например, у средневековых .мастеров, у Рубенса и т. д. 7 .)

При этом речь идет не о смене авторской позиции, то есть не о переходе от одной точки зрения к другой в процессе повествования (этот случай уже неоднократно нами рассматривался), но именно о совмещении точек зрения, то есть об одновременном использовании при повествовании нескольких различных позиций — что можно рассматривать как результат наложения друг на друга нескольких не совпадающих между собой композиционных структур (вычленяемых при этом на одном и том же уровне анализа).

Наиболее характерным является случай, когда одной из совмещаемых точек зрения выступает специальная точка зрения некоторого рассказчика, явно или неявно присутствующая в повествовании. Эта точка зрения может склеиваться при повествовании с точкой зрения какого-либо персонажа, а иногда даже и с точкой зрения какого-то другого рассказчика. Таким образом, речь идет о совмещении (постоянном или эпизодическом) позиции рассказчика с какой-либо другой позицией при построении повествования.

Примером здесь могут служить произведения Толстого, в частности его «Война и мир».

7 См. подробнее: Л. Ф. Жегин, Язык живописного произведения.

Совмещение позиции рассказчика с какой-либо другой при повествовании в «Войне и мире»

Повествование в «Войне и мире» может вестись одновременно по меньшей мере с двух позиций (несколько ниже мы увидим, что в известных случаях их можно насчитать и больше) — с точки зрения кого-то из героев произведения (Наташи, князя Андрея, Пьера и т. д.) и вместе с тем с точки зрения какого-то наблюдателя (рассказчика), который может неявно присутствовать в месте действия. Наблюдатель этот (который, по-видимому, достаточно близок к самому автору, но не обязательно должен с ним отождествляться) выступает в позиции человека, очень хорошо знающего тех, о ком идет речь, их предысторию, а часто даже и мотивы их поступков; таким образом, ему может быть известно и то, что порой скрыто от самосознания самих действующих лиц (можно сказать, что ему открыто не только их сознание, но и их подсознание). Но при этом, по-видимому, в этой роли выступает не всевидящий наблюдатель, обладающий даром абсолютного проникновения, но просто очень проницательный и умный 8 человек — рассказчик — со своими симпатиями и антипатиями, со своим человеческим опытом и, наконец, со свойственной всякому человеку (но не обязательно автору!) ограниченностью знания. Сравни, например, следующий характерный отрывок из «Войны и мира» — с описанием Анатоля Курагина, — где достаточно ясно обрисована психологическая позиция рассказчика.

Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто

8 Последнее, между прочим, отнюдь не обязательно для рассказчика. Если у Толстого рассказчик обычно умнее (или, уж во всяком случае, не глупее) своих героев, то не так у Достоевского, где рассказчик часто занимает сниженную (усредненную) позицию: тем самым герои Достоевского могут быть проницательнее и тоньше своего рассказчика.

говорил его вид. Кроме того, в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, — манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера (т. IX, стр. 271 — 272).

С одной стороны, рассказчик находится здесь в позиции постороннего наблюдателя, который не может знать наверное, что думал и чувствовал Анатоль, но может строить предположения на этот счет (в этом отношении показательны выражения остранения, выделенные нами в тексте). С другой стороны, этот рассказчик, не зная наверно о переживаниях Анатоля в данный момент, при этом вообще довольно хорошо знает Анатоля — как может знать его, например, близко с ним знакомый человек (об этом свидетельствуют ссылки на его поведение с женщинами, на то, что он вообще мало думал, и т. п.). Наконец, рассказчик этот обладает и собственным личным опытом (он сообщает нам, например, — со своей собственной точки зрения, а не с точки зрения Анатоля — о том, что внушает женщинам любопытство, любовь или страх), ведя таким образом повествование не с какой-то абстрактной и безличной, но с достаточно конкретной человеческой позиции.

При этом иногда рассказчик отступает куда-то в сторону, пропадает, и повествование ведется исключительно с точки зрения кого-то из действующих лиц — как будто бы рассказчика и нет вовсе. Так дается, например, история разрыва Пьера и Элен. Начиная с обеда в честь Багратиона в Английском клубе, описание ведется здесь большею частью исключительно с точки зрения Пьера, которая часто переходит даже в его внутренний монолог (смотри, например, т. X, стр. 21 и далее). Лишь эпизодически описание это (с точки зрения Пьера) перебивается описанием с точки зрения кого-то еще (например, Николая Ростова, недоброжелательно и насмешливо смотрящего на Пьера) или же «объективным» описа-

нием поступков самого Пьера с точки зрения какого-то внешнего наблюдения. При этом проницательный и знающий рассказчик здесь отсутствует: очень показательно, что мы знаем об измене Элен с Долоховым ровно столько же, сколько об этом знает сам Пьер. Мы можем лишь догадываться — вместе с Пьером — об этой измене, но мы, по существу, так до конца ничего не знаем об этом достоверно (так же как и Пьер, мы знаем лишь о внешних признаках дела — таких, как анонимное письмо, вызывающее поведение Долохова и т. д.). Таким образом, рассказчик, столь много знающий в других случаях, как бы отступает здесь за кулисы, целиком предоставляя читателю пользоваться восприятием Пьера.

Вообще могут быть два типа рассказчика — независимо от того, дан ли рассказчик в произведении явно (как в «Братьях Карамазовых») или- неявно (как в «Войне и мире») 9 . Рассказчик одного типа более или менее постоянно участвует в действии; если при этом используется чья-то еще точка зрения, то возникает сложная композиционная структура с совмещением точек зрения. Рассказчик другого типа, напротив, может исчезать; соответственно описание в этом случае может производиться с точек зрения различных лиц, в том числе и с точки зрения рассказчика; таким образом, рассказчик в последнем случае выступает, в общем, в той же функции, что и тот или иной персонаж данного произведения.

В других же случаях — обыкновенно в начале какого-то нового повествования 10 — рассказ в «Войне и мире» определенно не ведется с точки зрения, принадлежащей кому-либо из действующих лиц. Но повествование от этого не становится безличным описанием, беспристрастно регистрирующим какие-то объективные факты поведения персонажей: мы можем узнать из такого описания и о субъективных переживаниях последних и даже о мотивах их поведения (которые могут быть скрыты между тем от них самих); мы узнаем далее и о том, как выглядело их поведение — с очевидной ссылкой на восприятие какого-то субъекта (не ассоциирующегося,

9 В первом случае он может вести повествование от своего (первого) лица, во втором же случае он должен быть выявлен в результате специального анализа.

10 Что, конечно, связано с функцией «рамки», см. подробнее ниже, глава седьмая.

однако, ни с кем из лиц, принимающих участие в действии).

Итак, рассказчик в «Войне и мире» дан в этом отношении так же, как и его герои (возможные носители авторской точки зрения): и здесь и там происходит ссылка на чье-то субъективное восприятие.

Любопытно в этой связи, что восприятие рассказчика может даже расходиться с восприятием героев — точно так же как могут расходиться, например, впечатления двух разных людей, воспринимающих какое-то событие. В этой связи интересен, в частности, эпизод с описанием казни Верещагина. Сама сцена казни дается Толстым с некоторой отчужденной позиции: автор не прибегает здесь ни к точке зрения графа Растопчина, которую он использовал еще совсем недавно (смотри т. XI, стр. 345), ни к точке зрения кого-либо другого из персонажей 11 ; можно сказать, что здесь используется точка зрения откровенно субъективная 12 .

Далее автор описывает, как граф Растопчин после казни едет по оставленной жителями Москве — причем в этом описании используется уже точка зрения (психологическая) — самого Растопчина, то есть подробно описываются его переживания. Терзаемый раскаянием, Растопчин вспоминает подробности только что происшедшего. «Он слышал, ему казалось теперь, зву-

11 Действительно, каждый раз, когда говорится про ощущения кого-либо из действующих лиц в этой сцене, автор считает нужным употреблять «слова остранения» — операторы, переводящие действие в план внешнего описания (см. о них выше, стр. 115). Ср., например, о Растопчине: «Растопчин . оглянулся. как бы отыскивая кого-то» (т. XI, стр. 346); «А! — вскрикнул Растопчин, как пораженный каким-то неожиданным воспоминанием» (там же). О Верещагине: «Он посмотрел на толпу и, к а к бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей. » (т. XI, стр. 347).

12 Субъективность авторского описания видна, например, в следующих фразах: «Граф! — проговорил . робкий и вместе театральный голос Верещагина» (т. XI, стр. 348); «А!» — коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано» (там же), и т. п. Автор описывает эту сцену, в общем, так же, как мог бы ее описать кто-либо из его героев.

ки своих слов «Руби его, вы головой- ответить мне!» (т. XI, стр.352). .

Но замечательно, что он не говорил именно этих слов, которые звучат теперь в его сознании!

Нам подробно описывалась — с точки зрения рассказчика — сцена казни, нам передавалось каждое слово Растопчина, и эти слова там не произносились (хотя и произносились другие, близкие им по смыслу) — во всяком случае, они не были зафиксированы в восприятии рассказчика.

Таким образом, восприятие рассказчика и восприятие персонажа расходятся в данном случае, и это характерное свидетельство субъективности как того, так и другого.

Итак, мы вправе говорить о наличии специального рассказчика в «Войне и мире», причем рассказчик этот не дан явно — в том смысле, что не ведет (как правило) повествование от своего лица (сравни, с другой стороны, «Братья Карамазовы» Достоевского или «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя, где рассказчик присутствует в повествовании совершенно явно, хотя и не принимает участия в действии: время от времени он ведет повествование от своего, то есть первого, лица, но может и отступать, целиком переключаясь на восприятие того или иного героя).

Более того, внимательное рассмотрение позволяет выявить в «Войне и мире» не одну, а по крайней мере две позиции рассказчика — или, если угодно, двух различных рассказчиков 13 .

Одним рассказчиком является тот проницательный наблюдатель, о котором мы говорили выше; он хорошо знаком с людьми, о которых пишет, ему дано знать их прошлое (но, между прочим, не их будущее 14 ); он может анализировать их действия как в свете их сознания,

13 Ср. выделение нескольких рассказчиков в произведениях Гоголя — Г. А. Гуковский, Реализм Гоголя, стр. 46 — 48, 51, 52, 206, 222.

14 Мы уже говорили, что при определенной временной позиции рассказчик может намекать не только на свое знание прошлого, но и на знание будущего, то есть того, что только еще должно произойти (см. выше, стр. 91 — 92).

так и в плане их подсознательных побуждений, он имеет и собственную концепцию жизни, истории и т. п. (ибо нет как будто достаточных оснований считать этого рассказчика и автора отступлений в «Войне и мире» разными лицами).

Существенно, что вопрос об источниках знания о персонажах у данного рассказчика вообще неправомерен, то есть неправомерно задаваться вопросом, откуда ему известны факты, относящиеся к сознанию и подсознанию действующих лиц. На этот вопрос, если его все-таки поставить, могло бы быть отвечено, вообще говоря, — с очевидным выходом за пределы обсуждаемой проблематики, — что эти факты ему известны, потому что он создал своих героев. (Такой ответ, понятно, может показаться некорректным, но наша задача здесь — подчеркнуть, что некорректен и сам вопрос.) Иначе говоря, позиция такого рассказчика — это отнюдь не позиция непосредственного наблюдателя, но позиция повествователя вообще. Он отчужден от своих героев, занимая принципиально иную — более общую — позицию, нежели персонажи произведения.

Между тем в повествовании «Войны и мира» явно определяется еще одна позиция рассказчика; ее можно было бы определить как позицию непосредственного наблюдателя, который незримо присутствует в описываемой сцене и как бы ведет синхронный репортаж с самого поля действия. Тем самым, рассказчик здесь поставлен в те же условия, что и действующие лица в произведении; соответственно к нему применяются те же ограничения в знаниях, которыми характеризуются действующие лица.

Таким образом, во временном плане позицию этого последнего рассказчика можно определить как синхронную, тогда как позиция первого — панхронистична. Вообще, если пространственно-временная позиция второго рассказчика непосредственно связана с местом и временем описываемого события, то первый рассказчик занимает более общую и широкую позицию.

В более общих терминах можно, сказать, что второй рассказчик ведет описание изнутри описываемого действия, тогда как первый рассказчик занимает внешнюю по отношению к описываемому действию позицию. О типологических аналогиях с живописью будет сказано ниже (в заключительном разделе книги).

Обе упомянутые позиции рассказчика проявляются с первой же сцены «Войны и мира» — с вечера у Анны Павловны Шерер, которым открывается роман. Описание вечера не дается, вообще говоря, с чьей-либо специальной точки зрения 15 .

При этом очень часто здесь употребляются слова и выражения остранения (типа «видимо» и т. п.), указывающие на присутствие какого-то синхронного наблюдателя (который может совпадать либо не совпадать с кем-то из участников действия).

. сказал он (князь Василий. — Б. У.), видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей (т. IX, стр. 8).

Но среди этих забот все виден был в ней (Анне Павловне. — Б. У.) особенный страх за Пьера (т. IX, стр. 12).

Автор, конечно, здесь мог бы и просто сказать, что князь Василий был не в силах сдержать печального хода мыслей (говоря, об Анатоле) и что Анна Павловна боялась за Пьера. Однако автор явно ощущает необходимость (и это очень показательно) сослаться на чье-то впечатление — он как бы не считает себя вправе утверждать, что данные мысли действительно имели место; ссылка на действительность при том подходе, который здесь имеет место, по-видимому, вообще неправомерна.

Характерно, что автор прибегает к такому же способу описания даже тогда, когда ощущение описываемого лица не вызывает никакого сомнения:

Ему (князю Андрею. — Б. У.), видимо, все бывшие -в гостиной не только были знакомы, но уже надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно (т. IX, стр. 17).

15 За отдельными исключениями. Так, в одном месте как будто бы проскальзывает точка зрения Анны Павловны (т. IX, стр. 16), в другом месте — точка зрения Пьера (т. IX, стр. 12) — но, впрочем, и эти места могут быть в равной степени отнесены к всезнающему повествователю.

Все последующее изложение убеждает нас в том, что это не только видимость, но и действительно так и есть; знакомство с князем Андреем (на которое претендует автор в других случаях), казалось бы, должно было дать ему достаточно оснований не сомневаться, что это так. Тем не менее автор считает нужным говорить эти очевидные вещи со ссылкой на чье-то впечатление.

Чье же это впечатление? Быть может, кого-то из действующих лиц, участвующих в сцене? Так, действительно, можно было бы думать, но вот другая фраза — из разговора Анны Павловны с князем Василием:

— Avant tout dites-moi, comment vous allez, chere amie?* Успокойте меня, — сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из-за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка (т. IX, стр. 4).

Здесь речь идет опять-таки о чьем-то субъективном впечатлении, но это, конечно же, не может быть впечатление Анны Павловны; между тем, кроме них двоих, в гостиной никого нет. Следовательно, это впечатление некоего наблюдателя, незримо присутствующего на месте действия.

В то же время иногда автор становится на позицию рассказчика, не только описывающего своих героев в данный момент, но и прекрасно знающего их вообще, то есть на те позиции, которые выше мы охарактеризовали как позиции всезнающего повествователя. Сравни, например, характеристику Анны Павловны Шерер в том же отрывке из «Войны и мира»: Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших • ее, делалась энтузиасткой (т. IX,стр. 5).

Это не точка зрения самой Анны Павловны (которая едва ли сама о себе так думает) и навряд ли точка зре-

* Прежде всего скажите, как ваше здоровье, милый друг?

ния кого-то из ее собеседников; это точка зрения рассказчика, причем, как мы увидим, рассказчика, занимающего принципиально иную позицию, нежели позиция непосредственного наблюдателя.

Или еще (о князе Василии):

— . Скажите, — прибавил он, как будто только что вспомнив что-то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, — правда, что l’imperatrice-mere желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? (т. IX, стр. 6).

Автору здесь ведомо то, что может знать только сам князь Василий, но при этом описание производится не с точки зрения самого князя Василия, а с точки зрения какого-то внешнего по отношению к нему наблюдателя; здесь опять-таки выступает позиция рассказчика, досконально знающего своих героев (не только описывающего их в некоторый данный момент, но все про них знающего вообще).,

Можно было бы думать, что различение двух рассказчиков в «Войне и мире» искусственно, то есть что в обоих случаях выступает один и тот же рассказчик, который, вообще говоря, достаточно хорошо знает своих героев, но может выступать при этом в качестве репортера, ведущего синхронный репортаж непосредственно с места действия; и действительно, в большинстве случаев принадлежащие рассказчику фразы могут трактоваться таким образом. Но с этой точки зрения особенно интересны такие фразы, принадлежащие рассказчику, которые не могут быть объединены в одну авторскую позицию.

Сравни, например (все из того же отрывка):

. сказала . Анна Михайловна с улыбкой молодой кокетки, которая когда-то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу (т. IX, стр. 21).

Это «должно быть», это ограничение авторского знания о персонаже со всей определенностью указывает на то, что описание в данном случае принадлежит непосредст-

венному наблюдателю (незримому участнику действия). Оно никак не вяжется с тем неограниченным знанием о персонаже, которое обнаруживается в характеристиках, приведенных выше. Или:

. при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего-нибудь слишком огромного и несвойственного месту (т. IX, стр. 11).

Автор не говорит здесь о том, что на самом деле испытала Анна Павловна; автор просто стоит перед задачей как-то передать выражение ее лица, причем делает это, ссылаясь на выражение лица, обычное в определенной ситуации. Таким образом, автор выступает здесь отнюдь не как всевидящий наблюдатель, но как живое лицо с некоторым реальным опытом.

Эта характерная ограниченность знания, свойственная именно непосредственному (синхронному) наблюдателю, наглядно прослеживается в таких фразах (достаточно характерных для Толстого), как: « . сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему-то книзу» (т. IX, стр. 9).

Сравни также специальные подчеркивания ограниченности авторского знания в «Войне и мире»:

Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов (т. IX, стр. 125).

Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Страшно ли ему было идти на войну, грустно ли бросить жену, — может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он. принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение (т. IX, стр. 128).

От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он (князь Ипполит. — Б. У.) долго не опускал рук. (т. 1Х,стр.28).

Две позиции повествователя в «Войне и мире» — тем самым две разные позиции, хотя они и могут склеиваться вместе при повествовании. Точно так же каждая из этих позиций может совмещаться с позицией .того или иного персонажа. Во всех этих случаях и образуется совмещенная точка зрения; при этом надо подчеркнуть, что это совмещение происходит на одном и том же уровне.

«Замещеиная» точка зрения как возможный случай совмещения точек зрения рассказчика и персонажа

Если мы обратимся к только что приведенному примеру, описывающему чувства Анны Павловны Шерер при виде вошедшего в ее салон Пьера Безухова, мы увидим, что рассказчик в данном случае как бы подменяет точку зрения (психологическую) Анны Павловны своей точкой зрения. Он говорит не столько о том, что ощущала Анна Павловна, сколько о том, что она должна была бы ощущать.. Иначе говоря, рассказчик, интерпретируя выражение лица Анны Павловны, как бы воспринимает за нее самое (вкладывая в ее душу собственные ощущения, которые он — рассказчик — имел бы на ее месте), — причем эта интерпретация может быть достаточно правдоподобна, то есть очень вероятно, что эти ощущения соответствуют действительным ощущениям самого персонажа (Анны Павловны) .

Этот прием вообще характерен для Толстого. Например, еще:

Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем (т. X, стр. 262).

Здесь психология персонажей сливается с психологическим объяснением рассказчика, интерпретирующего их позиции.

Соответственно можно считать, что в подобных случаях имеет место совмещение двух психологических точек зрения — точки зрения персонажа и точки зрения рассказчика, интерпретирующего ощущение этого персонажа путем подстановки собственных ощущений в данной ситуации.

Этот же процесс часто имеет место и в тех случаях, когда при описании внутреннего состояния персонажа автором используются слова типа «видимо», «как будто» и т. п. Подобные слова вообще (как это уже отмечалось выше) свидетельствуют об остранении авторской позиции, то есть о точке зрения постороннего наблюдателя. Эта остраненная точка зрения может относиться прежде всего к рассказчику, но при этом она может (более или менее спорадически) совпадать с точкой зрения того или иного действующего лица.

В этом плане характерен следующий отрывок из сцены охоты в Отрадном из «Войны и мира» (описывающий соревнование охотников и победу дядюшки на этом соревновании):

Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия (т. X, стр.262).

Здесь очевидно авторское остранение, то есть присутствие рассказчика, интерпретирующего ситуацию со своей (откровенно остраненной) точки зрения и в известной степени замещающего переживания персонажей своею интерпретацией. Действительно, реальных поводов для подобного рода ощущений вроде бы нет — рассказчик просто интерпретирует внешнее поведение действующих лиц, пытаясь передать как будто бы не столько действительные их переживания, сколько то, как их поведение могло быть воспринято посторонним наблюдателем.

Любопытно, однако, что абзацем ниже мы узнаем, что точка зрения рассказчика совпадает с точкой зрения Николая Ростова.

Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостаивает говорить с ним (т. X, стр.262).

Здесь можно говорить о своего рода воздействии, которое оказывает точка зрения рассказчика на точку зрения персонажа (как бы притягивая ее к себе), а в конечном счете — о специальном случае совмещения точки зрения рассказчика и точки зрения действующего лица.

Таков возможный процесс совмещения различных точек зрения в плане психологии. Совершенно аналогичную ситуацию в плане фразеологии имеем в случае так называемой «замещенной прямой речи» — когда автор говорит за своего героя, вкладывая в его уста то, что он должен бы был сказать в соответствующей ситуации. Смотри приведенный выше 16 пример из пушкинского «Кавказского пленника», когда автор за казака прощается с его родиной. Таким образом, автор здесь говорит от лица своего героя и вместе с тем от своего собственного лица; их точки зрения совмещены, причем совмещение имеет место в данном случае на уровне фразеологии.

Самый прием совмещения точек зрения путем подмены точки зрения персонажа точкой зрения рассказчика (на том или ином уровне) можно было бы обозначить соответственно как случай использования «замещенной» точки зрения. «Замещенная» точка зрения может проявляться, по-видимому, и в плане оценки (когда оценка с точки зрения персонажа подменяется оценкой с позиции повествователя).

Наконец, в плане пространственно-временной перспективы сюда подпадает, например, та достаточно распространенная ситуация, когда описание привязано к пространственной позиции некоторого персонажа (то есть используется его пространственная точка зрения), но при этом дается кругозор более широкий, нежели

поле зрения этого последнего. Таким образом, рассказчик подменяет пространственную точку зрения данного персонажа тем, что бы он сам (то есть рассказчик) увидел на его (персонажа) месте 17 .

17 В этом плане можно трактовать и приведенный выше (стр. 142) пример с Николаем Ставрогиным (но там, кроме того, имеет место еще несовпадение пространственной и психологической точек зрения).

СЕКРЕТЫ ЗРЕНИЯ И НАУКА ГЕОМЕТРИЯ

Кандидаты педагогических наук Марина ЕГУПОВА и Наталья КАРПУШИНА.

Что такое угол зрения

Всякий предмет имеет линейные размеры: длину, ширину и высоту. Но как только он попадает в наше поле зрения, то приобретает ещё один размер — угловой. Давайте разберёмся, что это означает. Когда мы смотрим на предмет, то через каждую его точку можно провести от глаза луч, называемый лучом зрения. Понятно, что их будет бесконечно много. Любые два луча зрения образуют угол зрения. Тот угол зрения, под которым предмет виден целиком, и принято называть угловым размером предмета. Как и всякий плоский угол, он измеряется в градусах, минутах, секундах или в радианах.

Понятие углового размера используется в геометрической оптике, геодезии, астрономии. Встречается оно и в геометрии, но здесь принято говорить об угле зрения, под которым из указанной точки «виден» данный отрезок — высота фигуры, её диаметр и пр.

Угловой размер зависит от выбора точки наблюдения, в чём легко убедиться, измерив его из двух точек, расположенных на разном расстоянии от предмета. В зависимости от характера предмета величину угла зрения, под которым он виден, определяют при помощи специальных приборов, например, для измерений на местности используется теодолит, для определения высоты небесных объектов над горизонтом — секстант и т.д.

В древности с той же целью применяли более примитивные инструменты. Один из них — посох Якова, предшественник современного секстанта. Он представлял собой стержень, по которому скользила поперечная рейка; на стержень были нанесены деления, соответствующие некоторым углам (их предварительно измеряли транспортиром). Наблюдатель подносил один конец посоха к глазу, другой направлял в сторону измеряемого предмета и затем перемещал рейку до тех пор, пока она одним концом не «коснётся» линии горизонта, а другим — небесного объекта. После этого оставалось только «снять показания» — посмотреть, какому делению на стержне соответствует рейка. Этот удобный и простой инструмент легко изготовить самому, он вполне годится для примерного измерения углов в любой плоскости.

Наконец, оценить угловой размер предмета можно буквально «голыми руками». Угломером послужит кисть руки, если, конечно, знать некоторые углы. Например, ноготь указательного пальца вытянутой перед собой руки мы видим под углом, приблизительно равным 1 о , кулак — под углом 10 о , а промежуток между концами расставленных большого пальца и мизинца — под углом 22 о .

Угловой размер и расстояние

Угловой размер предмета — величина не постоянная и зависит от расстояния предмета от глаза: чем предмет дальше, тем меньше угол зрения, под которым он виден.

Чтобы понять причину этого явления, вспомним, что на сетчатке глаза изображение предмета получается обратным и уменьшенным. При удалении предмета его изображение на сетчатке становится меньше, поэтому он и кажется нам уменьшающимся. При сокращении расстояния изображение, напротив, увеличивается и предмет кажется увеличивающимся. На языке геометрии это означает, что величина угла зрения обратно пропорциональна расстоянию до предмета.

Такая особенность зрения помогает понять некоторые наши действия и явления вокруг нас. Почему, например, чтобы рассмотреть детали висящей на стене картины или мелкий шрифт на странице книги, приходится подходить к холсту ближе или подносить текст к глазам. Ответ прост: нам необходимо увеличить изображение на сетчатке, а для этого следует увеличить угол зрения, что мы и делаем, уменьшая расстояние до предмета.

Другой пример. Представьте себе две «убегающие» вдаль параллельные линии (железнодорожные рельсы, края прямолинейного шоссе). Они кажутся «сходящимися» в одной точке. Такое же впечатление создают ряды телеграфных столбов или деревьев вдоль дороги. Зрение будто пытается убедить нас в том, что вопреки законам геометрии параллельные прямые пересекаются. Но это лишь иллюзия, которая возникает из-за видимого уменьшения расстояния между прямыми по мере их удаления.

Под одним углом зрения

Часто приходится сталкиваться и с другой ситуацией. Если рассматривать предметы одинаковой формы, но разных линейных размеров под одним и тем же углом зрения, то кажется, что их размеры равны. Это подтверждает простой опыт. Выстройте по росту несколько матрёшек и по-смотрите на них со стороны самой маленькой фигурки, а затем медленно отойдите назад, не изменяя направления взгляда. Вы увидите, как матрёшки начнут «сливаться», загораживая одна другую. Наконец, когда вы отодвинетесь на некоторое расстояние, будет видна только одна матрёшка — ближайшая к вам. Если теперь сместить фигурки в стороны так, чтобы все они были полностью видны, то визуально матрёшки будут казаться одного размера.

Похожее явление можно наблюдать и в природе. Например, при полном солнечном затмении лунный диск в точности заслоняет солнечный. В этот момент наблюдатель с Земли видит оба небесных тела под одним углом зрения. Увидеть такое уникальное явление было бы невозможно, если бы линейные размеры Солнца и Луны, а также расстояния от них до Земли не состояли в определённой математической зависимости.

С точки зрения геометрии в обоих случаях мы имеем дело с подобием фигур, точнее говоря, с гомотетией, с центром, совпадающим с глазом наблюдателя. Поэтому, если два схожих по форме предмета видны под одним углом зрения, то их линейные размеры отличаются во столько же раз, во сколько раз отличаются расстояния до предметов. Таким образом, диаметры Солнца и Луны (D и d) и расстояния от этих тел до Земли (L и l ) связаны простой формулой:

Мы раскрыли далеко не все секреты зрения. Особенности зрения, когда человек смотрит двумя глазами, объяснение некоторых зрительных иллюзий, создание зрительных эффектов в архитектуре и живописи — разговор об этом впереди.

ДВЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ НА ОДИН И ТОТ ЖЕ ПРЕДМЕТ

Как-то довольно давно смотрел я ночное телешоу про то, как надо заниматься сексом. Из всех его участников мне запомнились одна псевдогламурная то ли журналистка, то ли актрисуля и один деревенский житель: рослый, красивый мужик уже за шестьдесят. Который всю жизнь то ли постоянно женился и разводился, то ли не женился вообще и шатался всё это время по бабам. И который до сих пор так живёт. У него куча детей от разных жён, но постоянной семьи нет. Короче, мужик с большим опытом по обсуждаемой теме. По-видимому, кто-то из телевизионщиков надыбал этот колоритный типаж или где-то в командировке, или у себя на даче в деревне.
И были ещё, как сейчас помню, зрительницы в зале. В основном это были тётки лет этак под сорок-сорок пять. Ягодки в самом соку. На них тоже интересно было посмотреть.
Начала гламурная бабёнка томным голосом:
— Секс для меня — это широкая кровать с шёлковыми простынями посреди комнаты в просторном роскошном зале. Открытые настежь окна, через которые доносятся из сада соловьиные трели. Кровать вся усыпана розовыми лепестками, над головой подсвечники с зажжёнными свечами. Тихая музыка.
Ну и далее в том же духе.
Женщины в зале завистливо вздыхают: живут же некоторые!
Следом за ней выступил вышеуказанный дед с изложением своей точки зрения на обсуждаемый предмет. Безапелляционным тоном, с лёгким цинизмом, поглядывая при этом на гламурщицу:
— Розовые лепестки не нужны. Пользы от них для дела никакой, только к телу липнут, и мусор от них.
— Свечи нахрен не нужны. Они от тряски могут опрокинуться, и всё загорится в самый ответственный момент.
— Музыка что есть, что её нет — для этого дела без разницы.
— Простыни шёлковые применять нельзя, потому что они скользкие и плохо впитывают влагу. Тело на них скользит. Они собьются в комок, и будет мокро и неприятно на них лежать. Простыни должны грубые льняные — они меньше всего скользят и сбиваются в кучу, и лучше всех впитывают влагу. На крайний случай — хлопчатобумажные.
— Кровать должна иметь спинку, чтобы был упор для ног.
— Ширина кровати особого значения не имеет.
— Кровать должна быть вплотную придвинута к стенке.
— На стене лучше повесить ковёр. Чтобы партнёрша не скользила и не липла кожей к тому, что на стене.
— Самому лучше лечь с краю, а её положить к стенке.
— Дальше прижал её к ковру, чтобы не ёрзала, упёрся ногами в спинку кровати и пошёл!
— А окна в сад лучше закрыть, если не очень душно. А то комары налетят на свет и задницу искусают.
Женщины в зале смотрели на него с восхищением.

Зрение двумя глазами

Обычное нормальное зрение осуществляется двумя глазами. Зрением двумя глазами, или бинокулярным, обеспечивается рельефное восприятие окружающих нас предметов, глубины их расположения, расстояния, на котором они находятся.

Видение двумя глазами имеет много преимуществ по сравнению со зрением одним глазом. Поле зрения двумя глазами гораздо шире, чем при зрении одним глазом, острота зрения увеличивается.

Поле зрения определяется при помощи специального прибора— периметра (рис.).

Рис. ПЕРИМЕТР

При зрении двумя глазами на сетчатке каждого глаза получается изображение рассматриваемого предмета. Однако два изображения, получающиеся на сетчатках, мы воспринимаем как одно изображение.

Существенным условием для такого восприятия является попадание изображения рассматриваемой точки на соответствующие участки сетчатки.

Соответствующие точки сетчатки можно себе представить следующим образом. Если сетчатку одного глаза наложить на сетчатку другого так, чтобы совпали и легли друг на друга желтое пятно и центральная ямка, то точки, совпадающие одна с другой, будут называться соответствующими.

Всем известно, что левым и правым глазом мы видим неодинаково. Если вы, прицеливаясь из ружья, смотрите на мушку попеременно правым или левым глазом, то в первом случае вы будете видеть мушку в левой половине поля зрения, а во втором — в правой.

Когда изображение падает на точки, находящиеся на разных расстояниях от центральной ямки (на несоответствующие точки), мы воспринимаем двойное изображение предмета. В этом можно легко убедиться, если слегка надавить на глазное яблоко сбоку. При этом глаз смещается и лучи от предмета будут попадать на несоответствующие точки.

Двойственное изображение предмета мы воспринимаем в том случае, когда расстояние между возбуждающими точками значительно. Между тем, когда это расстояние не очень большое, мы воспринимаем рельеф и глубину. Следовательно, восприятие глубины и рельефа основано на несовпадении двух точек сетчатки.

В этом можно убедиться при помощи специального прибора-стереоскопа. Он представляет собой два призматических стекла в оправе. Если поместить позади этих стекол две фотографии, сделанные так, как мы видим левым и правым глазом, то мы воспринимаем их как один предмет, имеющий рельеф и глубину. На подобном принципе основан особый вид современного киноискусства — стереоскопическое кино, когда все изображения фильма воспринимаются объемно, как имеющие глубину и рельеф, а не плоско, как на обычных киноэкранах.

Рис. 2 ДВИЖЕНИЕ ГЛАЗА ПРИ РАССМОТРЕНИИ ПОРТРЕТА

Важное значение при зрении двумя глазами имеют мышцы глаза. Их согласованная деятельность способствует движению и установке глаз таким образом, чтобы изображение рассматриваемого предмета попало на соответствующие точки сетчатки.

Движения глаз способствуют тому, чтобы направить взгляд на разные точки рассматриваемого предмета. Глаз движется очень быстро, и если при помощи специального приспособления записать движения глаз, то можно увидеть , что движения имеют скачкообразный характер, хотя иногда на десятые доли секунд останавливаются на более важном. На рис. 2 показаны движения глаз при рассматривании портрета. Особо важное значение движения глаз заключается в том, что они способствуют видению. Глаз видит тогда, когда изменяется освещенность частей рассматриваемого объекта, а это достигается движением глаз.

Статья на тему Зрение двумя глазами

Новое в блогах

ДВЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ НА ОДИН И ТОТ ЖЕ ПРЕДМЕТ

ирина кобзева # написала комментарий 17 июня 2012, 14:43 Мужчина и женщина

Ближе к телу, больше ласки,
Меньше трёпа, больше дел.
Глядя, чтоб, на ваши пляски,
Чёрт от зависти сгорел!

Обнимай сильней зазнобу,
Губы яростно целуй!
Мни её, как сладку сдобу,
И огонь страстей раздуй!

Чтоб в объятьях распалилось
Тело сладкое её.
Чтоб ответно возбудилось
Чудо-зверь – твоё копьё.
Вы в объятьях совершенны,
Вы Любовь и Красота!
Вы гармония Вселенной,
Суть её и чистота!

Вы и альфа и омега,
Вы начало и конец.
Вы – Единое от века,
Мироздания венец!
Н. Войченко.

Оксана Гелл # написала комментарий 17 июня 2012, 16:10 )))))Искренне повесилили)))
Как представительница того самого слоя возрастного, изложу свое мнение о сексе в котором НАДО))))

Долбанутым нет покоя- то рубашка коротковата, то встает не к месту-без лепестков розовых)))То кровать узковаа, то на подоконнике дует.
Жаль, что высокодуховные зрители передачи не озаботились одним единственным вопросом- а какое собссно отношение все ими обсуждаемое имет в сексу)))))

Двоение предметов в глазах — причины и лечение

Двоение в глазах (диплопия) – симптом зрительного расстройства, при котором в поле зрения появляется два изображения видимого объекта.

Нередко двоение в глазах путают с затуманенностью зрения. Однако, туман в глазах является ухудшением зрения, при котором, человек видит одно размытое неясное изображение, а при двоении в глазах один объект воспринимается в виде двух его изображений.

Диплопия проявляется по-разному. Некоторые пациенты отмечают подобное состояние время от времени, другие – живут с этим постоянно. В ряде случаев, люди утверждают, что в глазах двоиться, только когда они смотрят в определенном направлении (в вертикальной или горизонтальной плоскости).

Как проявляется двоение в глазах

При двоении предметов в глазах, изображения их могут появляться рядом, либо друг на друга наслаиваться. Нередко двоение изменяется в зависимости от направления взгляда и наклона головы, возникает при повороте головы в сторону и пр. При этом, его принято подразделять на:

• Монокулярное, при которой двоение сохраняется при закрытии одного глаза.
• Бинокулярное, двоение возникает, когда человек смотрит двумя глазами, а при закрытии одного из них, оно пропадает. При этом, изображение двоится либо по горизонтали, либо по вертикали.

Существует и физиологическая диплопия. При бинокулярном зрении не двоится только предмет, на котором взгляд сфокусирован. Предметы, расположенные ближе или дальше точки фиксации взгляда могут двоится. Как правило, мозг подавляет двойные изображения поэтому мы не замечаем их. Правда у детей зачастую присутствует способность видеть раздвоение предметов вне фиксации взгляда. В этом случае, обычно они жалуются на двоение.

Причин, по которым происходит двоение в глазах – великое множество, начиная от совершенно незначительных и заканчивая серьезными состояниями, угрожающими человеческой жизни.

Причины двоения изображений в одном глазу

Причинами двоения в одном глазу (монокулярная диплопия), зачастую становятся заболевания и патологии органа зрения:

• Проблемы с роговицей глаза — кератиты, кератоконус, птеригиум, рубцевание ткани роговицы.
• Катаракта. Двоение при ней вызвано помутнением хрусталика и особенно заметно при чтении.
• Астигматизм.
• Сухость роговицы.
• Вывих хрусталика с дислокацией его со своего места вызывает зрительные искажения.

Причины двоения изображений в обоих глазах

Нередко, двоением в обоих глазах сопровождаются следующие заболевания и состояния:

Косоглазие, как правило сопровождает симптом двоения изображений, так как глаза смотрят в разных направлениях и зрительные оси не могут фокусироваться на рассматриваемом предмете.

• Заболевания щитовидной железы, так как данные патологии приводят к ослабеванию внешних двигательных мышц глаз.
• Проблемы с сосудами, гипертоническая болезнь. Головокружение и двоение предметов — частый симптом нарушения мозгового кровообращения (инсульта).
• Сахарный диабет. При нем повреждаются нервы, контролирующие движения глаз, что и приводит к диплопии.
• Миастения — аутоиммунная нервно-мышечная патология, приводящая к истощению мышц организма, включая и мышцы глаз.
• Рассеянный склероз – это заболевание ЦНС, при котором иммунная система человека атакует собственные клетки мозга (головного и спинного). Рассеянный склероз также относится к аутоиммунным патологиям.
• Аневризмы. Их возникновение обусловлено истончением и ослаблением участка стенок крупных сосудов (зачастую артерий). В случае, расположения аневризмы в головном мозге, диплопия становится одним из признаков данного заболевания.
• Черепно-мозговые травмы, зачастую являются причиной повреждения мышц орбиты (глазницы), или повреждения нервов, контролирующих движения глаз, результатом чего и становится двоение видимых изображений.

Непостоянное (временное) проходящее двоение в глазах, как правило вызывается: алкогольным или наркотическим опьянением, сотрясением мозга, приемом некоторых медикаментозных препаратов (антиэпилептических, противосудорожных), зрительным переутомлением, общей усталостью.

Лечение вторичного типа диплопии, когда двоение в глазах вызвано причинами неврологического и инфекционного характера или офтальмологическими проблемами, предполагает терапию основного заболевания.

Лечение диплопии, как основного заболевания, проводят невропатолог или нейрохирург.

Оптическая коррекция этого состояния проводится посредством призматических очков. Они существенно улучшают чёткость зрения пациента. Оптимальная коррекция при этом, составляет на каждый глаз по шесть призматических диоптрий. В редких случаях возможно ношение очков, имеющих большую призматическую компенсацию.

Функциональное лечение двоения в глазах, заключается в выполнении определенных упражнений по Кащенко, которые способствуют восстановлению бинокулярного зрения и расширению поля зрения.

Для снятия симптома двоения предметов в глазах, возникшего после травмы, может быть выполнена резекция или пластика мышц глаза. При этом, офтальмохирург должен провести операцию лишь спустя полгода после травмы.

В медицинском центре «Московская Глазная Клиника» все желающие могут пройти обследование на самой современной диагностической аппаратуре, а по результатам – получить консультацию высококлассного специалиста. Клиника консультирует детей от 4 лет. Мы открыты семь дней в неделю и работаем ежедневно с 9 ч до 21 ч. Наши специалисты помогут выявить причину снижения зрения, и проведут грамотное лечение выявленных патологий.

Уточнить стоимость той или иной процедуры, записаться на прием в «Московскую Глазную Клинику» Вы можете по телефону 8 (800) 777-38-81 (ежедневно с 9:00 до 21:00, бесплатно для мобильных и регионов РФ) или воспользовавшись формой онлайн-записи.